Братья Вейхман --
Как будто бы в очередь выстроились,
Чтоб один за другим, захлебнувшись, на землю упасть.
Без осечек, в упор, как на стрельбище, выстрелами
Их встречала и белая власть и советская власть.
Старший брат был Абрам.
Колчаковцы, чтоб кровь расшевеливать
(Офицерская честь, офицерская стать)
Забавляясь, любили евреев расстреливать,
Не жалели патронов – а что их, евреев, считать?
Брат Давид --
Он считался завзятым газетчиком,
Он сражался за правду, и в этом, конечно, был прав,
Комсомольский вожак,
перед временем был он ответчиком,
Только в этой стране, как назло, победил Голиаф.
Брат Давид не стяжал ни богатства, ни почестей,
Был он веком распят на газетных листах.
Брат Давид -- он предвидел, что этим все кончится,
Пулей–дурой в затылок
в заброшенных богом местах.
Как тут скажешь «в семье раз на раз не приходится»?
Вот три брата.
И все хороши, как один.
Младший брат
был любимцем в семье, как и водится,
По еврейской традиции назван был -- Вениамин.
Все зовут его Венечкой, Веничком, Венчиком --
И в семье, и соседи, и школа, и двор.
Вот и детство прошло, отзвенело бубенчиком,
Словно тройка умчалась за дальний бугор.
Так немного судьбой ему было отпущено:
Чусовая-река да неведомый Дальний Восток
Да работа в газете -- не то, чтоб отдушина,
А скорей, словно пар, уходящий в свисток
И арест. Осужденные трижды оболганы.
Поострей заточил карандаш комендант,
Он во всем аккуратен -- не лодырь разболтанный
Для расстрельного дела потребен особый талант.
Вот и всё. Спят бумажки, в архивах почия.
Все посмертно оправданы. -- Было, и что ж?
Как легко отправляла ты на смерть, Россия!
Как легко ты вершила преступный правёж!
Эти истины столько я лет проповедовал,
Столько раз возвращался к их истокам опять.
Для чего это всё? Для чего я их судьбы исследовал?
Что я правнукам нашим смогу передать?