ЭНДРЮ БАРТОН «БАНДЖО» ПАТЕРСОН
(1864—1941, Австралия)
THE MAN FROM SNOWY RIVER
ПАРЕНЬ СО СНЕЖНОЙ РЕКИ
Шло движение на ферме; слух пронёсся тут и там,
Что от Регрета жеребчик убежал, —
Оценённый в тыщу фунтов, — к одичавшим лошадям, —
Так что каждый гуртовщик об этом знал.
Все наездники лихие с прилегающих весей
В одночасье возле ранчо собрались,
Ведь сельчане любят скачки с табунами лошадей.
Тут же сборы в буш за брамби* начались.
Там был Харрисон, чей Пардон* президентский кубок взял,
И на этом состоянье сколотил.
Был он бел как лунь, но в скачках молодым не уступал
И во всяких начинаньях первым был.
Подал руку ему Кленси — тот, что с «Бурного ручья».
Он наездником считался хоть куда
И в седле держался крепко, жизнь пастушию влача,
Погоняя к дальним пастбищам стада.
И там был один парнишка на невзрачном скакунке.
Что за зверь такой на маленьких ногах?
По всему — тиморский пони, но повыше в хохолке, —
Из таких, что ценят всадники в горах.
Парень выглядел поджарым; хоть и худ, но не дохляк.
В голубых глазах его огонь сверкал,
Было мужество в осанке и уверенным был шаг,
Высоко и гордо голову держал.
И старик, взглянув на пони, вдруг сказал, поморщив лоб:
«Лучше ты подальше, парень, отойди.
Эта лошадь не потянет утомительный галоп.
Эти горы, парень, для тебя круты».
Опечалился парнишка, но тут Кленси слово взял:
«Я считаю, мы должны их взять с собой.
Гарантирую, под силу им взять горный перевал.
Этот парень, говорю я вам, лихой.
Родом он со Снежной речки, где Косцюшко ввысь глядит.
Там холмы в два раза круче и грубей,
Конь ретивый выбивает искры там из-под копыт,
И наездники там раза в два быстрей.
Там же в Альпах Австралийских их родимый отчий дом,
Там бежит река бурливая средь скал.
Где я только не скитался и не ездил я верхом —
Лучше всадников, ей-богу, не встречал»...
Возле зарослей мимоз они смогли их отыскать,
Когда летел табун к предгорью напрямик.
«Перейти на скач, ребята, хватит нам джигитовать.
Мы догоним их, — командовал старик. —
Заходи им, Кленси, справа и попробуй двинуть вспять,
И не бойся... Но тебе неведом страх.
Ни один не сможет всадник в поле зрения держать
Весь табун, лишь тот укроется в горах».
Как на крыльях мчался Кленси. Без особенных потуг
Обошёл он всех в погоне, чёрт возьми.
На коне своем пастушьем, описав широкий круг,
Он лицом к лицу столкнулся с лошадьми.
Те на миг остановились пред пастушечьим кнутом —
Встрепенулись, захрипели и взвились.
Но от резкого щелчка, опять куда-то, напролом,
Сквозь кустарник дико в горы понеслись.
После всадники примчались, оглашая окоём,
Где ущелья так черны и глубоки,
И раскатистое эхо прокатилось словно гром,
Что взлетели по-над пропастью жуки.
В гору лошади взбирались и не думали назад,
Где рябины с курраджонгом разрослись.
И сказал старик отчаясь: «Можно биться об заклад,
Их ничто не сдержит там, хоть удавись».
А когда они поднялись на вершину все, кто был,
Стало ясно, что им спуск не одолеть.
Норы вомбатов* кустарник под собою все закрыл,
И скольженье вниз сулило только смерть.
Но со Снежной речки парень положился на конька.
Он взмахнул кнутом и пони поскакал
Вниз с горы так быстро-быстро, как сбегает с гор река.
Всяк смотрел со страхом, что он вытворял.
Камни сыпались, но пони не ослабли удила.
Конь летел сквозь лес поваленный и гать.
Паренек со Снежной речки не был выбит из седла, —
Только горный всадник может так скакать.
Он по вязкому песку спустился вниз на всём ходу,
И сквозь кустарники, погоней одержим.
И он прошел опасный спуск, и он не выпустил узду,
И приземлился вскоре цел и невридим.
Понял он, что брамби мчатся к дальним рощам прямиком.
На горе стояли всадники немы.
Люди видели, как петли он крутил своим кнутом,
Продолжая мчать вперед через холмы.
На какое-то мгновенье вдруг из виду он пропал,
Где овраги протянулись по грядам.
Было видно, как по склонам лошадей табун скакал
С пареньком со Снежной речки по пятам.
Их бока покрылись пеной, кнут свистел над головой.
Как ищейка он от них не отставал.
А потом остановил их и, напуганных, домой
Он погнал один за горный перевал.
Его бедный горный пони еле ноги волочил.
От бедра до плеч весь был в крови от шпор.
Этот конь неустрашимый себя славою покрыл.
Про него легенды ходят до сих пор.
У подножия Косцюшко, там, где сосны встали в ряд,
Протянувшись по скалистым берегам —
Воздух чистый как хрусталь и звёзды белые горят
В небе синем и холодном по ночам.
Где ветра шальные веют и в кустах таится зверь,
Выражение, что вылилось в стихи —
«Человек со Снежной речки» нарицательно теперь.
Про него расскажут наши пастухи.
--
Некоторые пояснения
Снежная река или Сноуи-Ривер — река в юго-восточной части Австралии, протекающая по территории штатов Новый Южный Уэльс и Виктория.
Брамби — дикие лошади Австралии, которые ведут своё происхождение от домашних лошадей, убежавших или отпущенных на свободу своими хозяевами. У лошадей брамби нет однообразия в экстерьере. Они природным образом формируют табуны. Брамбыи настолько хорошо приспособились к суровому сухому климату Австралии, что в состоянии выжить, даже питаясь скудной ростительностью австралийских степей.
ПАрдон — так зовут коня, который фигурирует в стихотворении Патерсона «Old Pardon, the Son of Reprieve».
Кленси — персонаж из стихотворения Патерсона «Clancy Of The Overflow» («Кленси с «Бурного Ручья»).
Тиморский пони — пони, выведенный на о. Тимор. Высота примерно 100-120 см. Этот миниатюрный пони достаточно сильный и выносливый. У него спокойный, покладистый характер и добродушный нрав. Тиморские пони работоспособны и неприхотливы в содержании. Их используют под седлом, в упряжи, для полевых работ и для работы со скотом.
Австралийские Альпы — высочайшая горная система в Австралии. Нагорье. Одна из частей Большого водораздельного хребта.
Вомбаты — семейство двурезцовых сумчатых, обитающее в Австралии. Вомбаты — роющие норы травоядные животные, внешне напоминающие маленьких медведей.
--
THE MAN FROM SNOWY RIVER
There was movement at the station, for the word had passed around
That the colt from old Regret had got away,
And had joined the wild bush horses - he was worth a thousand pound,
So all the cracks had gathered to the fray.
All the tried and noted riders from the stations near and far
Had mustered at the homestead overnight,
For the bushmen love hard riding where the wild bush horses are,
And the stockhorse snuffs the battle with delight.
There was Harrison, who made his pile when Pardon won the cup,
The old man with his hair as white as snow;
But few could ride beside him when his blood was fairly up -
He would go wherever horse and man could go.
And Clancy of the Overflow came down to lend a hand,
No better horseman ever held the reins;
For never horse could throw him while the saddle girths would stand,
He learnt to ride while droving on the plains.
And one was there, a stripling on a small and weedy beast,
He was something like a racehorse undersized,
With a touch of Timor pony - three parts thoroughbred at least -
And such as are by mountain horsemen prized.
He was hard and tough and wiry - just the sort that won't say die -
There was courage in his quick impatient tread;
And he bore the badge of gameness in his bright and fiery eye,
And the proud and lofty carriage of his head.
But still so slight and weedy, one would doubt his power to stay,
And the old man said, "That horse will never do
For a long a tiring gallop - lad, you'd better stop away,
Those hills are far too rough for such as you."
So he waited sad and wistful - only Clancy stood his friend -
"I think we ought to let him come," he said;
"I warrant he'll be with us when he's wanted at the end,
For both his horse and he are mountain bred.
"He hails from Snowy River, up by Kosciusko's side,
Where the hills are twice as steep and twice as rough,
Where a horse's hoofs strike firelight from the flint stones every stride,
The man that holds his own is good enough.
And the Snowy River riders on the mountains make their home,
Where the river runs those giant hills between;
I have seen full many horsemen since I first commenced to roam,
But nowhere yet such horsemen have I seen."
So he went - they found the horses by the big mimosa clump -
They raced away towards the mountain's brow,
And the old man gave his orders, "Boys, go at them from the jump,
No use to try for fancy riding now.
And, Clancy, you must wheel them, try and wheel them to the right.
Ride boldly, lad, and never fear the spills,
For never yet was rider that could keep the mob in sight,
If once they gain the shelter of those hills."
So Clancy rode to wheel them - he was racing on the wing
Where the best and boldest riders take their place,
And he raced his stockhorse past them, and he made the ranges ring
With the stockwhip, as he met them face to face.
Then they halted for a moment, while he swung the dreaded lash,
But they saw their well-loved mountain full in view,
And they charged beneath the stockwhip with a sharp and sudden dash,
And off into the mountain scrub they flew.
Then fast the horsemen followed, where the gorges deep and black
Resounded to the thunder of their tread,
And the stockwhips woke the echoes, and they fiercely answered back
From cliffs and crags that beetled overhead.
And upward, ever upward, the wild horses held their way,
Where mountain ash and kurrajong grew wide;
And the old man muttered fiercely, "We may bid the mob good day,
No man can hold them down the other side."
When they reached the mountain's summit, even Clancy took a pull,
It well might make the boldest hold their breath,
The wild hop scrub grew thickly, and the hidden ground was full
Of wombat holes, and any slip was death.
But the man from Snowy River let the pony have his head,
And he swung his stockwhip round and gave a cheer,
And he raced him down the mountain like a torrent down its bed,
While the others stood and watched in very fear.
He sent the flint stones flying, but the pony kept his feet,
He cleared the fallen timber in his stride,
And the man from Snowy River never shifted in his seat -
It was grand to see that mountain horseman ride.
Through the stringybarks and saplings, on the rough and broken ground,
Down the hillside at a racing pace he went;
And he never drew the bridle till he landed safe and sound,
At the bottom of that terrible descent.
He was right among the horses as they climbed the further hill,
And the watchers on the mountain standing mute,
Saw him ply the stockwhip fiercely, he was right among them still,
As he raced across the clearing in pursuit.
Then they lost him for a moment, where two mountain gullies met
In the ranges, but a final glimpse reveals
On a dim and distant hillside the wild horses racing yet,
With the man from Snowy River at their heels.
And he ran them single-handed till their sides were white with foam.
He followed like a bloodhound on their track,
Till they halted cowed and beaten, then he turned their heads for home,
And alone and unassisted brought them back.
But his hardy mountain pony he could scarcely raise a trot,
He was blood from hip to shoulder from the spur;
But his pluck was still undaunted, and his courage fiery hot,
For never yet was mountain horse a cur.
And down by Kosciusko, where the pine-clad ridges raise
Their torn and rugged battlements on high,
Where the air is clear as crystal, and the white stars fairly blaze
At midnight in the cold and frosty sky,
And where around The Overflow the reed beds sweep and sway
To the breezes, and the rolling plains are wide,
The man from Snowy River is a household word today,
And the stockmen tell the story of his ride.
1890
==