Где-то там, в небесах,
опрокинули чашу ада.
На дымящийся город
пролился он чёрным дождём.
(Синое Сиода)
– О, Боже, пощади! Как жгуче нынче солнце!
– Пожалуй, то не солнце – огненный дракон…
Свидетелями стали тысячи японцев
того, как сатана осваивал свой трон.
Намеренно был выбран день и час для ада:
над Хиросимой август, птичьи голоса.
Кто мог бы знать тогда, что смерть витает рядом,
высматривая жертвы – лица, адреса.
Гляжу на тени в пригоршне моста Айои.
Никто не скажет, чьи?
Не помнит даже Бог,
стоящий рядом – каменный и безголовый –
оплавленный, обугленный с ключиц до ног.
Не плачут, не стенают пепельные тени,
собой увековечив сатанинский смерч.
Монахи что-то спели, стоя на коленях,
и безголовый Бог стряхнул лагоров с плеч.
Вторая мировая.
Нет больнее боли,
чем та, что по весне исходит от могил.
Несут букеты хризантем на мост Айои,
а на Поклонной вновь звучит советский Гимн.