Застенчивая Мимоза Роман 5-03
V. Израиль
и новые испытания судьбы
3. Всё же попала в свою стихию!
Небрежнo натянутая нить в жизнь,
Запутаться легко в её бесконечности.
Разберёшься вначале «цветными» годами,
Затем постепенно подымаешься ввысь,
Каждое десятилетие завязывая узлами...
Любовь сохраняя надолго и молодость
Порхать, не останавливаясь, в избранной,
Не смотри в неоконченное со злостью...
Побеждать, больно вонзаясь в бессилие.
Всё же попала я в свою стихию, когда на самом
престижном корабле пела в большом зале. Вид-
на была публика из очень богатых людей, и они понимали
толк в музыке, когда я пела абсолютно всё на разных язы-
ках, в зависимости от того, какая публика и в каком про-
центном отношении, эту информацию я получала в самом
начале путешествия. Но я также пела арии и вскоре стала
любимицей этого круиза, а билеты продавались за баснос-
ловную сумму в такое путешествие и на много месяцев
вперёд, поэтому через три месяца мне увеличили мою го-
довую ставку.
Я часто надевала то красное платье, что мне купил Фай-
вель с натуральными камнями и драгоценностями, я здесь
ничего не боялась – у меня был свой сейф в каюте. Я выхо-
дила на сцену как самая богатая дама, и никто из сидящих
не мог подумать, что эта дама так нуждается в любви. Я раз-
мышляла так: «Не знаю есть ли рецепт любви? Ведь каж-
дый понимает её как может... Одному достаточно видеться
раз в месяц... Другой и дня прожить без неё не может. А
как вообще понять рецепт любви? Кто нам расскажет? Где
продаётся снадобье такое, которое от любви лечит? Которое
лечит тело –душу – страсть? Желания? Которое заставля-
ет ревновать? Нет, не знаю я такого рецепта! А может, кто-
нибудь скажет, где его достать?»
Я всматривалась в каждое лицо, ища в них своего люби-
мого Файвеля!
Домой я отправляла письма и только сейчас понимала,
почему письма Файвеля приходили иногда несколько и вме-
сте. У нас был почтовый ящик на корабле, а доставали отту-
да корреспонденцию только на берегу, значит, и мои письма
приходили вместе домой и они читали их, объединившись
за чаепитием. И это письмо тёплое я написала своей ба-
бушке на грузинском, но, конечно, добавила перевод, чтобы
мать Файвеля не обиделась. Она тоже сдала, наверно, поте-
ряла надежду на встречу с сыном и как-то неодобрительно
смотрела, когда я собирала красивые платья и украшения на
корабль.
Я ещё раз прочла письмо перед тем, как заклеить его:
«Ты так прекрасна и божественна, похожа на снежный
наш февраль... люблю погладить твою седую головку,
бабушка моя родная, ты словно солнце в доме, раненько
встаёшь, пока мы проснёмся, и полон стол разных пиро-
гов, блинов, а сколько хлеба напечёшь! Люблю тебя, когда
поёшь, твои куплеты с детства помню я всегда, когда,
над люлькой наклоняясь, ты напевала колыбельную тогда,
потом застольную к завтраку, с обедней – на обед, после
молитвы звук твоих напевов мне слух волнует, сейчас на-
певаешь мотивы...»
Я собрала несколько написанных мною писем и прошла
по кораблю, на котором плавала уже год. Опустив письма,
возвратилась и начала готовиться к большому концерту. На
концертах все были задействованы и выбирали даже матро-
сов сюда: обладающих хорошим голосом или же танцоров.
Но после того, как я выходила, все хлопали в ладоши и по
нескольку раз вызывали меня на бис. Посылали мне цветы,
однако сегодня вечером я заметила букет тюльпанов с ми-
мозами, которые часто мне посылал Файвель, в основном
весной, а в остальное время – разного цвета розы и обяза-
тельно с веточкой мимозы. Дрожь пробежала по моему телу.
Обычно я после концерта уходила, а тут меня просто тянуло
остаться, и я села за маленький столик, недалеко от сцены,
который всегда был пуст. В тот вечер я была в этом красном
платье, что снимал с такой нежностью с меня Файвель, с
каждого плечика вниз... целуя их. Я вспомнила весь тот день
и эти цветы, которые уже стояли на моём столе, переверну-
ли в моём воспоминании все медовые дни, прожитые вме-
сте с ним. Я опустила голову, чувствуя, что сейчас заплачу,
и тут ко мне подошёл молодой человек смуглой внешности
с бородкой и сказал на английском:
– Разрешите мне вас пригласить?
Я видела, что он сидел за столом, где было ещё две де-
вушки и мужчина. Но он мне так напоминал Файвеля, что
я не отказала, а когда встала, оказалось, он намного ниже
меня, у меня же были высокие каблуки на высокой плат-
форме... которые он сам же мне и покупал. Вот он взял меня
за руку, и мы уже танцуем в середине площадки. Меня ни-
кто не обманет, запах его я узнала – специфический аромат
кожи и его любимого одеколона.
Он так же притягивал меня одной сильной рукой к себе,
вторую держал за спиной. Как мне спросить его имя? У меня
за столом единственный стул, он туда не сядет, мне же, по
указанию команды корабля... не разрешалось подсесть к его
столу. Танец закончился, меня вызвали петь. Я спела грузин-
скую песню «Тбилисо». Опять прозвучали аплодисменты, и
я спела ту, которую любил Файвель, – «Калина красная, ру-
бином ягодки». Снова танцы и он вновь приглашает меня.
Так же берёт меня и тихо, наклонившись над ухом, гово-
рит:
– Вы говорите на русском? Спойте, что-нибудь на рус-
ском!
Я кивнула, но почему он мне это говорит, неужели такое
сходство, если бы не была бородка, я бы точно сказала, он
это или нет, там у него на левой щеке родинки, как созвез-
дие Большой Медведицы, и я их любила целовать. Опять
музыка стихла, и меня вызывают на бис. Я не услышала,
но, когда по микрофону позвали: «Мимоза, на сцену!», он
как-то передёрнулся и отпустил меня из своих объятий. Я
поднялась и по-английски объявила:
– Эту песню свою я написала и посвятила своему люби-
мому супругу, который в 1970 году пропал без вести.
И я начала петь... «Моя нежность»... Я чувствовала, как
он плачет, нет, он не помнит меня, он помнит цветок застен-
чивой Мимозы, но не меня. После этой песни я вышла с
другой, рабочей, стороны нашей сцены и растворилась в
каюте. Я понимала, что это он, он же не узнавал меня. Как
о себе напомнить? Кто эта особа, с которой он сидит по-
стоянно за столиком? Во мне пылала ревность и страсть, и
я, переодевшись в шорты и маечку, затерялась среди отды-
хающих на верхней палубе. Там был бассейн, и я решила
поплавать, я плавала уже, наверно, не хуже его, как рыба,
и заметила, как они все вчетвером разделись и стали пла-
вать в этом же бассейне. Издалека я увидела наколку у него
на спине, а когда подплыла, увидела надпись на русском
– «Мимоза»... Что это означало, цветок или же я? У моего
Файвеля не было такой наколки? Я отплыла опять и наблю-
дала за ними, замечала его озадаченность и больше ничего.
И ничего не говорило о том, что какая-то из девушек его! Я
немного успокоилась и вышла, было темновато, и, конечно,
меня здесь, среди туристов, не узнали. Я подошла к каюте,
у дверей стояла ваза с тюльпанами и мимозой, которую я
забыла взять с концерта. Войдя в каюту, поставила вазу с
цветами на маленький столик
...Мне не спалось, его руки меня ласкали как прежде,
сквозь платье достигая глубины души, чувства отдавались
во мне его теплом и ароматом его тела. Впервые почувство-
вала я, что мне нужен он. Я почувствовала в себе женщину,
которая пойдёт на всё... возвратит свою любовь любым спо-
собом...
http://www.proza.ru/2016/04/03/1969
© Copyright: Каменцева Нина Филипповна, 2016
Свидетельство о публикации №216040301969