В гламурном городе изнанка дешева: ночных огней и клубного позёрства пылит ненастоящая позёмка. В портфолио - портреты секретарш: "Цирюльник нелегальный задарма пообещал мне грудь, ресницы, губы. Поголодать. Апгрейднуться. И тупо рвануться нАверх С этого дерьма". Студенты - "Филиал Пердью в Филях". Купцы и гости с трепетного юга - как братья, все похожи друг на друга акцентом и лохматостью в бровях.
Ничтожных клерков, тщетно трущих зад, чтоб выглядеть мажорами немного, невзрачных шлюх, без выдумки, убого, стремящихся прорвать колечко МКАД, манерных содержанок голубых и толпы толерантно-равнодушных - их всех продали скопом и подушно: кого на масло, а кого - на жмых.
В глаза окраинам пылит вальяжный град в непо/недо/стижимой "Ламборджини" и свысока на пятачок блошиный роняет барски пятаки добра. С презрением закатывает глаз всевидящее око Саурона: хрущёвки, свалки, нищие в иконах, дезоморфина грязная игла... Утрачена навеки красота, она, неловко лайкая крестами, о чистоте и чести рассуждает, говно распределяя по сортам.
Присохшей маской отлетает грим, дым Родины - хамоновой отрыжкой.
Выглядывает псинка из подмышки.
Пылит позёмка.
Гибнет Третий Рим.