Озарение
Прошло три месяца, как я похоронил свою мать. Три месяца кошмарных снов, ссор с женой и самоедства. Вначале я считал себя виновным в ее смерти, позже обвинял жену. Мне стало не комфортно в моей квартире, преследовал силуэт мамы. Её глаза, молчаливый укор, когда жена предлагала ей освободить то гостиную, то спальню, чтобы поговорить со мной наедине.
Я соглашался, мать переходила из комнаты в комнату, не зная, куда деть себя, ей не было места в нашей квартире во время недолгих приездов. Жена наглела, я уговаривал: «Мама, скоро придут гости, пойди в детскую». Жена специально это делала, а я, дурак, не понимал, что тем самым она подчеркивала: ты здесь лишняя. Почему я молчал, когда видел, как жена унижает мать?
Теща, в отличие от мамы, была горластой и наглой. Иногда, чтобы позлить жену, я раздраженно разговаривал с тещей, а позже трусливо соглашался, что был не прав.
Мамочка, как попросить у тебя прощение? По ночам ты снишься мне и смотришь жалобно, я просыпаюсь в холодном поту, хочу позвать, но голос не слушается меня. Если бы, мамочка, ты на меня накричала, может, тогда я вышел бы из этой спячки. Это я виноват, мне было так удобно.
Я как наяву услышал беззвучный плач мамы, когда приходили друзья моих детей. Почему мы прятали ее от друзей, от гостей, от соседей, от себя? Я любил ее, помнил запах, но все чаще уклонялся от поцелуев. Маме надо было кому-то дарить ласку, нежность и доброту, но детишки тоже отворачивались. Мне не на что рассчитывать в старости. Своим детям я преподал урок безжалостного отношения к матери, к родителям. Они тоже нас с женой будут прятать от друзей. Будут стесняться меня, как когда-то я своей матери.
Сегодня я пришел к выводу: надо пожить отдельно от семьи. Все чаще я раздражаюсь на детей и особенно на жену. Меня злит всё: не могу смотреть на нее, слышать ее смех, сплетни.
Не могу разобраться, но чувствую, что должен сделать что-то, что может успокоить, примирить с собой и совестью.
О, Аллах, почему я превратился в безмолвное животное? Почему жена командовала мной? Ведь от нее я не зависел, ее родители не дарили мне машины и квартиры, я взял потасканную аферистку, которая обманула меня, сказав, что беременна.
Я — несчастный мелкий чиновник — испугался, боялся лишиться карьеры, и жена всю жизнь брала меня на испуг. Мать была против брака, но смирилась. Она жила в ауле, я обещал, что заберу в город, когда получу квартиру, прошло больше двадцати лет, я так и не решился сделать это. Она приезжала погостить всего на два-три дня. Жена первое время скрывала, как ее раздражает моя мама. Она каждый раз убеждала меня: мол, подожди, купим квартиру побольше, сделаем ремонт, матери нужна отдельная комната. После оказалось, что комната нужнее сыну: ему надо готовиться к занятиям. Купили другую квартиру с лишней комнатой, отдали дочери: разнополые дети должны жить отдельно. Моей родной матери не было места в квартире единственного сына. Внуки сторонились бабушку, не было ни уважения, ни любви к ней.
Мать ждала переезда, хвалилась соседям: сын скоро заберет, а позже стыдливо молчала. Она так и осталась в своем домике. Не скажу, что мать хотела жить с нами, ей не нравился город, но ради единственного сына она согласилась бы. Я был светом, солнцем, вселенной для нее. А она — «глупой» бабушкой, которую передразнивали дети, «тупой» свекровью, которую ненавидела жена. Почему так случилось? Я должен был целовать, обнимать маму, показать, что дороже и ближе никого у меня нет. Может, тогда бы моя жена и дети по-другому отнеслись к ней.
Не вернуть прошлое, мне больно, а каково было ей? Я хоть раз спросил маму, как она живет? А ведь до отъезда на учебу мы были одним целым. Она писала письма, что с отъездом сына, как будто потеряла часть тела, а я забыл, превратился в тряпку. Для меня главным стали жена и семья, а маму я стер, как в детстве ластиком стирал в дневнике плохие отметки. Только мама у меня была одна, и память все чаще и чаще возвращает в домик, где мы с ней были счастливы.
Проклятая чиновничья работа! После переезда из южной столицы в северную, мы, чиновники среднего и младшего звена почти не знали отдыха, мотаясь по командировкам. Мама оставалась одна с внуками и недоброжелательной снохой. Когда я возвращался, жена со смехом рассказывала курьезные случаи: мама забыла смыть туалет, после прогулки стучалась не в нашу, а чужую дверь, заступилась за пьяного, оскорбила полицейского. Я выслушивал и отправлялся спать, мне было некогда уделить время собственной маме. Я был, как робот: работа — дом — работа, и с удовольствием отправлял маму домой, предварительно купив подарки соседям и дальним родственникам.
Несколько раз друзья приглашали в гости, у них тоже были матери, они сидели на почетных местах, внуки целовали и обнимали бабушек. Моя жена создала такой климат в квартире, где ласки и поцелуи были лишними. Возвращаясь, я делился с женой, мол, живем мы не по-людски, она делала вид, что не понимает, о чем речь. В душе я завидовал друзьям, но ничего не сделал, чтобы создать подобную обстановку.
Мамочка! Самая красивая, умная и несчастная, прости меня! Почему я жил, не оглядываясь назад, почему сделал мать изгоем, шел на поводу жены, почему не требовал, чтобы внуки окружили ее любовью? Почему на своем примере не показал, как люблю свою мать, их бабушку?
Все чаще передо мной картинки детства: я уходил в школу, целуя маму, и возвращаясь, целовал ее. Она была хорошей матерью, а я оказался плохим сыном.
Сегодня увезу свои вещи в другую квартиру, в которую хотел переселить маму, но жена убедила, что дети повзрослели и квартира нужна им, и я как всегда подался уговорам. В этой квартире буду жить один, пока не решу: остаться с женой или создать другую семью. От своих детей я не жду благодарности. И как на них обижаться, если я сам их так воспитал.