Вот это кадр!
Гурьев не сводил глаз с учительницы английского. Он ни разу не видел её в школе.
Их Хаудуша лежала в больнице, что-то серьёзное. Расписание поменяли и уроков английского давно не было. Сашка желал Хаудуше выздоровления, но английский...
Век бы его не слышать!
А кадр приблизился к Гурьеву, и звонкий молодой голос выплеснулся из пухлых губ, –
- Вот из ё нэйм?
- Май... Май... – забормотал Сашка себе под нос, он просто не мог смотреть в эти медовые глаза...
Сидящий за ним Башлыков заржал, как застоявшийся конь, – тебе бы, Гурьев, скорее май, да только январь на календарике.
Сашка обернулся и зло процедил, – Башмак, ты – труп.
...Гурьев поцеловал её подрагивающие веки, тёплые, родные.
- Открой глаза, в них не смотреть, их слизывать с лица надо, такие медовые!
- Дурачок мой маленький.
Гурьев соскочил с ещё горячей постели и стал нервно натягивать джинсы.
- Я говорил тебе, говорил, не называй меня так, что тебе эти пять лет, да я тебя на целую жизнь старше!
Полина... Полина Сергеевна заполонила, пленила с первого мгновения, с того первого появления в их выпускном проблемном 10-«А». Студентка-практикантка, кошка мягколапая. Сашка задыхался, терял контроль над головой, стоило Полине появиться в дверях их класса. И вот уже два года, два летучих сумасшедших года вместе.
Поля ткнулась тёплым носом в колючую щёку любимого и прошептала:
– Дурачок ты мой, Май маленький.
Маем Полина звала его с той самой первой встречи, словно ещё и угадав, что Сашка родился в мае.