Светлой памяти моих родных —
Пальчиковых: Лаврентия Васильевича,
Феклины Никитичны и Ивана Лаврентьевича,
посвящается…
Тополя в овраге заметно подросли,
годы не летели — годы его шли…
Шли они и ехали дорогами войны,
и к крыльцу родному солдата привели!
Грудь его в медалях, пилотка на бочок,
мать заголосила: «Ванечка, сынок!»
А отец, бледнея, обнял молодца…
И смахнул слезу рукой с небритого лица.
Чтобы не заметили слабости его,
успокоил жёнушку: «Плачешь-то чего!?—
Ты на грудь, на грудь взгляни,
защитник-то какой!..
Сын наш перед нами целый и живой!
Воробьи на крыше, вот он отчий дом…
Мать вдруг спохватилась:
«Что ж мы не пройдём!?
Ну, айдате в избу, стол надо накрыть,
милого сыночка с дороги накормить.
Радость-то какая, всем нужно сказать,
к вечеру соседей и родню позвать!..»
А отец ворчливо: «Будет тебе, мать!
Дай ему с дороги отдохнуть, поспать!..»
Мать загоношилась, накрывает стол,
а отец наливочку в подполе нашёл...
Выпили по рюмочке, следом по второй,
растворился в горле ком у отца слезой.
Говорили, вспоминали аж до темноты —
как всходило солнце «не стой стороны»,
когда проводили сына на войну
и у ожидания были как в плену…
А к обеду в воскресенье собралась родня —
сёстры, тётки, кумовья, старые друзья…
Посидели, поплясали, было, что сказать!
И соседей пригласили, как же не позвать.
Было, это было, но только до меня!
Вновь в воспоминания заглянула я…
Милые родные, где же вы теперь?..
За собой вы наглухо затворили дверь!
Сб. «Крылатый Ангел»