Когда рабочий класс опять в беде,
Карл Маркс полощет бороду в биде.
Поскольку он – один из тех немногих,
Кто знает, что в биде не парят ноги.
Когда же мы в стране захватим власть,
То и в биде напарим ноги всласть.
И выгоним к чертям всех маргиналов,
Чтоб нам о грустном не напоминало
Ничто. И будет только элега.
И, с босоножки свесившись, нога
В пыли дорог оставит отпечаток -
Пять пальцев, каждый толстый, как початок.
Но даже к самым лакшери бобрам
Москва порой бывает недобра -
Вновь у недоуехавшей пензячки
Как палица в руке – вилок изящный.
А за окном у этой госпожи
Висит нетленный коврик-сторожил.
Как флаг дворянский на донжоне замка,
Но коврик, ведь хозяйка - куртизанка.
Пошитый из холщёвого мешка,
Постиранный пять раз без порошка,
Хохловского ровесник переулка
И так уютно пахнущий бабулькой.
Пушистый шарик глазками блестит.
Наращивая сочный целлюлит.
Хозяйка же на фуксиевой глыбе
Лежит и неприятно пахнет рыбой.
Как логово чудовищ, не так плох
Пятнистостенный мрачный замок Хох:
Горшки с Авито, синие флаконы,
Достаточно высокие балконы.
И пусть кочует табор под окном,
И пусть хозяйку заклинают дном,
Цыгане ржут под окнами – и пусть их,
То лишний повод звякнуть многобусьем.
Когда завистники сплочиться могут в рать,
То даже жруналист (от слова «жрать»)
Как приосанится на чьём-то свежем трупе -
То после сразу спрячется в халупе.
Ведь индекс рукколы по прежнему высок,
И утки замороженной кусок
Как памятник хранится в морозилке,
И не познать ему ножа и вилки.
Весна придёт в распахнутом пальто,
Хозяйка спорт отложит на потом -
Во исполнение заветных планов
Вернётся к ней возлюбленный Кабанов.