"Капитало сочиненный в тюрьме". Автор Алехандро ГУДМЕН
Алехандро Гудмен
Мой капитало сочиненный в тюрьме
Кто хочет знать о совершенстве Бога,
Тому в тюрьму проторена дорога,
Там можно все сравнить и все познать,
Подняться в рай и в ад безумства пасть.
Пусть тяготит семья, гражданство
Пусть нищета грызет, слюнявит панство
Боль суставов и души,
Рвет разум в плотской пустоши.
И что б важней было величье,
Безвинно быть должно обличье
Чтобы не знал когда конец судов.
Закончив круг один, в судилище ты вновь.
Разграблено твое поместье,
С желанной будешь вместе
Жить под надзором холуя,
Надежды на спасенье нет и нет жилья.
С отчаяния, чтобы шел на напрополую,
Забыл свободу – мать шальную.
Быть на подписке, вновь в тюрьме
Быть на вершине общества, на дне.
Быть в карцере в крови, избитым
Еле живым, замерзшим, недобитым.
На «яме» - на полу бетонном,
Скулить по-волчьи томно.
Послушайте Виктор! Виктор! Виктор!
И не вступайте со мной в спор,
Коль государство пока вамсвято.
Подумайте, кого вы садите «во граты»?
В забытость, затхлость казематов,
Где вместо строф вязанки матов,
Где все течет и все в клопах,
Где «белка» - то еще не крах.
Где «опущенье» не порок,
Где и безвинный тянет срок
Где более невинных, чем виновных,
Где более опальных – менее окрыленных.
Забудешь там, к чему взывал когда-то,
Где «баландер» взывает виновато:
Дай «зек» мне сигарету прикурить,
Где коридорный брать привык.
Где слышан ежечасно крик,
Ежеминутно, кровожадный рык,
Где всяк готов другого рвать,
Где мат на мате лишь святая мать.
де нет предела в искусе суровом,
С «параши» подымаясь снова,
Всяк, как пьедестала сходит величаво –
- Грешить лишь там имеешь право.
Ночами думы о свободе,
О «состоявшемся» украинском народе,
О нации в коррупции погрязшей,
О власти падшей…
Кто жеждет пообщаться с Богом,
Тот упираться должен рогом.
Когда чрез «решку» «баланду» дают
Шманают, «кувалдой» деревяной нары бьют.
Когда служитель твой неправосуден,
Глаголит, мол, ему извольте нудно.
В медчасть или баню тебя сводить,
Где могут, коль возбужденный зек и «опустить».
Его, а может и себя,
Когда за фалос брался, друга теребя,
Иль девы лоно ранее лизал,
Иль, от «опущенного», что-то взял.
Где девы глас на зоне слышен,
Где «зечки» все страшнее вишен
Обваренных в сиропе и вареньи,
Где запах тленья и гниенья.
Вот где рассудку можна веселиться
С безумством поэзии и прозы слиться
Без света, бумаги и пера
Писать в уме – Тюрьма дыра,
Откуда, как из межзвездного пространства,
В обход пинициарий цванства,
Порою мысль и творчество несется
И слово одного из Евангелии прется…
Виктор! Виктор! Виктор!
Виктория – победа, Виктор - …ор.
Свободу красть, разваливать страну,
За это здесь не садят во тюрьму.
Здесь садят за неповторимость,
За то, что ощутил ранимость
Земли своей, народа и природы,
За это здесь дают не месяцы, а годы.
Тюрьмы, темницы, «КПЗ» и лагерей.
Чем мене срок, тем осуждаемый зверей,
Зверей, зверей, всяк человек в неволе.
В застенках думаешь, о бренной доли.
При этом полон разных дум от колыбели,
Но очень мало сказано до Бенвенуто о этом деле.
Мне выпала по жизни решка, не орел,
И ныне для меня тюрьма и дом и стол.
Я восхвалю тюрьму и все, что есть при ней.
Я буду петь орлом, как соловей
О всех кто заточен бесправно,
Кто тянет лямку здесь исправно,
Как мучаются пестрые здесь лица,
И как ломает их темница,
Как бесятся за стенами дурные власти,
Как окрававлены их пасти.
От злости, зависти, призренья.
И только смерть в своем весельи
Удовлетворит весь это рой шмелей (слепней),
Отправит в ад взашей.
В темнице ад реальный и земной,
Бывает здесь наркотик и запой,
Бывает мордобой, кровопусканье
И смерти или воли ожиданье.
Здесь негодяи, убицы, воры,
Те, кто не вынесли семейные ссоры –
Год, два проездив по этапам без надежд
Все превращаются в невежд.
Затем года – года забвенья,
Забыты все враги и тренья.
Забыты все друзья
И только знаешь, что нельзя.
Здесь уничтожены все льзя для плоти,
Для разума, ума, эроти
Все узники, скелеты, вне одежды
В земную пустоту разверсты вежды.
Прошел я по пути Чиллини
Ночи в камере настолько длинны.
Во тьме сложнее лист бумаги исписать,
Чем сутки напролет проспать.
Хожу, качаю солью тело.
Та соль упакованна умело
В бутыль – примерно пуд.
Соль тяжела, как ртуть.
И этот сто раз вздымая по ночам
Я стал подобен силачам –
- Качкам, что без мозгов.
Давление. В висках стучится кровь.
Вдруг мысль сверкнула на уме –
Капитало написать в тюрьме.
Кровь забурлила, заиграла,
Мне интересно все здесь стало.
Я заложу сейчас начало
Пути, как зло сейчас во праведниках ходит.
Тропу, чрез задницу находит,
Или опосредственно, при помощи «причала».
Здесь зло себя на беззаконье обвенчало
Но в то же время, что ранее трепетало
Здесь возродится может,
Коль разум не убит и тяга к жизни гложет.
Искусство здесь в почете, как нигде
Оно заквашено на собственной беде
Оттачивается отсутствием иного,
Оставленно вне стен тюрьмы, мирского.
Любой талант тюрьма упрочит
Коль душа узника того захочет
При этом тех искуств в сознаньи будет выхрь:
Картины, проза, музыка иль стих.
Здесь строф строки, как солдаты
Слова, как офицеры - минимум комбаты
В единый ряд тесняться без зазренья,
И мысль шагает в откровеньи.
Особенно, когда в ночи, на нарах
Грудь уже не в орденах, а в ранах
Вздымается от злости и печали
При этом ангелицы только знали,
Что там за плотью, что зажато
И выйдет само-собой, вроде виновато
В творении творца от зла.
Пейзажы, автопортреты, строки струя.
И коль бладенный вольных дней дождется
Он над творчестров своим, лишь посмеется
А кто не был в тюрьме, не побывал в темнице,
Узнает силует свой и окружающие силуэт тот, лица.
А тот, кто правит стадом человечьим,
Считая себя беспредельно – вечным
Пусть вникает в каждый штрих,
Читая этот стих…
* «Причал» - стержень длинной 1,5 метра свернутый из газет проклеенный мылом, типа удочки для ловли «коня» за решеткой в окне при передаче «малявы», информации либо предметов с верхних камер в нижние и наоборот.
Затем пусть народ ведет, костяшками тряся,
Через пустыни в небеса.
Иначе на земле будет только зло! Зло не чудеса.
Пусть каждому правителю тюрьма подарит небеса.
Коль он в темнице править может,
Когда голод, холод его гложет
Когда жара и пот в немоготу
Когда суд раздавил его мечту.
После тюрьмы, всяк узник сразу ведет себя достойно.
Законы может написать пристойно,
Всем дать работать вольно
И ничего не делать уж окольно.
Всю правду в лоб, всю ложь под зад,
Никто не стал бы воровать,
Коль пинитенциарная система все исправляет,
А не в кривом зеркале все искривляет.
Зато, за годы все четыры,
Что не был я в людском сортире,
Что я на нарах пролежал,
Я многих во тюрьме узнал:
Там были судьи, прокуроры,
Убийцы, попы, воры,
Там были все и был там я,
Там большенство годится в синовья,
Во внуки мне.
В основе молодежь –
Она в тюрьме…
Но уважаема там вошь.
Она во скатках и в мозгах,
Как иноходец скачет через шаг,
Слева направо зуд распускает…
Микробы, на ножках, по тебе таскает.
Вошь! – единственная девица,
С которой узник может слится.
Но она не может музой стать поэту
И героинею сюжета.
Но я в темнице не поддался вше,
Я вспомнил ту, что в автобусе как в шалаше,
Ко мне пред заключеньем прислонялась,
И верною досель осталась, не отстранилась.
Как страшно здесь,
Коль смерть приходит рядом,
И поутру трясешься весь!!!
Был жив, стал труп – лежащий рядом.
Познав подобное, стал уважать темницу,
За уничтожение дум и лица
Преступников и всех иных,
Но не мыслей и дум моих –
- То бриллианты, самородки, глыбы
Их не инквизировали и не истязали дыбы
Они в строку, строфу ложаться
И здесь – в тюрьме резвяться.
То издеваясь, то смеясь
А то, порой, пускаясь в пляс
По ребрам судеб заключенных,
Ни в чем нигде не обличенных.
Виктор! Виктор! Виктор!
Какой позор…
Увядший, не горящий взор
Вокруг надзор…
Творца гнетущий
В зародыше творенья жгущий.
Поэмы, капитало и романы
Скомканы, затолканы в кровавые раны.
Тащу оттуда писаны страницы,
На каждой вижу: лица, лица –
- Вождей, друзей и недругов своих.
Двух Леонидов, трех Викторов, средь них.
Что всю строну по скотски растащили,
И гордость нации в клетку опустили.
Такого натворили,
Что нары точно заслужили.
Их ждет всех адово горнило
В истории такое уже было,
А то ли еще будет? –
Коль третий Виктор историю забедет.
И видно, я сижу в темнице не напрасно,
Пишу, хоть это и опасно.
Зачем мозг, сердце «мучу» ежечасно
Зачем борюсь за правду властно?
Я год хвалил тюрьму на воле.
Пусть все побудут в этой школе –
Здесь учат круто, учат мудро.
Провел в темнице ночь! И мудр на утро.
Но так, как я, не первый здесь напрасно.
Плоть, разум, муза ежечасно…
То все, что здесь творится,
Должно в поэзии излиться.
Но всеже, если б мне сказали: вон!
Я был бы очень удивлен,
Своим отказом. И если бы страдал я сказом,
Я не ушел бы разом.
Без мыслей, дум, величия познанья
В свои дальнейшие скитанья.
А выйдя, я бы гимн свой спел
И всяк, дававший срок мне, б сел,
Фемидой осужден,
Чести, мантии, лишен:
- Навоз, Шахиня, Ку-хта, Че-пур,
Десяток в апелячке «самодур».
Ославлены мною будут на века.
В аду столетия, века
Им провести
Чертей придется им пасти,
Или совсем наоборот…
Чер совсем не тот, кто в котле
людское тело жжет,
А тот, кто без совести и чести,
Сидит со знаком, в судейском кресле.
О, неужели затем освобождали Украину,
Что б посадили в кресло судью – скотину –
- Шахиню, что навозом вся пропахла,
Хотя, приговора Ку-хты, Че-пур зачахли.
И так случится точно…
О, бездари, снимайте мантии все срочно,
В кипящий чан бросайтесь лихо,
Пока в «стране развалин» тихо.
Ведь люд бежит из Приднипровья
Пропитанного, потом, кровью,
Все потому, что нет судов,
Над теми, кто сосет, людскую кровь.
«Люстрацию», над всеми надо провести
И головы порочащих народ, снести.
В Благовещание – мое рожденье.
О, Боже! Дай мне вдохновенье!
Псалмы милейны воспевать!
В тартары бездарь судейскую сослать.
Там их мозги, да во котле сварить
И пустоту свинцом залить.
О, Боже, я борюсь за всех,
Кто борется, что б их настиг успех,
Пик жизни во борьбе, не в муках
В искусстве и тонных сверх науках.
И в подтверждение тому,
Я на дыбы все тюрьмы подниму.
Своим горящим словом
В свободы состояньи, новом.
Все опишу – всю гадость и позор,
На что упал мой обновленный взор
На что упал кусок метшората,
Тюрьма, пока позором не покрыта.
Она все ждет, когда ее…
Наполнят «чести» - их бестыдное головье
Наполнит плоть, без совести и чести,
Их место, в этом темном месте.
А ныне, жду чуда очередного
Десятого по счету, очень уж хмельного.
Я выстоял уже боле сотни судебных заседаний,
И написал полтысячи назиданий.
Народу, детям, миру…
В тюрьме борец черпает силу,
А подаль разлогается гниет –
Навозом стать ее черед.
И скоро! Скоро! Скоро!
Сорвем мы мантии позора
С тех, кто бездарью прикрыт
Пожизненным судейством, от люда вся закрыт.
Но всем пиказам свой черед –
«Пусть воробей, не соловей поет»
Мне ко счастливо днине
Шахине и Навозу ко кончине.
Старающие, дряблые бабенки,
Ручонки ваши тонки,
Да и мозги инием покрыты,
Морально вы давно убиты.
Хромающие, с дергающимся глазом,
Покрыты вы давно уж сказом.
А я пройдя темницу,
Веду юную красавицу в светлицу.
Вас зависть жрет, а Люцифер смеется,
Над вашими телами вется
И души тянет в ад
За науку вам спасибо. За вас рад.
И божество – Любовь! Гласит с высот:
«Держись! Вот-вот
Свободен будешь
Все, что потеряно – добудешь.
Кто враг тебе, уж сокрушен,
Самим собой опустошон
В словесной битве сгублен будет.
А может, нет?
В темнице – школе придуман, сей сюжет.
Надумано се капитало.
Возмездия пора настала.
Бог искалечит души, исказывших суть
Судья несправедливый, проклят будь.
Навоз! Шахиня! Ку-Хта! Че-Пур!
Избавь о Боже народ от этих дураков и дур!
И чтобы не морали Честь,
Остатки коей, пока, на Украине есть!
Из жизни Украинца,
написанного им в Украине
13.09.2013 г.
P.S. Навоз! Шахиня! – Судьи аппеляционного суда.
Ку-Хта! Че-Пур! – Судьи районного суда.
Бенвенуто Челлини – скульптор, писатель, поэт.
Украина – страна в центре Европы 1991 – 2021 г.г.
Викторы – вожди.
Леониды – вожди.
Люцифер – держатель ада.
Сей капитало сочинен в тюрьме и посвящен Юлии Ярош (1984 г.р.) и Бенвенуто Челлини (1500 – 1570 г.г.) – итальянский скульптор, писатель, поэт.