Послевоенное
Оглянись в повоенное время -
там над полусожжённой землёю
прорастает репейное семя,
рвётся-силится встать над собою.
Там, в отечестве скудного хлеба,
искалеченных ясеней руки
тянут пальцы к правительству неба
у железнодорожной излуки.
Там облезлая сивая лошадь
тащит фуру с собачьею будкой,
оглашая базарную площадь
нотой гибели - воющей, жуткой...
Там, ухмылками наглы и юрки,
матерщинным хрипя перебором,
пиво хлещут отпетые урки
под зловонным базарным забором.
Как их бесовы пасти хохочут
над слезами предсмертного плача!..-
Значит, живы и Каин, и кочет,
и Лаврентий c мангалом - тем паче.
Значит, правит Иосиф всеправый,
хромоногость лампасов лелея
и атлас простирая кровавый
к занемевшей груди Мавзолея...
Его серые губы смеются,
под табачными прячась усами,
его пальцы в суставах не гнутся,
мировыми играя часами.
Ссохлись кущи, затинились реки,
и хрипят пневмонийные груди.
И ложатся в суглинок навеки
победители, русские люди...
Катит полночь скрипучую фуру
через долгую чёрную площадь,
и, дрожа верноподданной шкурой,
жилы рвёт бессловесная лошадь.
Оглянись в повоенное время,
где лишь радио - с пеной у зева...
Въелось насмерть когтистое семя
в полкраюхи лихого посева.
Въелось семя родючее в память. -
Пьёт её, к небесам прорастая.
И летит сквозь колючую заметь
птиц-имён неизбывная стая...