О Вере Полозковой
Ее взгляд пронзителен, глаза ее – два ствола.
А сама она – плеть, а сама, словно смерть, бела.
Я бы мог любить ее в свои двадцать два.
В двадцать пять - она слишком для меня смела.
Ее «Катя»* греется на прибрежном песке,
Ее Царь Небесный бьется жилкой в моем виске.
Я должен бы плакать: «Смотрите! Смотрите все!
Она – гений!», но от чего-то никак не родиться слезе…
Я бы мог возносить, воспевать ее как никто,
Как молитвой строкой ее чистить свое нутро.
Но спидометр замер стабильно на цифре сто:
Уже не молюсь – ругаю мир матерно ни за что.
От чего же тревожит дрожащий и дробный ритм
Ставших моими тоже совсем уж неверных рифм?
Ведь, возможно, она – только глобальный миф,
Одна из придуманных сетью, звенящих струною, нимф?
Ну да что мне до этого, даже если все только ложь?
Я, отнюдь не судья, чтоб говорить: «Ну что ж,
Приговор наш вынесен: стихи в печь, а саму – под нож».
О ней память не выжечь – ведь я в чем-то сам на нее похож.
*
Катя - персонаж поэмы "Катя" из сборника "Непоэмание", начинающееся строчкой "Катя пашет неделю между холеных баб, до сведенных скул".
Про "Царя Небесного", думаю, можно и не пояснять...