Пальцы сажей, мелом, графитом смазаны.
Мы таращимся в темноту.
Мир играет в нас, разбивает градусник.
Не дыши! Здесь опасно – ртуть.
Говорю: «В амальгаму одето зеркало,
будто тиной заросший пруд,
где консьержкой злобной слова коверкала
кряква, строившая нору».
Ты, смеясь, прошепчешь:
«Они там гнёзда вьют, переругиваясь с утра.
Ты же тоже будешь неуравновешенна,
если встанешь в такую рань».
Вдоль проспекта Мира звенит доверчивый
краснощекий пустой трамвай.
Мы поедем вместе сегодня вечером,
наблюдать, как растет трава,
расцветает яблоня, вишня, сакура,
чуть завистливый вид у мха.
И бликует солнце на шлемах байкеров,
освещая ВДНХ.
А потом на Чистых с тобой послушаем
чей-то кавер на Аффинаж.
И ты будешь в ухо шептать, что лучшая.
Не отпустишь, мол, не предашь.
Запасёмся яблоками, ирисками
и отыщем брусничный морс.
Ты же знаешь, как нам проехать к Киевской,
что б украсить огнями мост.
До рассвета вглядываться в дремучую
человеческую мечту.
Я настолько живым никогда… Я чувствую!
(Или, может быть, это ртуть).
Ночь погасла. Схлынула фальшь гиперболы,
отрезвила холодность нот.
Оглянулась. Нет, никого здесь не было.
Только ветер свистит в окно.