Опубликовано в альманахе "Неволя", №49, май 2016
1. Как простодушный мужик попал в аквариум
Сегодня словечко «лох» известно всем и каждому – простофиля, дурень, потенциальная жертва мошенника. Однако среди широких слоев населения России оно стало популярно не так уж давно. Могу примерно определить время появления его в активной разговорной речи – конец 80-х годов прошлого века. До той поры «лох» был достоянием исключительно уголовно-арестантского жаргона.
Мне это запомнилось отчетливо. Году в 1989-м ко мне обратилась одна знакомая с вопросом: «Саша, вы не знаете, что такое “лох”? У моего сына-школьника это слово постоянно на языке, оно к нему прилипло. Наверное, школьный сленг?» Я объяснил значение, но очень удивился, что блатное словечко вдруг появилось в школьных стенах.
И напрасно удивился. Для переломных этапов истории России ХХ века проникновение блатного жаргона в повседневный язык, особенно в ребячью среду, вполне закономерно. В 20-е годы засилью криминального арго среди детей посвящалось много исследований. В 1926 году филолог Георгий Виноградов в сборнике «Сибирская живая старина» пишет статью «Детские тайные языки» и прилагает словарик «Детский блатной язык» (argot)». В журнале «Вестник просвещения»(1927) выходит статья С. Капорского «Воровской жаргон в среде школьников». Тогда же Е. Лупова публикует заметки «Из наблюдений над речью учащихся в школах II ступени Вятского края», где отмечает засилье жаргона у подростков. Можно назвать еще целый ряд публикаций.
Криминальная лексика становится востребованной в первые годы после Великой Отечественной, в хрущевскую «оттепель» конца 50-х. И конечно же в период распада СССР, смены общественных формаций, когда шла ломка старых социальных институтов и построение новых. Перестроечному периоду присущи слабость правоохранителей и разгул преступных элементов, чудовищная криминализация страны, что способствовало распространению блатного жаргона в обществе.
Посудите сами: подавляющее большинство из нас понимает значение таких слов, как «мочить», «забить стрелку», «заказать», «беспредел», «разборки», «стволы», «сходняк», «распальцовка»… А ведь это – стопроцентно уголовная лексика.
Вот так же и с «лохом», который перекочевал даже на страницы СМИ. В журнале «Видеодайджест» за 1990 год авторы советуют: «Когда решите спихнуть видак новичку или лоху, снимайте наклейку, аккуратно укладывайте его в упаковку и толкайте как новый».
Позднее даже возникла «народная этимология»: «ЛОХ – Лицо, Обманутое Хулиганами».
На самом деле это, конечно, не так. Обратимся к поговоркам и фразеологизмам со словом «лох». Например: «Да ты даже не лох, ты Лохнесское чудовище!» Или: «Слышь, братан, не парь мне мозги! Хочешь разводить лохов – купи аквариум!» (Легкий каламбурчик: «разводить» на жаргоне значит обманывать, дурачить). И наконец, рифмованная пословица:
Слышен денег легкий шелест:
Это лох идет на нерест...
Все эти иронические выражения появились не так давно, они зафиксированы начиная с 90-х годов, а стишок с «нерестом» – уже в 2000-е. Ранее они мне не встречались. Но что особо любопытно: во всех трех пословицах-поговорках слово связано с родной ему водной стихией.
Дело в том, что слово «лох» – финского происхождения и восходит к lohi (лосось). До сих пор жители Карелии именуют лохами отнерестившихся лососей, которых можно ловить практически голыми руками. Лохи эти упоминаются и в русской поэзии – у Федора Глинки в поэме «Карелия, или Заточение Марфы Иоанновны Романовой» (1830):
То сын Карелы молчаливый
Беспечных лохов стан сонливый
Тревожит меткой острогой.
Глинка пояснял в примечаниях: «Лохами называют здесь рыбу из рода лососей; сии же лохи, побыв несколько месяцев в водах Белого моря, получают вкус и наименование семги, которая во множестве ловится в Архангельской губернии».
Один из северян, Петр Жиров, уточнил в переписке со мною:
«Беломорские лохи – это рыба семейства лососевых (семга и т.д.) именно ПОСЛЕ НЕРЕСТА. Отметавшись, рыба становится вялой, малоподвижной, изменяется цвет мяса с красного на розово-серый, меняется вкус. Ловится легко и продается как обычная семга, это и есть “толкнуть/впарить лоха”».
Лох считался рыбой никудышной, дрянной. Владимир Иванович Даль писал в своем «Толковом словаре»: «ЛОХЪ, сев. рыба семга, лосось, облоховившийся по выметке икры: лосось для этого подымается с моря по речкам, а выметав икру, идет еще выше и становится в омуты, чтобы переболеть; мясо белеет, плеск из черни переходит в серебристость, подо ртом вырастает хрящеватый крюк, вся рыба теряет весу иногда на половину и назыв. лохом. В море уходит она осенью и, пролошав (перезимовав), там отгуливается и опять превращается в лосося».
Помимо пренебрежительных эпитетов «облоховившийся», «пролошавший», явно указывающих на отношение русского народа к лоху (по сравнению с лососем), у Даля встречаем также «лоховину» – плохую семужину, мясо рыбы лох.
По некоторым сведениям, жителям Пижмы (Нижегородская область) давали прозвание «локх» – плохой рыбак.
От северян словечко «лох» перекочевало в тайный язык бродячих торговцев вразнос – коробейников, или офеней. Случилось это в XIX веке. Язык назывался также «афинским» (греческим) или «аламанским» (Аламания, Алемань по-французски Германия), то есть «немецким». Немцами в народе традиционно называли всех иностранцев: они говорили на непонятных языках и разговаривать с ними – все равно что толковать с немым.
На офенском языке «лохом» называли мужика: «Лохи биряли клыги и гомза» («Мужики угощали брагою и вином»). Уже тогда у слова был оттенок пренебрежительный, о чем свидетельствует форма женского рода «лоха» (или «солоха») – дура, глупая баба, дурища, дурында. Оно и понятно: бродячие торговцы вечно надували простодушных селян. Оба значения закреплены в словаре Даля.
Итак, офени переняли у северных рыбарей презрительное словечко «лох» для обозначения крестьянина, мужика как ленивого, неуклюжего, глупого существа, только с виду напоминающего нечто стоящее. А от офеней лох «приплыл» в жаргон преступного мира, как и многие другие слова. К примеру, само название русского арго «феня» есть чуть измененное «офеня».
2.Тройка, семерка, лах...
И все-таки не только «рыбацкий» след мы находим в популярном ныне оскорбительном прозвище. У того же Даля с пометой «южное», «западное» и «псковское» встречаем и слово «ЛОХМА», «лохмотья» – клочье, лоскутье, тряпье, отрепье, рубище и так далее. Со всеми производными – «лохмотыш», «лохмотник», «лохмотничий» и т.д. «Лохмотить» – рвать, драть на лохмотья. Тут же встречаем сразу три синонима простака, простофили, доверчивого ротозея: «лохоухий», «лоховес», «лохмоухий».
О последнем словечке заметим: и до сих пор в блатном жаргоне встречается популярное: «Чего ты лантухи развесил?», где лантухи означает уши, хотя в прямом смысле на арго это – тряпье, повязка (из польского лантух через немецкое Leintuch – льняной платок). Итак, лох, лоховес, лохоухий - относятся также к рвани крестьянской, к тряпью.
Но и это не всё! В начале ХХ века мошенники наряду с «лох» говорили и «лах». Уж вовсе не «рыбное» словечко; оно пошло от уличных игроков в «три карты». У нас в эпоху «ранней перестройки» аналогом «трех карт» служила игра в «наперстки», или «колпачки», где вместо угадывания счастливой карты необходимо было указать, под каким наперстком или пластиковым стаканом находится шарик. «Колпачники», или «наперсточники», особо усердствовали на вокзалах, рынках и в других многолюдных местах. Напомню в тему, что именно эту игру впервые назвали «лохотроном» (по аналогии с популярной лотереей «Лототрон»). Лишь позднее «лохотронами» стали называть мошеннические аферы самого разного рода.
Но вернемся к «трем картам». «Крутилы», перемешивая их, повторяли забавную присказку: «Шиш-мариш, никому не говоришь, во все глаза глядишь – ничего не видишь... Лахман, лах – твои дела швах!» Встречаем мы это присловье, например, в «Метком московском слове» фольклориста Евгения Платоновича Иванова. Оно аналогично более поздней присказке «наперсточников»: «Кручу-верчу, на(гр)ебываю, как хочу!» Только исполнитель в «трех картах» прямо обращается к простаку-жертве обмана, называя его «лахман» и «лах».
Что касается «лах», эта форма, скорее всего, восходит к украинскому «лах», «лахи» – тряпье, лохмотья. «Лохман» в воронежских говорах означал ветхую сермягу или рабочее ветхое платье. В Малороссии же «лахманом» кликали любого оборванца.
На сахалинской каторге словечко «лахман» обозначало прощение проигравшего, но не расплатившегося игрока. Отсюда и «лах» – сам должник. По сути, очень близко к «лоху» это издевательски-пренебрежительное определение. Вот что читаем у Василия Трахтенберга в наиболее серьезном дореволюционном словаре «Блатная музыка («”Жаргон” тюрьмы)» 1908 года:
ЛАХМАН
Так называется обычай, вкоренившийся в сибирских острогах «прощать»в конце месяца числящийся за каким-нибудь «иваном» [ «Иван» – так называли в те времена авторитетных уголовников; по статусу нечто похожее на более позднее «вор в законе». ] карточный долг. Обычай этот станет понятным, если вспомнить, что «бродяги», представляя собою острожную аристократию, лишь одни пользуются у «майданщика» [ Майданщик – на каторге: содержатель места для азартных игр, а также торговец спиртным, съестным, «барахлом» и т.д. ] кредитом «на слово», лишь одни, проиграв имевшиеся у них в наличности «бабки» и «барахло», могут продолжать игру уже «на слово»: им «обязаны верить» (впрочем, лишь до десяти рублей!). Проиграв «на слово», «бродяга» из одной «варнацкой чести» будет стараться как можно скорее расплатиться со своими кредиторами. Если же до конца месяца это ему не удается, то он в присутствии всей «шпаны» произносит громогласно: «зарвался!» – и немедленный «лахман» его долгу служит якобы вознаграждением за унижение, которое он принял на себя, сознавшись перед всеми, что он «зарвался».
3.Голова с дыркой
И вы таки думаете, это всё? Некоторые еврейские этимологи настаивают на том, что лох происходит из немецкого das Loch – дыра и попал в русский жаргон через идиш, где есть выражение «лох им копф» – «дырка в голове».
«Дырка в голове» как обозначение «пустоголового» человека действительно существует, причем, судя по всему, не только в идише. В 1920-е годы эта калька с идиша, по-видимому, достаточно активно использовалась в Одессе, в Крыму и более широко – по Новороссии. Вспомним «Золотую цепь» Александра Грина (написана в Феодосии в 1925 году):
«– Не спросить ли у Головы с дыркой, – осведомился Патрик (это было прозвище, которое они дали мне)...»
Напомню, что рассказ ведется от имени юноши по имени Санди Пруэль, юнги суденышка «Эспаньола», об умственных способностях которого команда была невысокого мнения. Мы имеем дело с прямым переводом идишского фразеологизма на русский язык.
Однако русский лох-простофиля существовал в языке офеней задолго до того, как местечковый идиш стал оказывать влияние на русский уголовно-арестантский жаргон (случилось это в конце XIX века, когда Одесса настолько укрепилась и разбогатела как портовый и торговый город, что стала особо привлекательной для преступного элемента всей России).
Хотя, с другой стороны, употребляя словечко уже «по ходу жизни», еврейские жульманы легко могли предполагать, что и «лох», и «малина», и «халява» – изобретение великого иудейского народа. Жаль их расстраивать, но, как говорится, не судьба...
Нынче «лох» переживает период не просто возрождения, но, можно сказать, расцвета. Мало того что от него возникла масса производных типа уже упомянутого «лохотрона», мы имеем женский род – «лохушка», новорожденный эпитет «лоховитый» (туповатый, доверчивый), лох также вырастает в огромного «лошару» (простофиля высшей пробы), возникло также ироническое «лохмэн» (по типу «джентльмен»)...
А главное, как я уже писал, народное творчество рождает новые поговорки, прославляющие «лохов», «лошар», «лохушек» и «лохмэнов».
Так что – следите за фольклором!