Общеизвестно, что все мы – спорщики.
Многие из нас уверены, что истина рождается в спорах.
Многие, наоборот, полагают, что споры – пустая трата времени, поскольку в результате каждый остаётся при своём мнении.
Кое-кто считает, что истину нужно отстаивать в любое время и в любом месте, а кое-кто, наоборот, что это следует делать исключительно в рабочие дни с десяти до восемнадцати и с перерывом на обед.
В методах споров наблюдается та же пестрота предпочтений.
И только в двух вещах наличествует согласие.
Это, во-первых, в том, что коренное, оно же посконное, оно же сермяжное отличие спора от дискуссии – динамика.
Спокойный разговор, без перехода на личности, без повышения тона и употребления идиоматических выражений – это дискуссия.
Во-вторых – мы все умрём.
Нет, вовсе не потому, что нас кусал комар, мы хоть однажды попробовали огурец или молочные продукты, не по тому, что были хоть раз пассажирами автобуса или с кем-нибудь поспорили. Просто вышел срок хранения, и вуаля!
Дискуссии о причинах неизбежной кончины часто переходят в споры со всеми, вытекающими из этой метаморфозы шумовыми эффектами.
Жителям Культурной Столицы известно, что предметы для споров и предметы для дискуссий имеют как гносеологические, так и семантические различия.
Общеизвестно, что застройка центральной части Колыбели Трёх Революций являет собой примкнувшие друг к другу каменные здания с загадочными дворами-колодцами.
Общеизвестно также, что белые ночи, ежегодно случающиеся в Северной Столице, не способствуют безмятежности сна.
Не общеизвестно, но эмпирически понятно, что спор, затеянный белой ночью в исторической части Санкт-Петербурга, нервирует аборигенов.
И понятно, опять же эмпирически, что горожане, славящиеся, к слову, своей утончённой интеллигентностью, сумеют найти достойный ответ всему, что нарушает гармонию ночного отдохновения.
Конец мая.
Глубокий вечер буднего дня второй половины двадцатого века.
Потенциальные пассажиры трамвая обсуждают, сгрудившись на остановке, соблюдение расписания горэлектротрансом, а, может, иную, не менее животрепещущую проблему.
Жилец квартиры четвёртого этажа, окна которой выходят на место дискуссии, не зажигая света, уверенным шагом идёт к холодильнику, достаёт из него пару треугольных при рождении, а ныне шарообразных от возраста пакетов кефира и отточенным движением отправляет их по параболической траектории.
– Вот теперь есть предмет для спора,– бормочет он, слушая вопли.
Белые ночи, панимаш.