* * *
Осыпались свечки каштановых крон,
но пять лепестков занесло на балкон.
И малости этой хватило вполне
для беглого прикосновенья извне,
для ласки руки, той, что раньше любил,
в лиловых каракулях школьных чернил...
Прохладен июнь, как ладонь на челе,
зелёную нить в золотистой игле
затем и дают тебе гномы листвы,
чтоб мог ты скрепить инкунабулы швы.
Чтоб накрепко рукописи корешок
прошил ты - и спрятал добычу в мешок...
Чтоб к гибели пирамидальных цветов,-
к закрытию файла, - ты был бы готов.
Закатное солнце на крыльях стрижей
сверкает на шалой дуге виражей,
дробится на веерном сдвиге крыла.
И день умирает - была, не была...
Вдыхается время. Протяжен простор.
И краток стрижиных зигзагов мажор.
* * *
Когда бы даже раскололась книга,
жизнь не скрепиться просто не могла.
Высокий стиль и низкая интрига -
земные, милуй Господи, дела.
Мир очень стар, и всё о нём сказали,
но с юной дрожью тянется рука
к цветному мелу, к пёрышку из стали,
к строению из мокрого песка.
О, время лепки крепости у моря!
Та память о мальчишеской руке
всё брезжит нотой, взятой априори,
и звуком - в глубине и вдалеке...
Ты долго пишешь книгу без названья
и в лучшем сне своём летишь без слов.
И проба речи, и исход в молчанье -
неотвратимость отклика на Зов.