Отворена последняя калитка.
На сердце плесень от пяти хлебов.
Не знаю сам, хула или молитва
вожатый мой, но только не любовь.
За трубку мира плата – труп кумира,
за все дороги – яблоковый конь.
Прости меня, осиновая лира,
или струной пеньковой успокой!..
Друзья в стакан за словом не полезут,
но, стукнув пяткой в пламенную грудь,
придумывая, чем я был полезен
для государства, закопают в грунт.
И, уронив заржавленные каски,
всю валерьянку жадно долакав,
над персонажем, выбывшим из сказки,
замрут они, как не пришей рукав.
И только мой вассал, мышиный герцог,
котёнок, самый нужный, самый мой,
на злой волынке раненого сердца
сымпровизирует последний си-бемоль...
В моей стране глубокое несчастье:
микробы рвутся к нашим ярлыкам.
Серьёзно болен верный мой ушастик,
мурлыкавший так нежно мурлыкант.
Его тошнит от этой непогоды.
На выход из дому наложено табу.
Здесь всё твоё, великолепный лодырь,
включая пыльный шахматный табун.
Затворена последняя калитка:
верней замка забота о больном.
Порукой в том – настойка эвкалипта
да на ушко нешёптанный Бальмонт.