Налим налимонился в дебрях лимана,
Унылой луне подмигнул подхалимно.
Луна принимала небесную ванну,
И ей вообще было не до налима.
Ее волновали проблемы пространства,
В нем было все так бесконечно непросто:
Мерцание звезд, пустоты постоянство...
С чего бы все это?.. Вопросы, вопросы...
Вопросы терзали космический лайнер,
Застрявший в банальной космической луже.
И кто виноват, и найдется ли крайний,
И что теперь делать? Бывает ли хуже?..
Бывает! И если спуститься пониже,
То можно заметить у краешка леса
Бревенчатый домик с соломенной крышей,
А в доме – меня, горемычного, в кресле.
Весь месяц дожди измывались над крышей,
И крыша съезжала, к тому же – заметно...
А я горевал! Я мечтал о Париже!
Он был в стороне от Фердыщево где-то...
Ведь там, занавесив все окна туманом,
Париж мирно спал и, конечно, не ведал
О том, что на кухне моей не дремало
Тамарское иго двадцатого века
В лице моей тещи... Лилась неустанно
Из крана вода, заливая посуду,
И теща казалась себе капитаном,
Причем непременно – пиратского судна.
Засунув в стакан абордажные пальцы,
Она подпевала, фальшивя при этом,
Каким-то навеки замерзшим нанайцам,
И песня у тех была тоже про лето...
Так вот почему в этот час предрассветный
Не спится и нам, гениальным поэтам!