Эпическая поэма Шри Ауробиндо «Савитри» основана на древней ведической легенде о преданной жене царевне Савитри, которая силой своей любви и праведности побеждает смерть и возвращает к жизни своего умершего мужа царевича Сатьявана. Шри Ауробиндо раскрывает символическую суть персонажей и сюжета древней легенды и использует ее для выражения собственных духовных постижений и свершений. При создании эпоса он ставил задачу выразить в слове высшие уровни Сверхсознания, доступные человеку, чтобы помочь всем духовным искателям соприкоснуться с этими уровнями и возвыситься до них. Результатом стала грандиозная эпическая поэма в 12 Книгах (49 Песней) общим объемом около 24 000 строк, являющаяся наиболее полным и совершенным выражением уникального мировоззрения и духовного опыта Шри Ауробиндо с его глобальным многомерным синтезом, а также самым большим поэтическим произведением, когда-либо созданным на английском языке.
Эпос «Савитри» представляет собой глубокий органичный синтез восточного и западного миропонимания и культуры, материализма и духовности, мудрости незапамятных веков и научных открытий настоящего, возвышенной классики и смелого модернизма, философии и поэзии, мистики и реализма, откровений прошлого и прозрений будущего. Здесь мы встречаем и поражающие воображение описания всей иерархии проявленных миров, от низших инфернальных царств до трансцендентных божественных сфер, и пронзительные по своей глубине и живой достоверности откровения немыслимых духовных реализаций, и грандиозные прозрения о сотворении мира, о вселенской эволюции, о судьбе человечества. Это откровение великой Надежды, в котором Любовь торжествует над Смертью, а человек, раскрывая истину своего бытия, побеждает враждебных богов и неотвратимый рок.
На фото Шри Ауробиндо (ок. 1918 г., Пондичерри)
* * *
Шри Ауробиндо
Sri Aurobindo
САВИТРИ
SAVITRI
Легенда и Символ
A Legend and a Symbol
Книга II. Книга Странника миров
Book II. The Book of the Traveller of the Worlds
Песнь 4. Царства мелкой Жизни
Canto 4. The Kingdoms of the Little Life
Великий йогин царь Ашвапати, лидер духовных исканий человечества, совершает могучую Йогу, ища духовную силу, которая могла бы полностью освободить человечество и избавить его от неведения, лжи, страдания и смерти. На первом этапе своей Йоги он раскрывает собственное истинное «я» — свою душу (это описывается в Песни 3 «Йога царя: Йога освобождения души» Книги I «Книги Начал»), затем он преобразует все свое существо в чистый и светоносный сосуд души и благодаря этому в него начинают нисходить все более высокие духовные энергии (это описывается в Песни 5 «Йога царя: Йога свободы и величия духа» Книги I «Книги Начал»). Когда эта духовная трансформация становится достаточно полной, царь-йогин начинает воспринимать тонкие миры и обретает возможность странствовать по ним. Ему открывается вся лестница проявленных миров — от высших божественных сфер до низших инфернальных царств — и он начинает восхождение по всем проявленным уровням Бытия, открывая и осваивая их для человечества и стремясь достичь Источника Проявления, чтобы низвести его высочайшую спасительную Силу в земной мир. Путешествие царя-йогина через миры описывается в Книге II «Савитри» — «Книге Странника миров».
Здесь представлен перевод Песни 4 этой Книги. Он еще нуждается в некоторой доработке, но перевод подобного текста можно дорабатывать бесконечно. Поэтому пока выкладываю его «как есть» для первого общего знакомства русскоязычных читателей с этой очень интересной Песней божественного эпоса. Пока царства мелкой Жизни, к сожалению, в значительной степени формируют нашу жизнь на земле, и эта Песнь позволяет лучше понять их влияние на нас, чтобы преодолеть его.
Трепещущий и ненадежный мир,
Тревожный, неуверенный, рожденный
От той печальной встречи и затменья,
Явился в бездне, где она прошла, —
Той быстрой тьмою, ищущею дрожью.
Здесь корчилась в полусознаньи сила,
Чуть пробудясь от спячки Несознанья,
Инстинктами Неведенья влекома,
Ища себя и власти над вещами.
Наследница потери, нищеты,
Томясь в воспоминаньях ускользавших,
С забытой возвышающей надеждой
Она заполнить ощупью пыталась
Терзающий губительный разрыв
Меж мукою земли и тем блаженством,
Которого в паденьи Жизнь лишилась.
Мир, что утраченного ищет вечно,
Преследует без устали ту радость,
Которую земля не сохранила.
Своим неутоленным беспокойством
У наших врат он бьется — слишком близкий,
Чтоб жил покой на косном плотном шаре.
Он глад земли своим усилил гладом,
Он дал закон алканья нашим жизням,
Он наших душ потребность сделал бездной.
Вошло Влиянье в смертный день и ночь,
Покрыла тень времярожденный род;
В стремнине той взволнованной, смятенной,
Где сердца пульс слепой неровно бьется
И будит нервное биенье чувства,
Что отделяет сон Материи
От самосознающего Ума,
Блуждал неясный зов, не понимавший
Откуда и зачем явился он.
Земли коснулась неземная Сила;
Покой, что мог бы быть, стал невозможен;
Тоска без формы алчет в сердце смертных,
В крови у них — о большем счастьи вопль:
Иначе бы бродили вольно люди
По солнцем залитой земле свободной,
Не помня боль с умом зверей ребячьим,
Иль жили в сладком счастье, не волнуясь,
Так, как живут деревья и цветы.
Та Сила, что пришла благословить,
Осталась на земле страдать, стремиться.
Стих смех младенца, что звенел сквозь время:
Естественную радость жизни в людях
Покрыла тьма, и горе стало править
Судьбою их и пестовать ее.
Животного безмысленная радость
Осталась в прошлом, тяготы, раздумья
Обременяют путь их ежедневный;
К величию поднялся человек,
К неудовлетворенности возрос он,
К Незримому теперь он пробужден.
Пред ним, искателем неутоленным,
Всему стоит задача научиться.
Наружной жизни действо исчерпал он,
Лишь существа его же царства тайные
Ему теперь исследовать осталось.
Становится он разумом, затем
Становится он духом, скрытым «я»;
В своем на время снятом хрупком доме
Растет он во властителя Природы.
В нем пробуждается Материя
От долгого и сумрачного транса,
В нем чувствует земля, что Бог уж близок.
Безглазой Силой, что уже не видит цели,
Энергией тревожной, гладной Воли,
Жизнь заронила семечко свое
В ленивую телесную формовку;
Она от сладкой спячки пробудила
Ту Мощь слепую, побудив ее
Чрез ощущенья чувствовать, искать.
В труде громадном Пустоты бездонной,
Тревожа дерзко грезами своими
Космический порядок заведенный,
Вселенной спящей мертвое вращенье,
Та узница могучая боролась,
Из заточенья рвалась на свободу.
Оживлена ее тоской, бореньем,
Инертная от сна очнулась клетка,
Зажегся в сердце огнь нужды и страсти,
Средь неживых вещей тиши глубокой
Восстал, разнесся глас ее великий,
Могучий глас труда, борьбы, молитвы.
Сознание, что движется наощупь,
И чувство без поводыря слепое
В безгласном мире стали ей дорогой;
Еще была сокрыта мысль под спудом,
И ничего теперь она не знала,
Но все неведомое ей давалось,
Чтоб чувствовать его и настигать.
Но нерожденное влеклось к рожденью,
И вот, его давленью подчиняясь,
Она восстала, вырвавшись из жизни,
Лишенной чувств, безжизненно живущей:
В ее субстанции душевной силы
Бездумной, бессловесной, неспособной
То выразить, что глубь ее провидит,
Потребность знать слепая пробудилась.
Те цепи, что ее сковали прочно,
Она в свое орудье превратила;
И, куколкою Истины всевышней,
Инстинкт явился в ней в борьбе неведенья,
Усилие и рост она стяжала.
Вменив желанье и надежду телу
И несознанью навязав сознанье,
Она внесла в глухую твердь Материи
Свои мучительные притязанья
На царское утраченное право,
Свои неутомимые исканья,
Свое тревогой мучимое сердце,
Свой шаг скитальческий и ненадежный,
Свой вопль об измененьи неуемный.
Поклонницею радости безвестной,
В своем соборе мрачном наслажденья
Она свершает тайные обряды
Ничтожным, смутным карликам богам.
Но жертвованье бесконечно, тщетно,
И жрец — невежда маг, что лишь творит
Ничтожные пустые превращенья
В устройстве алтаря и лишь бросает
Слепые чаянья в огонь бессильный.
Ее шаги обременяет гнет
Недолговечных бренных достижений,
И с ношей той едва бредет она;
Но ход часов зовет: она влачится
От мысли к мысли, от нужды к нужде;
Все более глубинная потребность
Есть величайшее ее развитье.
Материя ее не утоляет,
И к Разуму она затем стремится,
И покоряет землю, свой надел,
И притязает на владенье небом.
Круша работу, сделанную ею,
Бесчувственны, столетья, спотыкаясь,
Проходят немо над ее трудом,
Но свет преображающий великий
По-прежнему еще не нисходил
И высший откровения восторг
Еще ее паденья не касался.
Лишь проблеск иногда сияет вдруг,
Раскалывая небосвод ума,
И подтверждает, что за всем стоит
Двусмысленное чудо-провиденье,
Из ночи сделав путь к безвестным зорям
Иль темный ключ к божественности высшей.
В Незнаньи начат труд ее могучий,
В Неведеньи работает она
Над незаконченной своей задачей,
Нащупывает знание вслепую,
Но не встречает Мудрости чела.
И медленно шагами бессознанья
Всходя все выше по тропе безвестной,
Она блуждает здесь, Богов подкидыш,
Душа-дитя, у врат забыта адских,
Во мгле ища наощупь к Раю путь.
В том восхожденьи медленном и трудном
Он должен по следам ее пройти
От смутного начала в подсознаньи,
Вверх от зачатков слабых — только так
Придет земли последнее спасенье.
Ведь только так он мог вполне познать
Ту сумрачную смутную причину
Всего, что нам взойти мешает ввысь,
Всего, что Богу создает преграды
В освобожденьи узницы души.
Стремительными тропами паденья,
Пройдя через опасные врата,
Он в серый мрак отважился пуститься,
Инстинктов полный, что кишели здесь,
Восстав из бездн, где был неведом ум,
И рвались форму обрести и место.
Жизнь здесь была близка со Смертью, с Ночью
И ела пищу Смерти, так питая
Недолгое дыхание свое;
Она была приемным их ребенком.
Приемля подсознанья темноту,
В немого мрака царстве сняв жилье,
Она надежд уж больше не питала.
Там, вдалеке от Истины и Света,
От лучезарной мысли вдалеке
Увидел он приют первоначальный,
Отдельное рожденье Силы той,
Обезображенной, смещенной с трона
И страждущей во мраке беспросветном.
Стал явью, правдой лик несчастный лжи,
Противореча нашему спасенью,
Божественному нашему рожденью,
И безразлична к красоте и свету,
Она здесь выставляла напоказ
Животный свой позор, нага, брутальна,
Не скрывшись камуфляжем, маскировкой,
В аутентичном образе красуясь,
Заверенном и утвержденным ею
В обличьи силы, изгнанной с небес,
Отторгнутой от всяческой надежды,
Падшей, и торжествующей безмерно
В позоре положенья своего:
Полубожественная прежде сила
Там в гнусном пресмыкании жила,
В бесстыдной мерзости желаний зверя,
Являя всем в том гадком упоеньи
Ее неведенья кричащий облик,
Нагое тело нищеты ее.
Здесь выползла на свет она впервые
Из заточенья в грязи, где лежала,
Столь косна, несознательна, нема:
К ней узость спячки той еще цеплялась,
К ней липла тьма, еще не стерта Светом.
Не близилось прикосновенья свыше,
Что искупило б и спасло ее:
Смотреть куда-то вверх ей было чуждо,
Забыт был бог ее шагов бесстрашный;
Отвергнуты блистание и счастье,
В полях опасных Времени поход:
С трудом она могла терпеть и жить,
В грязи, откуда вышла, погрязая.
Туман смятенный в ищущем Пространстве,
Слепая ширь, окутанная тьмой,
Без имени, без тела и без дома,
Как будто ум без зренья и без формы,
Из пелен мглы себе просила тела,
Что выразить ее могло бы душу.
Не получив ответа на мольбу,
Она впотьмах нащупывала мысль.
С трудом живя, еще не в силах мыслить,
Она открылась в странный мир ничтожный,
Где был исток той магии несчастной.
На смутных рубежах Материи и Жизни,
Там, где они встречаются друг с другом,
Блуждал он средь вещей чуть различимых,
Скорей угадывая их, чем видя,
Средь неуловленных начал, концов потерянных.
Здесь жизнь, родившись, сразу умирала.
Здесь не было опоры под ногами
И не было в движеньи постоянства;
Лишь пламя Воли без ума имело силу.
Для самого себя он сам был смутным
И полуощущал себя во мраке,
В бореньи Пустоты за то, чтоб быть.
Он брел теперь в причудливых краях,
Где всюду было лишь живое чувство,
И не было господствующей мысли,
И не было ни правил, ни причин —
Лишь грубое ребяческое сердце
Влеклось в слезах игрушками блаженства
Да ум мерцал, колеблясь в беспорядке,
Рассеянным младенческим свеченьем,
И в хаосе энергии без формы
Искали воплощенья в форме плотской,
Считая каждый огонек чадящий
Водительным и светоносным солнцем.
С повязкой на глазах влеклась та мощь,
Разумного не в силах сделать шага,
Прося о свете, следовала мраку,
Ведома путеводной нитью тьмы.
Энергия, лишенная сознанья,
Нащупывала здесь к сознанью путь,
Материя с Материей столкнувшись
Мерцанья чувства порождала вдруг,
И так инстинкта искры высекались
В слепых контактах, в медленных реакциях
Из скрытой подсознательной основы,
Несчетные роились ощущенья,
Заменой мысли грудясь бессловесно,
И трудно восприятье отвечало
Природы пробуждающим ударам,
Но все же был лишь механичный отклик,
В Природы грезе старт, скачок, рывок,
Несдержанные импульсы неслись,
Теснились, мчались, грубой толчеею,
Сметая все движения иные,
И, помрачаясь, сталкивались в стычках
С другими, что еще мрачнее их,
Вольны в том мире принятой анархии.
Потребность быть с инстинктом выживанья
Здесь поглощали напряженье воли
Сомнительных рискованных моментов;
Посредством чувств незрячее желанье
Себе искало всюду пропитанья.
Законом были лишь шквалы Природы,
Безрезультатно сила билась с силой:
Лишь несознанья хватка и влеченье
И чувства и инстинкты достигались,
Не знавшие истока своего,
Тек чувственный поток услад, мучений,
Сменявших быстрой чередой друг друга, —
Бездумных жизней грубое движенье.
То был напрасный и ненужный мир,
Чья воля быть лишь только выражалась
В убогих и печальных результатах,
В бесцельной муке и в тревоге серой.
Казался тщетным становленья труд.
Но бдящий дух его судил иначе,
Иначе видел пробужденным оком.
Как зрит звезда свидетелем с небес,
Пылая, стражем одиноким Света,
В смятении и тьме безумной Ночи, —
Один мыслитель в том бесцельном мире,
Прозревший близость Божией зари,
Он видел смысл и цель в трудах Времен.
Ведь даже в той бесцельности вселенской
Вершился труд незримой чудной волей,
Готовилась божественная новь.
Змеиная космическая Сила
В начальных извиваньях развернулась —
Восстала из мистического транса
Материи, свернувшейся кольцом,
Главу подняла в теплом жизни воздухе.
Она пока что не могла стряхнуть
Окочененье сна в Ночи безмерной
Надеть ума штрихи и чудо-взблески,
Воздеть на капюшон свой самоцветный
Венец всеозаряющий души
Иль прямо встать в сияньи солнца духа.
Пока виднелись только грязь и сила,
Сознанье тайно выползало к свету
Сквозь вожделенья плодородный ил
И чувство, удобрявшее здесь почву,
Под коркой тела, что из «я» сгустилась,
Во мраке шел неспешный жаркий труд
И страстное Природы измененье,
Бродившее закваской мутной здесь,
Фермент создания души из грязи.
Процесс небесный в серость ту облекся,
Неведение падшее трудилось
В своей сокрытой тьме, чтоб совершить
Немую недостойную работу,
Под маскою — потребность Несознанья
Явить в грязи Природы славу Бога.
Его духовный взор в глазах телесных
Сквозь серую мерцающую дымку
Мог прозревать и постигать секреты
Подвижного дрейфующего тока,
Живящего немую плотность клеток
И движущего мыслью, жаждой плоти
И похотью и гладом ее воли.
Он проследил и тот поток сокрытый
До самого чудесного истока.
Присутствие мистическое в нем,
Которое исследовать нельзя,
Руководить которым невозможно,
Творец забавы той луча и тени
В том сладко-горьком парадоксе жизни,
У тела просит таинства души
И быстрыми вибрациями нервов
Связует механический их пульс
Со светом лучезарным и с любовью,
И спящие воспоминанья духа
Из глубей подсознанья вызывает,
Под пеной Времени разверстых тайно;
Забыв свой пламень истины счастливой,
С глазами тяжкими, что вряд ли видят,
Они приходят, замаскировавшись
Под ощущенья, чувства и желанья,
Как водоросли, всплывают на поверхность,
Плывут в сомнамбулическом теченьи,
В его волнах вздымаются и тонут.
Хоть нечисты, низки ее движенья,
Все ж истина небес всегда мечтает
В заветных, потаенных безднах жизни;
Тот огнь горит в ее мрачнейших членах.
Прикосновенье Божьего восторга,
Что явлено в деяниях творенья,
О счастии утраченная память
Все ж затаились в темной глубине,
В немых корнях рождения и смерти,
Бесчувственная мира красота
Все ж отражает Божие блаженство.
Таится всюду та улыбка счастья,
Струясь в дыханьи ветра, в соке древа,
Великолепьем красок и оттенков
Цветя в цветах, в листве красуясь пышно.
Когда прорвалась жизнь на белый свет
Из полудремоты своей в растеньи,
Что чувствует, испытывает боль,
Но двигаться не может и кричать,
В крылатой птице, в звере, в человеке
Она забилась в сердце музыкой своей,
Заставила несознанные ткани
От спячки без сознанья пробудиться,
Просить о счастьи и стяжать мученья,
И трепетать от кратких удовольствий
И смеха скоротечного восторга,
Дрожать от боли и алкать экстаза.
Властна, неверно понята, безгласна,
Она от света слишком далека
И слишком к сути бытия близка,
Во Времени родившаяся странно
Пришелицей из вечного Блаженства,
Она свое давленье простирает
На сердца суть и трепетные нервы;
Ее столь острые самоисканья
Сознанье наше рвут своею мукой;
И наша боль и наше наслажденье
Имеют жало то своей причиной:
Лишь ею полнясь, ей лишь открываясь,
Свою не видя подлинную радость,
Души желанье мчит за преходящим.
Природы всей влеченье, что всевластно —
Противиться ему никто не в силах, —
Приливом к нам приходит через кровь
Через ускорившихся чувств горенье;
Экстаз безмерного ее причина.
Но в нас он превращается так странно
В конечные любови, вожделенья,
И в волю побеждать и обладать,
В тягу захватывать и сохранять,
Пространство жизни простирать все больше
И ширить удовольствия размах,
Сражаться и одолевать, присвоив,
В надежду смешивать с другими радость,
В алчбу владеть и быть владеньем чьим-то,
И наслаждаться, и служить кому-то
Объектом наслажденья, чуять, жить.
Здесь он опробовал, экспериментом,
Раннюю, краткую попытку быть,
Скорый конец восторга быстротечного,
Чья пораженья горькая печать
Преследует всю жизнь в невежестве.
Привычкою своей стесняя клетки,
Фантом дурного темного начала
На нас лежит вовеки черной тенью,
Гнетет все наши грезы, все деянья.
Хоть на земле в движеньи преходящем —
Лишь твердо устоявшиеся жизни,
Привычки труд или закона чувство,
Стабильное в потоке повторенье,
Все ж корни воли в нем всегда все те же;
Из тех страстей мы созданы когда-то.
Таков был первый крик проснувшегося мира.
Он все еще цепляется вкруг нас
И зажимает бога в человеке.
Даже когда рождается рассудок,
Когда душа себе находит форму,
В рептилиях, в зверях, в разумных людях
Он длится, он источник всей их жизни.
И это тоже было нужно все же,
Чтобы дыханье, жизнь могли бы быть.
Так должен дух в конечном темном мире
Из плена вызволять свое сознанье,
Что силою извлечено на свет
Из запечатанных бездн Несознанья
В ничтожных струйках из дрожащих точек.
Так медленно он набирает массу
И, наконец, взирает ввысь, на Свет.
Природа эта так живет от века,
Привязана к истоку своему
И все еще во власти низкой силы;
Из темных несознательных глубин
Вздымаются на свет ее инстинкты;
Ничто без чувств с ее в соседстве жизнью.
Под тем законом создан мир неведенья.
В загадке помраченных Ширей, в страсти
Самоутраты Бесконечного,
Все пало в Пустоту всеотрицанья,
И не спасти бы ночь Не-Бытия,
Коль Бытие во тьму б не погрузилось,
Неся свой тройственный мистичный крест.
Вневременную истину вселяя
В мир временной, блаженство стало горем,
В неведенье преобразилось знанье,
И сила Бога – в детскую беспомощность,
Чтоб небо вниз призвать своею жертвой.
Противоречье суть основа жизни:
Божественное, вечная Реальность,
Себе явилось в самоотрицаньи;
И Бытие предстало Пустотою
Небытия, Сознательная Сила –
Незнанья мглой и поступью незрячей
Энергии, блуждающей наощупь,
Экстаз – всемирной боли принял облик.
Таинственная Мудрость Провиденья,
Что отдаленные готовит цели
Своим законом, так начать решила
Свою игру неспешную в эпохах.
Исканья, схватки, тисканья вслепую
Природы видимой с Душою скрытой,
Слепые прятки в сонмах темных комнат,
Игра любовей, злоб, надежд и страхов
В яслях ума все длится тяжкой, трудной
Вознею близнецов саморожденных.
Но восстает Энергия в бореньях,
Встречаясь в ширях с Бытием безгласным;
И говорят они, друг друга видя,
И наконец, прижав к груди друг друга
В сознании обширном, в свете ясном,
Те Двое все ж сливаются в объятьях,
Друг друга познают, и видят ближе
Теперь лицо товарища по играм.
И даже в тех аморфных извиваньях
Материи он смог почуять отклик
На шевеленье детское души.
В Природе видел он могучий Дух сокрытый,
Следил гигантской Силы слабое рожденье,
По экспериментальным шел следам,
Что Божество оставило, загадкой,
Чуть-различимым незаметным ритмам
Внимал великой нерожденной Музы.
Но пламеннее задышала жизнь,
От спячки пробудясь, и в том дыханьи
Восстали из вещей пучины смутной
Чудные твари мыслящего чувства,
Созданья полуяви, полугрезы.
Там жизнь влачилась, не надеясь выжить:
Рождаясь, существа бесследно гибли,
Событья, членами аморфной драмы,
Являлись там, и действий всех движенье
Слепою побуждалось тварной волей.
В исканьях Сила путь стяжала к форме,
Шаблоны были созданы для чувств —
Для радости, для боли, для любви,
Фигуры-символы для настроений Жизни.
Ползло, порхало жизнелюбье насекомых
И грелось в трепетаниях наружных
Великой солнцем залитой Природы,
Драконьи радости, питоньи муки
Ползли сквозь грязь и топь, лизали солнце.
Одетые броней гиганты-силы
Трепещущую содрогали землю —
Великие могучие созданья,
Что обладали карликовым мозгом;
Пигмеев племена влеклись в убогой жизни.
В модели карликовой человечества
Природа начала свой экстремальный опыт,
Несущий свет лучистый результат
Ее карабканья в полусознаньи
Вверх по ступенькам лестницы великой
Между ее высоким и гротескным
К массивным формам из ничтожно малых,
К балансу тонкому души и тела,
К порядку мелкости живой, разумной.
Вкруг Странника в биеньях-мигах Времени
Животного «я» теперь возникло царство,
Где все лишь в действии заключено,
И ум по-прежнему полурожден,
И сердце подчинил немой контроль незримый.
Сила, что трудится Незнанья светом,
Свой начала эксперимент животный,
Сознательных созданий изобильем
Свою наполнив мировую схему;
Но только внешнее их оживляло,
И так они лишь только откликались
На прикасанья и поверхности
И на бодец нужды, что влек их жизни.
Тело, что о душе в себе не знало,
Там жило, вожделело и алкало,
Испытывало гнев, и скорбь, и радость;
Был ум, встречавший объективный мир
Как чужака, врага у врат своих:
В нем мысли порождались шоком чувств;
Он духа в форме уловить не мог,
Не мог проникнуть в суть того, что видел;
Он не искал за действом скрытой силы
И тайного мотива за вещами,
Не бился, чтоб постигнуть смысл всего.
Там существа в людском обличьи жили,
Поглощены всецело страстью сцены,
Не зная, кто они, зачем живут:
Довольные дышать и ощущать,
И чувствовать, и действовать, они
Одну лишь знали цель — Природы радость
И стимул и восторг вещей наружных;
Отождествившись с оболочкой духа,
Они трудились для желаний тела
И к большему стремиться не алкали.
Из их глубин взиравший скрытый зритель
Себя не изучал заветным оком
И автора сюжета не искал:
Он видел драму только и подмостки.
Там не было давленья чувств глубинных,
Раздумий бремя не было несомо:
Ум на Природу зрил неведающим взором,
Перед ее дарами преклоняясь,
Страшась ее чудовищных ударов.
Не размышлял он над ее законов чудом,
Не жаждал тайных Истины ключей,
Но делал список множественных фактов
И ощущенья собирал упорно,
На яркую нанизывая нить:
Он жил, охотясь и спасаясь бегством,
И обоняя ветры иль инертно
И праздно нежась в лености покойной
Под лаской воздуха и света солнца:
Он поглощающих контактов мира
Искал, но лишь затем, чтобы насытить
Поверхностное чувство упоеньем.
Те существа вбирали жизни трепет
В прикосновеньи внешнем, но за ним
Почувствовать не в силах были душу.
Оберегать свою лишь форму «я»
От бед, что насылаются Природой,
И наслаждаться, и за жизнь бороться —
Вот все, о чем заботились они.
Их дней убогий кругозор был полон
Вещей и тварей, что могли помочь
Иль повредить, и ценности их мира
На их ничтожном мелком «я» повисли.
Так, обособлены, разделены
И сдавлены неведомым бескрайним,
Чтоб жизни мелкие свои спасти
От Смерти, окружившей их повсюду,
Они создали малый круг защиты
От натиска вселенной безграничной:
Они охотились на мир-добычу
И сами становились в нем добычей,
Но даже не мечтали никогда
Все ж победить и обрести свободу.
Всемирной Силы подчиняясь знакам,
Ее намекам и запретам твердым,
Ничтожную они стяжали часть
Из всех ее богатых кладовых;
Шаблоны мысли группы небольшой
Фиксировали лишь один закон —
Традиционализма в поведеньи.
Не ведая души в себе иль чуя
Ее как призрак смутный или тень,
Влекомы механизмом неизменных жизней,
Обычным смутным чувством, пульсом ощущенья,
Они вращались в желобах животного желанья.
Стенами камня окружив себя,
Они работали и воевали,
Они вершили малое добро,
Объединясь в оковах эгоизма,
Или ужасное творили зло,
Живых созданий муча жуткой болью,
И думали, что нету в том дурного.
В запале грабя мирные жилища,
Насилуя, сжигая, разоряя,
Пресыщены резнею и разбоем,
Они людские превращали «я»
В своих беспомощных, бессильных жертв,
Как стадо, гнали пленников своих
На долгое пожизненное горе
Иль пытку превращали в праздник, в шоу
И насмехались или содрогались
От вида мук терзаемых их жертв;
Возмнив себя титанами, богами,
Они столь горделиво воспевали
Блестящие деяния свои,
Свои победы громко возносили
И мощь своей великолепной силы.
Животное во стаде инстинктивном,
Толкаемое импульсами жизни,
Гонимое обычными нуждАми,
В себе подобных каждый видел там
Лишь отраженье эго своего
И каждый там служил лишь цели стаи.
Те, кто как он по крови иль укладу,
Частями жизни были для него
Иль дополненьями его же «я»,
Лишь звездами, роившимися вместе,
Слагавшими его туманность-личность,
Лишь спутниками его солнца-эго.
Хозяин окруженья своей жизни,
Вождь сгрудившейся человечьей массы,
Что сбилась в стадо, чтобы уберечься
От множества опасностей земных,
Он их сбирал вокруг как Силы меньшие,
Чтоб против мира вместе фронт создать,
Иль, слабый, беззащитный, одинокий
Средь безучастности земли немой, —
Как крепость для беспомощного сердца,
Иль тела одинокость исцелить.
В других, что не из рода своего,
Он ощущал чужих себе, врагов,
Недружественной силою враждебной,
Которой он страшился, избегал,
И ненавидел, и хотел убить.
Иль жил он словно одинокий зверь,
В войне со всеми нес свою судьбу.
Поглощены текущими делами
И скоротечностью летящих дней,
Они и мыслить не могли о том,
Чтоб заглянуть за круг нажив минутных,
Иль возмечтать о том, чтоб на земле
Создать прекрасней, совершенней мир,
Иль ощутить прикосновенье свыше,
Что вдруг волнует сердце божеством.
Веселье мимолетного момента,
Желанье утоленное, блаженство,
Переживание добытое,
Движенье, и могущество, и скорость
Достаточную приносили радость —
Телесные алканья разделенные,
И ссора, и игра, и смех, и слезы,
И та нужда, что звали здесь любовью.
В войне, в объятьях те жизнежеланья
В одно соединялись со Все-Жизнью,
Боренья разобщенного единства,
Друг другу причиняя скорбь и счастье
В неведеньи о «Я», вовек едином.
Вооружая собственных созданий
Надеждою и наслажденьем вместе,
Там полупробужденное Незнанье
Боролось за вещей познанье внешних
Посредством зренья и прикосновенья.
Инстинкт родился и сформировался;
В столпотвореньи памяти уснувшей
Былое жило как в бездонном море:
Ускоренное чувство обращая
В подобье мысли, двигалась она,
Нащупывая истину вокруг,
И то немногое, что находила,
Что удавалось ей достичь, объять,
Сжимала судорожно и сохраняла
В пещере подсознательной своей.
Так существо в своих зачатках смутных
Должно взрастать все больше в свете, в силе
И все ж достичь судьбы своей высокой,
Взглянуть на Бога ввысь, вокруг на космос,
Учась в провалах и растя в паденьях,
Сражаясь с окружением и с роком,
В страданиях в себе постигнуть душу
И в обладаньи шириться все больше.
На полпути она остановилась
И не могла найти дороги дальше.
И было только сделано начало,
Но не достигнуто еще ничто,
Все ж силы круг ее, казалось, кончен.
Лишь высекла она незнанья искры;
Лишь жизнь сподвиглась мыслить, но не разум,
Лишь чувство ощущало, не душа.
Отчасти лишь зажегся пламень Жизни,
Отчасти лишь явилась радость быть,
Отчасти всколыхнулся чувств восторг.
И был лишь импульс Силы полусознанной,
Дух, утонувший в плотной жизнепене,
Иль «я» туманное, что алчной хваткой
Завладевало формою вещей.
За всем текло, ища себе сосудов,
Первое сусло винограда Бога,
Блаженство свыше, в грязь земли пролито,
Дурманящее пьяно ум и душу
Вино восторга мрачного и грубого,
Еще не отлитого в форму духа,
Ядра слепого мира темный житель,
Иль воля неродившегося бога,
Иль смутное Желание немое.
Творенье третье свой явило лик.
Здесь тела ранний ум был отлит в форму.
С ним отблеск света озарил неясно
Движенье темной Силы мировой;
Он одарил влекомый мир Идеей зрячей,
Снабдил деянье пикой мысли динамичной:
Так маленькая мыслящая тварь
Обозревать взялась Времен работы.
Труд эволюции нелегкой снизу
Призвал вторженье потайное свыше;
Иначе б Несознанья мир великий
Вовек не смог раскрыть свой тайный разум,
Иль, пусть и в шорах, совершать свой труд
Вовек не смог бы в звере, в человеке
Рассудок, что придумал план вселенной.
В твореньи том узрел вначале Странник,
Движеньем смутным, умственную силу,
Сокрытую Материей и жизнью.
Потоком узким, темным и неясным,
Она текла в безбрежном токе жизни,
Дрейфуя по волнам под дрейфом неба
Средь бурунов, среди валов великих
И трепетных мерцающих накатов,
Высвобождаясь в волнах ощущенья,
Во всплесках, в брызгах чувства проявляясь.
Во глубине бесчувственного мира
Неслись ее толпящиеся волны,
Покрыты сверху пеною сознанья,
Бушуя и крутясь в проливе узком,
Неся во многоногом беге опыт.
Она текла, струилась к свету свыше
Из омута сублиминального,
В котором обрела она рожденье,
Стремясь достичь высокого, неясного
Еще не познанного бытия.
Там не было ни мыслящего «я»,
Ни цели никакой не намечалось:
Лишь неорганизованный был натиск,
Лишь смутные, неясные исканья.
К поверхности вздымались нестабильной
Одни лишь ощущенья и чувства,
Одни уколы, острия желанья,
Эмоций кратких вскрики, всплески страсти,
Случайные общенья плоти с плотью
И шепот сердца алчущему сердцу,
Мерцанья знания без формы мысли
И воли подсознательной потоки
Иль голода мучительная тяга.
Все было словно смутное искренье
На пенящемся гребне водяном:
Он мчался, завихрением, по кругу
Вкруг тени «я», дрейфующей куда-то
На несознательном разливе Силы,
Текущей нескончаемо сквозь Время.
Затем пришло давленье зрячей силы:
С ней стало все смятенной смутной пляской,
Кружась вокруг одной лучистой точки,
Где одиночный Свет внутри стал формой,
Стал центром связи в поле осознанья.
Возжег он пульс полуразумного потока,
И даже дал иллюзию стабильности,
Как если б море послужило твердью.
Та странная обозревающая Сила
Все ж навязала виденье свое.
Она теченью задала предел и форму,
Дала ему пониже берег узкий
И начертала линии-преграды,
Чтоб в них поймать бесформенности духа.
Она сформировала жизнеум,
Проявленный в пернатых и в животных,
Рептилий, рыб сформировала отклик,
Шаблон убогий мыслей человека.
Конечное движенье в Бесконечном
Свой вило путь через простор Времен;
В Незнаньи продвигался знанья марш,
В отдельной форме сохранял он душу.
Хоть задержал ей право быть бессмертной,
Возвел он стену от осады смерти
И крюк метнул, чтоб вечность уловить.
В Пространстве встала мыслящая сущность.
Налаженный мирок явился взору,
Где бытие нашло себе приют —
Тюрьму, где действовать могло и видеть,
Пол, по которому могло ходить,
И ясный, но убогий свой надел.
На свет родилась личность-инструмент,
И ограниченный стесненный ум
Согласье дал вести в пределах узких
Свое исканье; мысль он привязал
К предметам видимым и воспретил
Стремленье к приключению в Незримом,
Души поход в безвестных бесконечностях.
Рассудок рефлексивный проявился,
Как зеркало привычного в Природе,
И пролил свет на жизнь, стремясь познать
И закрепить свой собственный надел,
Принять опасное невежество и бренность,
Неясность цели марша своего,
Случайный выигрыш в ненадежном часе
В пределах, что отведены судьбой.
Ничтожные услады и восторги
И знание, довольное собой,
Ту сущность мелкую связали в узел,
На выпуклость надели окруженья
И вырезали мелкую кривую
В Пространстве без пределов и без мер
И жизни малый век — в безбрежном Времени.
Явилась мысль, что создавала планы,
Явилась воля, что борьбу вела,
Но ради мелких целей в узком круге,
Растрачивая непомерный труд
На вещи, чей недолго длится век.
Она себя считала тварью грязи
И не просила большего закона,
Не знала цели более высокой,
Ни взгляда внутрь, ни взора в вышину.
Отсталый эрудит на шаткой логики скамье,
Научен заблуждающимся чувством,
Та сущность лишь на внешнее взирала
И видимость считала Божьим ликом,
Поход светил — игрой случайных свЕтов,
Сомнительную синь полоски звездной — небом;
Всем целым мнились бытия аспекты.
Там был обмена занятого глас
Иль рынок заурядных мыслей, действий:
Растраченная очень быстро жизнь
И ум, что был рабом презренным тела,
Казались здесь блистательной короной,
Венцом Природы вековых трудов,
Для эго крохотных весь мир был средством
Насытить гномьи похоти свои
Хоть ненадолго и желанья краткие;
Там в жизни старте и конце лишь видели
Венчающийся смертью переход,
Как будто был тупик творенья знаком,
Как будто бы для этого душа
Возжаждала родиться в этом мире
Самотворящемся, страной волшебной,
В возможностях вселенского Пространства.
Созданье то, что жаждало лишь выжить,
В оковах жалких недалеких мыслей
И тела нужд, мучений и услад,
Тот огнь, что смертью топлива взрастал,
Рос тем, что охватил, себе присвоив:
Он собирал и рос все больше, больше,
Но никому себя не отдавал.
Он на величие питал надежду,
Но только в стенах собственной норы,
На удовольствие и на победу
Но только на полях ничтожных силы,
На овладенье жизненным пространством
Лишь для себя и рода своего,
Животным в узких пастбища пределах.
Бессмертного в его жилье не знал он,
Не знал причины выше жить и глубже.
В пределах лишь он силой обладал;
Взыскуя истину для внешней пользы,
В нем знанье было тела инструментом;
В своей тюрьме в работах мелких занят,
Вращался он в одном и том же круге
Вокруг все тех же неизменных точек
В круженьи интереса и желанья,
Но мнил себя хозяином темницы.
Хоть не для мудрости, для действий создана,
Мысль в нем была вершиной, высшей точкой —
Иль высшим краем желоба его:
Он видел образ мира внешнего,
Свое поверхностное видел «я»,
Но большего не знал он ничего.
Ум в медленных самоисканьях путаных
Возрос до ясности точеной, точной,
Проблеск в оправе каменной неведенья.
В том узком лидерстве мышленья в узах,
Прикованного к почве заурядной
И вдохновленного обыденным,
Привязанного лишь к мирку знакомому,
Средь множества ее мотивов-фабул,
Ее сменяющихся лицедеев
И мириад ее несчетных масок
Жизнь все ж была игрою монотонной,
Все время оставаясь той же самой.
И не было пространств широких духа,
Шквалов неведомого упоенья,
Разлетов золотых освобожденья.
То состоянье мелкое, то царство
Напоминало наши дни людские,
Но было зафиксировано в вечности
Своим все тем же неизменным типом,
Движением момента, обреченным
Извечно длиться через Времена.
Существование, мосту подобно,
Покрыло несознательные бездны,
В тумане зданьем полуосвещенным,
Что из Бесформия восстало к зренью
И выдалось в Бездушие теперь.
Рожденный в тьме великой малый свет,
Не знала Жизнь, откуда появилась,
Не знала и куда она брела.
Вокруг плыла все также мгла неведенья.
Конец Песни 4
Перевод с английского: Ритам (Дмитрий Мельгунов)
ОМ
***
Я выложил весь свой перевод эпоса Шри Ауробиндо «Савитри» и других его поэтических и прозаических произведений в открытый свободный доступ для всех вас. Пользуйтесь на здоровье и духовный расцвет! :)
Если вы хотите поблагодарить меня какой-либо суммой или поддержать дальнейшую работу по переводу на русский язык новых поэтических и прозаических произведений Шри Ауробиндо,
номер моей карты Сбербанка: 5469 5500 2444 1443
мой Яндекс.Кошелек: 410015517086415
https://money.yandex.ru/to/410015517086415
Мой емейл для связи: savitri (сбк) inbox (тчк) ru
Света, Радости, Гармонии!
***
Другие Песни и фрагменты эпоса «Савитри», а также другие поэтические произведения Шри Ауробиндо в моем переводе читайте у меня на сайте:
www.savitri.su
Там же можно приобрести мои уже изданные в печатной форме переводы поэзии и прозы Шри Ауробиндо.
Мой фотопоэтический сайт:
www.ritam-art.com
Полный текст эпоса на английском, а также другие труды Шри Ауробиндо в подлиннике можно загрузить на сайте Ашрама Шри Ауробиндо:
www.sriaurobindoashram.org