Я не свидетель – я исполнитель,
Соучастник безумного времени.
Я не сеятель, не мыслитель,
Нет названия мне и имени.
И поскольку всего лишь долька
Миллиардная я – и только,
В этом мире меня забыли,
Да и ты позабудь.
Про кириллицу, вязь,
Про связь
Рифмы и души,
Про суть
Слов –
Пусть
Они умирают в тиши,
Как рыба в сети стихов.
Забывать, сжигать
Да закапывать
Останки всего
Пропащего
Благоразумно.
И неумно
Хранить в памяти и в душе
То, что отжило уже.
А стихи да слова – тоже
Всего лишь обманка.
Дешевая картонка-дурилка.
И как ни жалко,
«Все новое становится старым,
Да в дым
И в глину уходит».
И там
Душа находит
Ключ к небесным словам.
Но лишь пустоту
Да словесный хлам
Увидит там Хам,
Не чувствуя чистоту Его –
Любящего
И зовущего,
Покаяния ждущего.
А кто остается для совести глух –
Тому не нужен
Отец, Сын и Дух –
Не он ли есть образ предателя?
И потому
Он Богу не очень послушен.
Как говорится: ни сердцу, ни уму –
Не ведает, кому служит.
Не знает, где сесть –
Вокруг добра и зла мухою кружит,
Никак не поймет,
Где Оно, а где мед,
Что схватит – то и жует.
Набьет живот,
А о душе
Не тужит уже.
А я, наоборот,
размышляю
О слове не в меру витиевато.
А как надо –
не знаю.
Как умею,
так выдаю
Скользящую
рифму свою,
В семь колец сви;тую,
Как змею,
умудренную
опытом,
Битую
копытом
бесовским,
И наконец,
по понятиям мирским,
Забытую.
Адресую
избранным,
любимым,
дорогим
Строки
свои,
Размышленья о жизни,
о Боге.
Они порой жестки,
да не глубоки,
как дни мои.
И никому я
Истин не открою новых:
За спиной сорок восемь апрелей,
Из них
Я, как Марк Аврелий,
Наедине с собой
Записывал тридцать неполных.
Но выхлоп –
полупустой.
И хочется извиниться
За стиль юродивый свой
Перед близкими и толпой,
И просить нижайше
Лишь о душе
моей помолиться
В храме ближайшем,
За здоровье,
коль буду живой,
А коль не –
за упокой.