* * *
М.
Круги, овалы, эллипсы и дуги
стрижи в полёте чертят неспроста.
Не зря их крылья – веерно-упруги,
не зря изящна вильчатость хвоста.
И если о моей любимой птице
меня ты спросишь, первенец-малыш,
мне не придётся, милый, усомниться
в единственном ответе: «Летний стриж!»
Вдоль каменных аркад сникают годы –
уклон, откос, измена на излом…
Но как неодолим инстинкт свободы –
чертёж стрижа в пространстве мировом!
И мы с тобой вдоль синих дуг летаем,
и прощены, и ввысь вознесены, –
соратники и острокрылым стаям,
и тонким дням июньской белизны...
* * *
Стрижи, стрижи! Простор, огромный воздух.
И парадокса, право, нет больней,
чем эта страсть пилотов острохвостых
в аморфности перестоялых дней.
Обидны - лень и равнодушье лета,
подвох самовлюблённой красоты.
Швыряет джип окурок сигареты
в сухие придорожные кусты...
Вот и не жди от лета центрового
ни карнавала, ни причуд-щедрот,
а жди стрижей, пикирующих снова
и кличущих в мальчишеский полёт.
Родные птицы, братья в несмиренье!
Когда утихнет ваш любовный крик,
я ль в ладанку вмещу стихотворенья -
все ваши чёрно-мускусные тени,
все льды, весь грубошёрстный материк?
* * *
Я к переменам облика привык:
весной я отрок, к осени – старик.
А зимней ночью – хмурая пичуга
на льдистой ветке стужи и испуга.
Но чаще я – из стаи дерзких лиц,
из дальнозорких остроглазых птиц,
что на отвесных стенах лепят гнёзда,
окном в упор глядящие на звёзды.
Они стрижам и ласточкам сродни,
которыми звенят июля дни,
но в ночь от стен пожарных вертикальных
они летят вдоль снов своих астральных.
И вольно им среди светил сновать,
и вездесуща их живая рать.
Шары планет – невольники орбиты,
а эти всюду странствуют открыто.
И я к сердцебиенью их приник,
но смутен, неразгадан отчий лик.-
Над гаснущим костром листвы летя,
чьей кроны разорённой я дитя?..