* * *
Чёрно-зелёные полночи мая.
Кроны полны тишины и прохлады.
Как мы давно не видались, Согдайя!
Жизнь истекает, и встретиться надо.
Прошлое, разбередив не на шутку,
издали машет приморскою веткой,
снова скребётся в дощатую будку -
там, под смоковницей жилистой, ветхой.
Где те влюблённые в съёмном сарае,
что полуночные вирши шептали?
Тьма твоя пахла волною, Согдайя,
пьянь голосила внизу на причале.
Странно, но тех сновидений отрада
всё неотступней витает над явью.
Сердце щемит, словно свидеться надо
с давним, почти позабытым:"Aй лaв ю"...
В токе цикады и в соке цикуты -
отблеск Согдайи и отзвук Завета.
Длится последняя мая минута,
в море скала обрывается круто,
падают звёзды, и близится лето...
* * *
Ты молода и странно хороша,
ты вспыхнула мне искрой в Вифлееме.
Но вот уже не стоит ни гроша
звенящих клятв мятущееся время.
Там, на золе уставшего огня,
то ящерицы греются, то змеи.
Наверное, ты не простишь меня.
Но, слава Богу, я прощать умею...
* * *
Вечерние стаи стрекоз над водой
у горной речушки в Тавриде.
Мелькнувшему счастью не скажешь «Постой!»,
но я на судьбу не в обиде.
Та нежная, та золотая рука
к моей прикипела ладони.
«Пока – я шепчу – дорогая, пока...» –
на склоне июня, на склоне.
У первой разлуки пронзительный вкус
вина, чуть горчащего ядом.
«Пока!» – на полвека усну. И проснусь –
и мы, те же юные, рядом.
Мы там, где стрекозы шуршат над водой,
где пахнут дикарки-маслины
в июньском цвету и где серп молодой
дрожит над загривком вершины.
И в сумерках катится к морю река,
роятся прозрачные крылья.
И снова к руке прикипела рука...
Всё было, моя золотая! Пока.
Всё есть. И останется былью.