У поэта, вестимо, мало-немало муз,
все, как одна-
статные,
прекрасные
женщины.
А намедни приключился со мной
такой конфуз:
я обстосковался об Вас,
милейшая!
Вот сижу
– и сердце в глотку,
колотится, взвихривается на лоб,
стучит по нему пятками, выписывает
чечётку,
а всё для того, чтоб
письмо – проклятое! –
наконец отточелось!
Уже два с половиной наглухо исчернилил!
А вы где-то в Штатах, красивая и порочная,
упиваетесь ягуарьей своей
силою.
И сколько б на Вас
окнами не глазели,
сколько б ни называли «нашей» -
не наша Вы.
Я б таких, как вы, мадмазелей,
из дверей собственноручно вынашивал бы.
И о чём ни попросили бы Вы –
до последнего бился б над просьбой
каждою.
Простучать бы Вам по всем извилинам
молотком моей неуёмной жажды.
Чтоб до Вашего, до далекого,
неподвластного
долетели обрывки слов моих нерассчётные.
Закружили бы Вас со мной
в белоснежном вальсе…
Я пишу Вам письмо.
Вы его
всё равно не прочтёте ведь.