В адрес Сахалинской писательской организации пришла неожиданная посылка: новая книга Бориса Петровича Репина, к сожалению, вышедшая посмертно в астраханском издательско-полиграфическом комплексе "Волга". "Меня убить нельзя" - так называется солдатская повесть Бориса Репина, уже этим доказывая, что ее автор заслужил долгую и светлую память в сердцах сахалинцев, своих бывших земляков.
Борис Петрович Репин - поэт, писатель, член Союза писателей СССР, заслуженный работник культуры РСФСР, автор многих книг, вышедших в различных издательствах страны среди которых "Звезды над Бруствером" (Южно-Сахалинск, 1973 г.), "Ветер атаки" (Южно-Сахалинск, 1978 г.), "На всю жизнь" (Москва, "Современник", 1980 г.), "Зарницы памяти" (Южно-Сахалинск, 1980 г.), "Возвращение" (Южно-Сахалинск, 1982 г.), "Бессмертное поле" (Южно-Сахалинск, 1985 г.), "Тревожная память" (Москва, "Советский писатель", 1986 г.), "Навсегда" (1988 г.).
Родился Б. П. Репин в 1923 г. в селе Воскресенское Лиманского района Астраханской области. Детство и юность его прошли в городе Астрахани. В 1939 году перешел из 10-го класса средней школы № 5 на педрабфак, который закончил в 1940 г. С октября 1940 г. работал старшим пионервожатым в Трудфронтовской средней школе. В 1941 г. работал на Первомайском рыбозаводе в селе Циновка. В августе 1942 г., скрыв недостатки в здоровье (в детстве перенес полиомиелит), попал в маршевую роту. Воевал в составе 902-го стрелкового полка 248-й стрелковой дивизии 28-й армии на левом фланге Сталинградского фронта.
В калмыцких степях принял боевое крещение и Борис Репин. После освобождения Элисты в январе 1943 г. под станцией Дивнов он был ранен и несколько месяцев находился на излечении в госпитале 2138. Затем снова попал на фронт. Был наводчиком артиллерийского орудия, а потом командиром расчета батальонного миномета. Прошел с боями от Калмыкии до Днепра, участвовал в прорыве на Перекопе, освобождении Севастополя, воевал в Прибалтике. Был комсоргом, а с 1944 г. — парторгом роты.
Награжден орденами: Отечественной войны I степени и Славы III степени, медалями: «За отвагу», «За Победу над Германией» и юбилейными.
После войны вернулся в Астрахань, а с 1948 г. проживал на Сахалине.
По профессии Борис Репин — учитель истории. Среди его «мирных» наград — знаки: «Отличник народного просвещения», «Отличник культурного шефства над Вооруженными Силами СССР», «Активист общества книголюбов» и др.
В 1991 г. переехал в г. Липецк. Умер в 1994 году.
Творческая биография Б. Репина началась в 60-е годы. Он — участник коллективных сборников стихов и прозы: «Встреча-70», «Орбита мужества», «День поэзии» (Москва), «Доброта» (Владивосток), «На рыбалке, у реки», «Голос сердца» и др.
Его стихи публиковались в журналах «Дальний Восток»,«Советский воин», «Новый мир», «Аврора», «Наш современник», «Волга», «Октябрь», в альманахах «Сахалин» и «Поэзия» («Молодая гвардия»), передавались по Всесоюзному радио и телевидению.
Борис Репин — лауреат премии журнала «Дальний Восток» за 1982 год. Он часто приезжал в родную Астрахань, участвовал во многих встречах ветеранов-однополчан 28-й армии.
Во всех его книгах вы встретите остроту чувства и боли за советского солдата, гордость за его неоценимый подвиг, совершенный во времена Отечественной войны. Этим же духом несломленности, непокоренности и готовно-сти советских воинов до конца выполнить свой священный долг перед Родиной пронизано и последнее произведение Б. Репина «Меня убить нельзя». Эта книга наполнена воспоминаниями Б. Репина о детстве, о военной юности. С точки зрения читателя сложно не отозваться на его восприятие родителей, такое непохожее на массу родительских «портретов», которые вы встретите на страницах русской классики:
Отца я любил не меньше, хотя он был строг. Мне всегда казалось, что отцы и матери на плохих и хороших не делятся, но мои были все равно лучше всех. Отец хоть и был старше матери на десять лет, выглядел молодцом. В отличие от мамы он был русым. Даже брови у него были почти белыми. Он когда-то пришел в наше село на заработки, работал бондарем на рыбных промыслах, знал плотничье и столярное дело, мог и многое другое и зарабатывал хорошо. Всем на удивление он вскоре женился на моей будущей матери, по сельским понятиям, богатой невесте. Все только руками развели: "Ни кола, ни двора и - на тебе!" Правда, дед Федор Александрович, знаменитый астраханский рыбак, приданого за мамой дал мало. Поговаривали, что обманул зятя. Только это никого не огорчило, все равно у нас через пару лет появился свой дом на три окна по фасаду, с кухней, спальней и верандой, он был, как игрушка. Отец делал его сам с помощью мамы и соседей. Тогда люди в селах в таких делах помогали друг другу.
Картины детства сменяются полевыми буднями. Нет смысла пересказывать и доказывать, какими нелегкими были эти будни! Однако и в них было много интересного, порой, даже забавного. Похоже, что одинаково пополам с тем, сколько было и горького, невыносимого, подчас непередаваемого. Но все же хочется сначала о другом, о том, что мы редко слышим о войне – о ее нехитром досуге, искрометном юморе, забавных ситуациях. Борис Репин не забыл и об этом упомянуть в своей книге. Что за солдат да без острой шутки?
- У нас "чп"! - таинственно сообщил Анатолий. - Вот смеху-то было. Офицер какой-то из штаба дивизии приезжал, то ли "особист", то ли политработник. Вот он уговорил нашего взводного, а может, приказал ему учинить нам проверку, в смысле бдительности, и в преданности нашей убедиться. Подошли они
ночью к землянке. Мы всем взводом в одной землянке живем, вон видишь, какая она длинная. Предложили часовому закурить, ну а тот и рад, хвать "беломорину", а они у него - винтовку. Часовой-то взводного знает, орать не стал, думал, так надо. Зашли они в землянку. Все спят. Темно. Тот, что из штаба, и крикни:
- Рус, сдавайся! Хенде хох!
Думал, мы, зеленые, руки поднимем. А мы не подняли. Се-режка Лычак, ты ведь его знаешь, жил он no соседству, дружил не с тобой, а со мной, одногодки мы. Так вот, он возьми да и полосни из автомата. Автомат у нас фрицевский есть во взводе. Взводного ранило в плечо, спасибо, легко. А тот, из дивизии, упал на пол и кричит благим матом:
- Свои, братцы! Пошутили мы.
Как еще никто гранату не швырнул. Вот была бы хохма! Теперь у нас за взводного пока старшина. А того, из дивизии, говорят, судить будут. Могут разжаловать. Будет знать, как проверки устраивать.
Анатолий, рассказывая, смеялся, а мы с Михаилом представляли все это и ничего смешного в этом не видели. Ведь это же черт знает, чем могло закончиться...
Нет, действительно - все пополам. Там, где один смеется на войне, остальные плачут. Хотя совсем рядом еще один эпизод - о случайном тире:
- Ну что? Пойдем стрелять! - напомнил Михаил. - Взводному я уже сказал, он не возражает.
- А за патроны не попадет?
- Да ты что? Их полно везде валяется. Кое-кто на марше чуть не весь боезапас вытряхнул на дорогу. Дадут, если что.
<…>
Я брел за Михаилом по серой степи между совсем невысокими, может быть, в человеческий рост, холмами. Видимо, это застывшие и заросшие жидкой травой, в основном полынью, барханы.
- А ведь можно заблудиться. Ты смотри, и пяти минут не идем, а лагеря уже не видать. Потерялся лагерь-то. Найдем ли? - напугал он себя и меня.
- Шли вроде на юг. Надо метки оставлять. Чертить что-нибудь на земле.
- Хватит! Тут вот и устроим наш тир.
Война здесь уже была. Вокруг валялись стреляные гильзы, порожние консервные банки, чернела одинокая немецкая каска. Я взял ее и положил на бугорок. Потом отсчитал пятьдесят шагов и стал стрелять первым. Каска была похожа на круглую мишень, стрелять надо было под обрез, как говорили, "под яблочко". Первый выстрел сделал лежа. Почему-то волновался, попаду или нет, не хотел позориться перед Мишкой. Но каска подпрыгнула и упала чуть дальше, а я почувствовал боль в ключице. Да, это не малопулька. Приклад надо поплотнее прижимать к плечу, чтобы смягчить отдачу. И я выстрелил еще раз.
- Молодчик! - не сдержался Михаил.
Потом я стрелял с колена и стоя. Всю каску изрешетил насквозь. Странно, думал я, а зачем же тогда каска, ведь от пули-то она не спасает. Михаил повторил все мои приемы, но не по каске, а по консервной банке. Оказалось, что стрелять мы умеем. Потом мы целились и стреляли во что попало и до того увлеклись, разыгрались, что забыли о времени. Пора было возвращаться.
- Отлично, правда? - пробасил восторженно мой товарищ. - Завтра с утра еще потренируемся. - Он почти не советовался, решал все сам и за меня тоже. - После завтрака и пойдем...
Вот такая была война. Всю ее не перескажешь, как и книгу Бориса Репина не перенесешь на страницы этого крохотного материала. Однако прежде, чем поставить точку, хочется приоткрыть еще одну страницу этой интереснейшей повести. Она также из детства автора. С нее-то, по авторскому же уверению все и начинается в судьбе, казалось бы, обыкновенного советского солдата. Картина действительно во многом загадочная, но своя, оберегающая, никому досель нерассказанная. Именно она проскальзывает в памяти солдата Репина во время самых тяжелых испытаний. Картина вымолченная, прошедшая с автором повести через всю его жизнь:
Мы шли от церкви, где выстояли службу, к дедушкиному дому, в котором я родился. Был какой-то праздник. Я крепко держался за руку тетки Антонины, молоденькой девушки. Рядом шли или встречались празднично одетые люди. Быстро смеркалось. Запрокинув голову так, что затылок почти касался спины, я удивленно рассматривал небо. Не прошли мы и половины дороги, как оно из светло-синего сделалось темным, ультрамариновым, и все - в звездах. Бесконечный простор был наполнен странными звуками, звоном и стрекотом сверч-ков и комаров, пением каких-то неведомых существ. И все это сливалось в странную, заполняющую пространство музыку. И казалось, что музыка эта льется с неба, от этих хрустальных звезд. Должно быть, я впервые в жизни видел такое небо. Я смотрел долго, пока не зарябило в глазах. Небо заворожило меня своим чудесным сиянием. И вдруг там, среди звезд, я разглядел крест. Он весь состоял из звезд и сиял прямо надо мной, чуть впереди. Небольшой - две пересекающиеся линии - длинная, и поперек, короткая. Крест лежал вершиной ко мне. Звезды на его концах были более крупными, как у креста на колокольне или как у того золоченого, что висел у попа на животе и который он то и дело поднимал над собой и осенял присутствующих. Говоря точнее, я хотел увидеть на небе крест. Почему бы некоторым из звезд не составить его. И я его уви-дел и отнесся к этому явлению, как к совершенно обычному - крест так крест. Не все ли равно, значит, так надо. И даже тетке ничего не сказал, но и не забыл об этом.
Борис Петрович назвал первую главу своей повести «Знамение» и, по всей видимости, оказался прав: «Событие, с которого начинается повествование, произошло давно, лет за пятнадцать до Великой Отечественной войны, и было настолько абсурдным, противоестественным, что мне и вспоминать о нем не хотелось, я как бы не доверял увиденному и долгое время не решался рассказать о нем никому. Однако оно, как оказалось впоследствии, повлияло на мой характер, как-то определило многие мои поступки, мое скромное участие в войне, хотя не было с ней связано». Долго не решался рассказать, но, еще будучи на Сахалине, начала «рассказывать». Повесть, к счастью, была дописана, а теперь вот и издана. Если вам попадется в руки эта книга, обязательно почитайте. Многое из того, что «не рассказано», поведает вам наш бывший земляк, поэт и писатель, Борис Петрович Репин.
Анна САФОНОВА.
Материал извлечён из Интернета.