Аркадий Беседин. О нём. Стихи
Глеб Ходорковский
Аркадий Беседин. О нём
Глеб Ходорковский
А Р К А Д И Й.
Аркадий Беседин был самым близким мне другом. Думаю, что и я был если не единственным, то самым близким ему человеком. Наша дружба – вместе, в Харькове и врозь - когда я уехал во Львов, продолжалась 15 лет – фактически половину прожитой им жизни. Я должен признать, что общение с ним, как это часто бывает в молодости, развило и сформировало мой интеллект. Философ, поэт, переводчик, свободно владевший тремя языками: английским, немецким и французским, он был обречён сутью своей личности. По-моему, гениальный, как минимум незаурядно талантливый, он не был ни диссидентом, ни поборником справедливости - а всего лишь инакомыслящим. Но это оказалось достаточным, чтобы привести его к гибели.
Штамп – мощный снаружи, ранимый внутри – казалось бы похоже, но не то.
Он был безысходно другим
Этот мир был для него чужим – марсианин, вынужденный жить среди людей.
Долг висит на мне больше сорока лет.
Всё никак не писалось о нём, о нас - слишком близко, дорого – и больно.
.
Самым большим укором было то, что первым про него написал Лимонов в «Молодом негодяе».
Недавно в нашей Гемайнде* выступал поэт- бард из Харькова , известный там и печатающийся не только в Харькове, но и в Москве и в Санкт-Петербурге Лет сорока пяти – пятидесяти. Он пел под гитару, читал свои стихи, Чичибабина, Левитанского. Добросовестно отработал три часа, держался свободно, нашу, небольшую, аудиторию держал. Я подошёл к нему и спросил, не слышал ли он что-нибудь о поэте Аркадии Беседине.
Нет, не слышал, не знает.
Неужели не только я, но и брат Борис ничего не опубликовал?
Я без надежды влез в Интернет, в ГУГОЛ.
Есть!
Но это были только несколько строк, в воспоминаниях харьковской богемы лимоновского круга, мимоходом - неверная, искажённая, почти неразличимая тень на мокром и мутном стекле.
И – самое главное – они считали, что его стихи пропали, уничтожены!
Взбаламутилось тряское болото совести, и – странно – очистило и разбудило память.
Я познакомился с ним осенью 1951 года в коридоре второго этажа харьковской вечерней школы рабочей молодёжи №3. Не помню названия улицы, которая уходила вправо от остановки трамвая «Площадь Руднева», что за мостом на улице Московской. Я тогда работал машинистом экскаватора на строительстве харьковского вокзала, и опоздал на урок после смены, а Аркадий прогуливался по коридору в ожидании следующего урока. Перекинувшись парой слов, мы мгновенно сошлись, выяснив, что прежде учились в одной школе, живём неподалеку друг от друга, что нас интересует литература, и что мы оба пишем стихи.
Правда, свои стихи Аркадий считал «отходами производства». Главным была философия. Он приобщил и меня к этому миру – настолько, насколько я смог его воспринять - не обучая, а во время наших бесед, называя имена и объясняя термины. Естественно, я старался подтянуться, подбирал книги, копался в словарях. И если чеканный слог Ницше воспринимался легко, как высокая литература, то «Пролегомены» Канта или Гегель с его, даже по-русски, тяжеловесно и сложно звучащим терминологическим аппаратом, давались с трудом.
Аркадий же уже в 7 классе осваивал немецкую классическую философию.
Впоследствии, приехав ко мне во Львов, он во время беседы вскользь упомянул, что пытается создать свою философскую систему, и что сейчас занят проблемой временно-пространственного континуума.
Но всё же в нашем общении важнее всего были стихи. Уже тогда, вскоре после знакомства, мы решили создать мистифицированную биографию и сборник стихов якобы французского поэта из плеяды «проклятых» - Жака де Писсуара. Мы как-то не задумывались над тем, кого мы будем мистифицировать – нам просто захотелось это сделать. Биографию мы оставили на потом, но совместно писать стихи не получалось, мы были слишком разными. Подобрали подходящее из прежде каждым из нас написанного, написали по нескольку стихотворений - и на этом наш бедный Жак скончался безвестным..
В шестидесятом году в шуточной эпитафии на мою смерть Аркадий предлагал при встрече на том свете :
….в первые же дни
Мы с тобой допишем Писсуара.
А пока - до скорой встречи.
Жди,
И не забывай о дружбе старой.
Аркадий Беседин родился в Харькове, в начале 1934 года, 5 или 7 января . Отец, по рассказам Аркадия, был родом из донских казаков, доктор технических наук, работал, по-моему, в УФТИ. Мать была, кажется, учительницей, по происхождению наполовину француженкой по матери, покойная бабка – француженка. ( Аркадий шутил – Из Роганов, Монпансье и Монморанси…)
У меня есть несколько его фотографий разного качества. На первой – это когда Борис, младший брат Аркадия, переснял рядом две наши самые ранние, детские фотографии.: Ребёнок на стуле, одетый в зимнее - это Аркадий, примерно, в полутора-двухгодовалом возрасте. Летняя, там, где пацан в расстёгнутой до пупа рубашке ждёт, когда вылетит птичка - моя, мне года четыре. Фотографии сделаны, примерно, в одном году - я старше Аркадия на два года.
Мне было 19, Аркадию 17.Конечно, мы хулиганили. Например, в сочинении на тему поэмы «нашего всего», «Евгений Онегин», Аркадий логически доказывал, используя терминологию Фрейда, что Татьяна Ларина была внутренне развратна.. Вообще, Аркадий доставал нашу «русалку» – интеллигентную, зрелую, красивую, пышную, черноволосую (положительные эпитеты, и не только по экстерьеру, она вполне заслуживала). Заданные сочинения он перенасыщал философскими отступлениями, и, обычно она в пространных приписках возражала ему, наверно переворошив груду словарей. Ответы Аркадия на уроках были столь же накрученными. Она однажды подошла к нам (мы на переменах всегда были вместе) и спросила Аркадия:
: - Беседин, почему вы меня так не любите?
- Что вы, я глубоко уважаю вас – ответил Аркадий. Но не удержался – подстава – и, улыбнувшись, сказал: - Я думал, что этого достаточно.
Она только слабо махнула рукой, повернулась и ушла. Наверно, ей казалось, что Аркадий относится к ней пренебрежительно, но это было не так. Конечно, во всём этом было только мальчишеское, школярское самоутверждение – даже студенты не могут удержаться, если возможно, уесть преподавателя, что уж говорить о школьниках. Со временем я испытал это на собственной шкуре. А наша «русалка» была хорошим, знающим преподавателем, ей недоставало только жёсткости и язвительности, столь необходимой в таких ситуациях.
В классе Аркадия (мы были в разных классах) его соученица, роскошная дама лет тридцати, Проуторова, пристала к Аркадию «чтобы он научил её так говорить, как он»
И я открыл любимую книгу Васисуалия Лоханкина «Мужчина и женщина», и извлечёнными оттуда научными терминами перешерстил её сочинение о Горьком. В то время даже такое простое иностранное слово как «секс» было неведомо широким массам. Да и слово «любовь» не было с ним однозначно Для обозначения подобных «сексу» действий пользовались куда более привычным словом, а уж слова «приапизм», «мастурбация», «мазохизм» и т. д – что и говорить, звучали непонятной экзотикой...
Аркадий передал ей тетрадь.
Сочинение начиналось словами «Горький питал ярко выраженное гомосексуальное влечение к простым людям, особенно к босякам» ибо, как мы перевели Проуторовой (кстати, не будучи слишком далёкими от истины) «гомо».- это человек, а «секс» – это любовь.
Аркадий в класс не пошёл, мы ждали результата – шёл разбор сочинений
. Когда урок закончился, из дверей класса первой выскочила разъярённая Проуторова, и мы со смехом разбежались – несмотря на роскошные формы, она была здоровенной девахой, не драться же с ней.
Кстати, когда начиналась драка, Аркадий одним движением снимал очки-астигматы - в карман. Однако это происходило только тогда, когда другого выхода не было. По неписаным законам того времени о свинчатке, кастете, ноже в драке для нас не могло быть и речи. Высокий, жилистый, физически очень сильный, с кулаками- кувалдами, Аркадий был настоящим бойцом, хотя боксом никогда не занимался. И это несмотря на то, что, вырабатывая стаж для поступления в вечернюю школу, он перенёс отравление ртутью – меркуриализм.. Это повлияло на зрение.
Лицо Аркадия было почти квадратным. Тёмнорусые волосы, большой, чуть покатый лоб, глубоко сидящие за очками голубоватосерые глаза, небольшой, немного картошкой нос, маленький на таком лице хорошо очерченный рот , и, главная отличительная черта – нижняя челюсть, резко взбугрившаяся под ушами и треугольно сходившая к твёрдо выступающему изящному подбородку
Он был немного выше меня, Прямой, твёрдый, - мощный. Слушал внимательно, говорил только по сути дела. Замкнут и очень одинок.
Наши разговоры и споры на бумагу не идут. Самые ранние стихи, естественно, эпатажные. Например, у него – он сапогами, со звёздами, прибитыми к подошвам, «растоптал мозги Христа-младенца», у меня – «закат обвисает на крышах домов обменструаленной тряпкой».Часть этого добра, возникшего ещё до знакомства, мы плюхнули в вышеупомянутого Жака де Писсуара.
В нашем дуэте лидером, несомненно, был Аркадий. Он, по сути дела, как я уже говорил, сформировал мой интеллект, был высшей планкой, до которой я пытался дотянуться. Я понимал это, а для Аркадия этого как бы не было. Он ценил и верил в меня больше, чем я верил в себя сам,
Оглядываясь назад, могу сказать, что, за всю свою, куда более длинную, чем у него жизнь, пребывая в разных средах и сферах, в т. ч. вузовских, где попадались порой недюжинные доктора наук, я ни разу не встретил равного ему ни по уровню интеллекта, ни по эрудиции..
Окончив школу и, как было условлено, пошелестев вечером «аттестатами зрелости» на площади Дзержинского, мы на некоторое время расстались.: Я, после неудачных попыток сдачи экзаменов в трёх вузах, приземлился в военном училище ХПТУ – предпочёл его призыву в армию.
Аркадий поступал в МГУ, на философский. Сдал всё на пять, но не прошёл – якобы по переизбытку медалистов. Но получил документ, позволяющий поступить в любой университет или ВУЗ без экзаменов. Он вернулся в Харьков и приступил к учёбе в Харьковском университете.- на инязе.
В этот период виделись мы не часто, но во время увольнений я забегал на Проспект Правды №5, где, на втором этаже жила семья Бесединых. Там у Аркадия была небольшая отдельная комната. Не помню, чтобы во время моих посещений туда кто-нибудь заходил – все члены семьи к Аркадию относились – просто не знаю, как это определить – ну, с чем-то вроде спокойного уважения – и отец и мать, и брат...
Наши разговоры – о личных текущих проблемах и событиях, планы, философия, литература и, конечно, стихи. Единственное, о чем у нас было почти не принято говорить – это наши отношения с девушками, хотя, естественно, к этому времени у каждого из нас уже кто-то был. Конечно, это отражалось в стихах, у меня чаще, чем у него, но краткие откровения состоялись позже.
Единственной женщиной, которую он, по-моему, любил, судя по тому немногому, что он мне сказал, и некоторым стихотворениям без посвящения и имени предмета, была Рената Муха, возможно сокурсница по инязу. Теперь она детская писательница, живёт в Израиле
За исключением удивительного, и непривычно для него печального AMOR FATI и пронзительного «Ноктюрна», всё, посвящённое им женщинам, трудно назвать лирикой. Со свойственной ему остранённостью и иронией, доходящей до сарказма и даже презрительного цинизма отвечает он на непонимание и неприятие. Как я уже сказал, я практически ничего не знаю об этой стороне его жизни, и только по стихам догадываюсь, что он не нашёл созвучной себе женской души.
Стихи Аркадия монолитны и чеканны. Он, остро чувствуя звук слова и ещё точнее смысл, владел в совершенстве инструментовкой стиха, тонко ощущал в процессе взаимосвязь ритморазмера с содержанием. Но всё это были только средства, способы, для выражения мыслей. Отсюда - парадоксальность. Изыски формы его не интересовали, часто он её (форму) предельно упрощал, но слова подбирал точно.
Вслушиваясь в его стихотворения, и, особенно, в переводы, видно, на что он способен. Лёгкий налёт архаики несколькими словами при ироническом пафосе придавал его стихам мощь и торжественность.
В 1955 году я, по тихому, был изгнан из училища за месяц до выпуска с формулировкой «за недисциплинированность». Но в армию не загремел, и несмотря на опоздание, сдал за три дня экзамены в институт на заочное отделение, потом сдал сессию, женился и переехал во Львов.
Но ни дружба, ни связь не прервались Завязалась редкая переписка. В письмах, по традиции, были и стихи. Приезжая на сессию в Харьков я всегда встречался хоть пару раз с Аркадием, он приезжал ко мне во Львов дважды. Здесь стихи он часто надиктовывал – ленился писать.
Стихи сохранились все, а письма, к сожалению, большей частью нет – осталось то ли два, то ли три – с конвертами.
Аркадий закончил Харьковский университет в 1958 году С университетом у него почти точно повторилась школьная история. Темой его дипломной работы был филологический анализ языка Байрона в сравнении с языком Шекспира.. Однажды обозначив в разговоре со мной эту тему, Аркадий даже не очень пытался затянуть меня в свои филологические дебри, в памяти застряло только диковинное слово – «диэксиза». Не от Аркадия, а от его матери я впоследствии узнал, что харьковские «филолухи» отказались принимать его дипломную работу, считая её слишком заумной и, чтобы уесть Аркадия, пригласили какого-то членкора.
Тот выслушал, принял диплом, а комиссии сказал, что если бы он сам выпустил хоть одного такого студента, то он, членкор, считал бы, что жизнь его прожита не зря.
Когда Аркадий впервые приехал ко мне во Львов я его познакомил со своими львовскими друзьями – художником Женей Славиным, и врачом психиатром Эммой (Эммануилом) Гушанским.
Славин написал два портрета Аркадия маслом. Один Аркадий забрал с собой, второй забрал я, он и теперь со мной в Германии.
Гушанский заведовал экспериментальным отделом львовской психбольницы, которую в народе называли по названию улицы Кульпарковской. Он показал нам интересные вопросники, когда тестируемому клиенту предлагали закончить фразу. Запомнилась одна: «Люди пошли на собрание, потому, что…карандашом было вписано -«Надо».
Познакомил нас Эмма и с очень интересным пациентом. Это был сын ленинградского профессора, рядовой, который проходил в нашей области воинскую службу. Естественно, солдатня измывалась над ним, как могла. Сержанты и старшины заставляли его зубной щёткой чистить солдатские сортиры. В результате он и стал пациентом психушки. С ним можно было вполне разумно рассуждать( и мы это делали) о философии, о литературе, об искусстве… У него была только одна идея-фикс – что любая пища состоит из дерьма, причём он это вполне логично доказывал. Он не ел, его кормили искусственно. О его судьбе знаю только, что он был переправлен в Ленинград.
Через несколько лет эта встреча откристаллизовалась в одном из последних стихотворений Аркадия – в «Балладе о человеке, который не ел»
Когда Аркадий приехал ко мне во второй раз, я познакомил его с ленинградским писателем – фантастом Геннадием Гором – личностью в тамошних литературных кругах весьма уважаемой. Кажется, он в Ленинграде какое-то время руководил литературным объединением, которое посещали прибродские и, возможно, сам Бродский.
Тут никак не обойтись без отступления. Дело в том, что моим соседом в нашем маленьком дворе, был старый зубной техник, Самуил Григорьевич Гор. Несмотря на большую разницу в возрасте, мы дружили. Это был интереснейший человек – бывший революционер, (эсер), участвовавший в покушении на карателя, генерала Рененнкампфа.
Гора-старшего «царские сатрапы» арестовали вместе с беременной женой, и Геннадий родился в тюрьме.. Это было в Приморье.. Точнее об этом упоминает в своих мемуарах, Баранский, автор популярного в наше время школьного учебника по географии, хорошо знавший семью – он и сам был эсером. Старший Гор с гордостью показывал мне книжку Баранского, с закладкой на странице, где Горам был посвящён маленький абзац.
Не помню, как им удалось освободиться. Самуил Григорьевич эмигрировал сам, пешком прошел по Северной Америке и Канаде, работая кем придётся, побывал в Южной Америке и Австралии … Потом вернулся в Приморье, и, отойдя от политической деятельности, освоил протезирование.
Геннадий изредка приезжал к отцу. Мне он казался немного странным, настоящего контакта не было. Но когда он попросил, чтобы я познакомил его со львовскими художниками, я повёл его по мастерским и он коё-что приобрёл. В тот раз визиты Аркадия и Геннадия Гора совпали, и я их познакомил. Впоследствии Аркадий навестил Геннадия Гора в Ленинграде. Гор похвалил фантастический рассказ и пьесу Аркадия, дал рекомендацию для публикации в «Молодой Гвардии», но сказал - пробиться будет трудно. Как в воду глядел: отказ пришёл сразу, без рецензии.
Аркадий был интравертом, но не думать и не писать он не мог. Он, кое-кому, возможно, читал выборочно свои стихи , Был я, и, возможно, еще кто-нибудь, не более нескольких человек, с кем он общался и кому читал стихи. Круг его общения в последние несколько лет я не знал. Во время моих наездов в Харьков мы встречались или у него дома, или бродили вдвоём До отъезда во Львов я помню Рублинецкого и Кравчука. Последнего, Кравчука, по кличке «Шкраб» по-моему, стихи не интересовали, от него в памяти осталось как-то специфически произнесённое слово «превалирует». – он интересовался Аркадием больше «по философской части».
В основном в стихах Аркадия прослеживаются три главные темы:
отношение к миру,
самопознание,
отношение к смерти.
Бог в стихах Аркадия – литературный троп, причём в разных ипостасях, зачастую используемый для самоутверждения
В мае 1961 года Аркадий писал мне:
(из письма)
«… Наше время – больное время, и ему нужен больной поэт. Я – не больной, а, значит, и не поэт вовсе. Чтобы быть больным и писать, я растравлял себя пьянством и всякими безобразиями, но теперь я бросил пить, и пришёл мне конец : Заратустра не поэт больше…. Нынче я погрузился в чистое умозрение – бесстрастное, педантичное, немецкое самомышление в понятиях. Занимаюсь оккультными науками… Живу очень одиноко и болею глазами».
Свободно владея тремя наиболее распространенными европейскими языками, Аркадий переводил. Я знал его переводы с английского – Эдгар По, Киплинг, Саймонс, и с французского– Рембо и Бодлер. У меня сохранились по одному стихотворению Бодлера (есть только введение к «Цветам зла», хотя он перевёл ещё и «Падаль» и «Сплин») и «Гласные» Рембо, несколько стихотворений Киплинга, «Вдову рыбака» Саймонса… К сожалению, не сохранились переводы Эдгара По – изумительные по музыкальности «Аннабель Ли», «Колокола», «Ворон»…
Фотографии, снятые во Львове были неудачными, нерезкими. Остались только две-три, в мутном зеркале которых можно хоть что-то различить
Несколько фотографий, ещё раньше, в разное время, Аркадий подарил мне сам .
Когда моя мама заболела, он помогал ей, покупал для неё продукты и сообщал мне об её состоянии.
Я долго не получал от Аркадия ответа на мои последние письма. Года полтора. Поскольку ответ обычно у каждого из нас и, особенно, у Аркадия, возникал не сразу, созревал и писался спонтанно, в этом не было ничего необычного.
У меня совершенно случайно сохранились отдельные куски черновика последнего моего письма, и, что ещё удивительней, с датой -
В 1967, в мае, я приехал в Харьков с сыном – навестил маму. И в первый же день с сыном пошёл к Аркадию.
Дверь открыла его мать.
- Аркадия нет.
Лицо её было спокойно, но даже мой ребёнок сразу понял смысл этого «нет».
У меня на задворках подсознания холодком сидела такая возможность..
В нескольких стихотворениях Аркадия звучала тема самоубийства - но кому из нас в том возрасте не приходила подобная мысль? Правда, Аркадий был не из тех, кто это демонстрировал для красного словца, ведь была неразрешимая антиномия – твёрдое понимание и вера в своё предназначение - и внутри, интуитивно, он чувствовал, да и, по сути дела, понимал, что в условиях этой системы его самореализация невозможна, хоть он и делал попытки – пытался пробиться в аспирантуру, публиковаться… И всё-таки я растерялся и смог только выдавить:
- Когда? Почему мне не… Выскочил Борис и сразу увёл меня в комнату Аркадия, которая теперь принадлежала ему… Я видел только портрет Аркадия, написанный Женей
В семье Бесединых, как и моя Ольга, знали, что в случае смерти одного из нас весь архив переходит к тому, кто остался в живых…. Борис показал мне рукописи стихов Аркадия, но всё это у меня было. Забирать их у него я не стал.
- А трактаты, статьи, записи…?
- Родители всё это уничтожили. Боялись, что придут за мной, будет обыск…
Я не догадался спросить у Бориса, не сохранились ли мои письма ( думаю об этом сейчас – я писал значительно чаще Аркадия, и многое из этих наших бесед на бумаге было взаимосвязано и интересно, помогло бы восстановить в памяти затерянное в ней, но…).
Я записал рассказ Бориса об обстоятельствах, связанных со смертью Аркадия, скопировал справку о смерти. Мы договорились встретиться завтра и съездить на кладбище.
Я вышел к родителям. Они говорили с о мной спокойно, ровно, всё было внутри. Я не мог выговорить слова соболезнования, но они и без слов всё видели и понимали. Даже мой сын Женька не проронил за всё это время ни звука.
Назавтра мы с Борисом поехали на тюремное холодногорское кладбище. С трудом нашли могилу. Прямоугольный бугор, на палке жестяной прямоугольник с надписью. С одной стороны несколько убогих памятников и чаще такие же жестянки С другой стороны, чуть подальше, в несколько рядов бугорки, где были только номера на дощечках. Метрах в ста от них – св\\\Алочная куча. Над ней и на ней подлетающие и улетающие, громко каркающие вороны.
Могила… Там Аркадия не могло быть… Он не поместился бы на этом клочке. Я не знаю этой могилы.
Со слов Бориса:
30 августа 1965 года Аркадий перенес операцию по поводу фибромиомы. (Борис считает – меланомы) в Померках
Аркадий работал в ОНТИ Харьковского сельскохозяйственного института переводчиком.
С 6 июня по 4 июля 1966 года он должен был быть в отпуске..
4 июня Аркадий пришёл в институт за отпускными деньгами, и спускался по лестнице вместе со своим начальником,( неким Михайликом Е.Г.)руководителем переводческой группы отдела информации. Какой-то молодой парень привязался к Аркадию, произошла стычка, в ходе которой Аркадий якобы ударил этого человека ножом. Крови никто не видел.
Аркадия арестовали.
Родители и брат узнали об этом позже. Отец искал его несколько дней, потом, узнав, где он находится, подал заявление и отдал передачу. На заявлении стоит дата.- 8 июня. Передачу приняли тогда, когда Аркадий был уже мёртв. 9 июня сообщили, что он умер в следизоляторе на Холодной Горе 8 июня от острой потери крови и поражения сердечной деятельности.
Хоронили10 июня.
Гроб открывать родным не разрешили – не сомневаюсь, что он был жестоко избит
Свидетельство о смерти сына родители получили только через полгода. – может быть, милиционеры боялись, что родственники через суд потребуют эксгумировать тело.
Заявление отца и свидетельство о смерти я переписал и потом перепечатал.
ЗАЯВЛЕНИЕ ОТЦА.
Начальнику. следственного изолятора УОПП П. Т.
Прошу выяснить, находится ли мой сын в больнице УОПП и как состояние его здоровья.
8 июня 1966
ВРАЧЕБНОЕ СВИДЕТЕЛЬСТВО О СМЕРТИ ПО КНИГЕ ЗАГС, ЗАПИСЬ №633
з/к БЕСЕДИН АРКАДИЙ ПАВЛОВИЧ.
.Место жительства – г. Харьков, Октябрьский р-н, проспект Правды №5.
Местонахождение – ул. Свердлова 99.
Смерть последовала в следизоляторе. Причина смерти – резаная рана шеи.
Осложнение основного заболевания, вызвавшего смерть – кровотечение.
Причина смерти, установленная врачом, судебно- медицинским экспертом на основании вскрытия – род смерти врачом не устанавливался..
Врачебное свидетельство выдано учреждением 9 июня 1966 г.
Выдано - Путивцевой В. И . 8 / 6 1966 г.
Зав. Октябрьским ЗАГС: (подпись)
Выдана родственникам 8 / Х!! 1966г.
Трудно даже представить какой страшной была смерть Аркадия. Для него - особенно. Мог ли он покончить с собой при другой обстановке? Возможно. Тема самоубийства есть в некоторых его стихотворениях. Но это мог быть только его собственный выбор. В тюрьме же для Аркадия с его нервной организацией и воображением выбора не было. В любых других условиях, человек неробкого десятка, он умело и жестко отстаивал себя и свою независимость. ,Возможно они стали его бить он оказал сопротивление Но в тюрьме, не зная причины, в полной безнадёжности, бессильный и бесправный – он был обречён. Я уверен – для него это была бездна ужаса.
Другого выхода не было.
Я твёрдо знаю – у Аркадия при себе никогда не было никакого ножа – пару раз я, вместе с ним, принимал участие в стычках со шпаной – зимой занятия в школе кончались затемно, а мы были из другого района.
Я уверен, что происшествие, послужившее причиной ареста, было грубой провокацией..
Борис считает, что значительную роль в этой провокации сыграл начальник Аркадия. Я думаю, что высокий профессионализм и, наверняка, насмешливая, до сарказма, ирония и независимость Аркадия, конечно, вызывали у шефа недобрые чувства.. Не последнюю роль играл, наверно, страх за свое место, на что, в действительности, не было никаких оснований – Аркадий этой работой тяготился. В одном из писем он сообщал мне, что готовится в аспирантуру при филфаке МГУ, хоть перегружен переводами проклятой техники.
Не исключено, что этот шеф был осведомителем и расправился с Аркадием привычным для себя подлым способом.
Могло быть и иначе – Аркадий может быть, прочёл где-нибудь «Да, небывалое стало былью», «Очи чёрные», «Дубинушку» - и кто-то стукнул, и литературоведы в штатском подстраховались..
Пока я жив и он живёт в моей памяти- лицо, движения, присущая ему манера разговора, интонации голоса… Пока я жив.
АРКАДИЙ БЕСЕДИН.
(1934 - 1966)
С Т И Х И,
ПЕСНЬ АРФИСТА*
Нет жизни – кроме жизни. И не верьте
Нелепым россказням о жизни вечной.
Никто не возвращался после смерти,
Хотя число умерших - бесконечно.
Взглянув на человека трезвым глазом.
Вы в нём видите одно лишь тело.
У тела просто воля есть и разум,
Ещё точнее – слово есть и дело
И нет души. Да, нет подобной вещи.
А если есть – то что она такое?
Не верьте сказкам о богах зловещей,
Не верьте в воздаяние святое.
Вот мумии умерших. Всё равно им -
Один конец и грешным и блаженным.
Они равно награждены покоем,
Равно наказаны уничтоженьем.
Что взял – твоё. Не взял – твоим не будет
Входи смелей, не медли на пороге,
И не стыдись. Ведь все твои пороки
Немногим позже добрых дел забудут.
Жалей о том лишь, уходя из жизни,
Что без тебя твоё вино прольётся ,
Что на своей заупокойной тризне
Тебе попировать не доведётся.
Но больше радуйся, что срок твой прожит,
И жд ёт тебя, усталого с дороги,
Покой, которого не потревожат
Ни люди, ни животные, ни боги.
* Это интерпретация известного древнеегипетского текста.
***
Где-то во мне глубоко
Есть золотая медь.
Только её нелегко,
Трудно заставить зенеть.
Бей меня, жизнь, бей,
Бей, чтоб нельзя терпеть,
Глуше, больней,
В душу и в медь.
Спит непробудно душа.
Спит и не видит снов.
Рядом лежит, не дыша,
Мир без вещей и слов.
Мерно лучит пустота
Свет, непроглядный, как мрак.
Девственность так не чиста.
Смерть бесконечна – не так.
Только, когда, как сейчас,
Пьян, одинок, избит
Жизни нахальный член
Душу плодотворит.
ЗАВЕРШЕНИЕ.
Вот она, та суровая весь,
Что достигнуть я долго хотел.
Да, я вижу теперь – это здесь
Жизни и смерти водораздел.
Здесь монументом гранитным стань,
Монументом себе самому,
И чела горделивую грань
Вознеся в запредельную тьму.
И будет тебя ослеплять она,
И будет томительным шумом в крови
Зловеще шептаться с тобой тишина,
И туман оденет колени твои.
НАДПИСЬ НА ДВЕРЯХ МОЕГО ДОМА.
Мне дом судьба построила в горах
Там, где грозит обвалом снежный прах,
Достаточен орлиных крыльев взмах,
Чтоб рухнул он на дерзкое жилище.
Сюда ты не стучи – тут свет давно потух,
И к просьбам путников давно хозяин глух,
И не откроет, если даже друг
В окно высокое тревожно постучится.
Здесь не найдешь ни крова, ни еды,
Здесь не укроешься от страха темноты,
Но, видев этот дом, смелее будешь ты
Идти своим путём – великим или малым.
НЕСППЕТАЯ ПЕСНЬ ЗАРАТУСТРЫ.
Одинокость была безграничной.
Так я думал и так я хотел –
Жить – рассудочно,. Сухо, прилично.
Без больших и без малых дел.
Несговорчив я был и разборчив
И нелепо любил чистоту.
И, гримасу презрения скорчив,
Я всему предпочёл пустоту.
Только все же живут в рассрочку,
Есть отбросы у каждой души.
Я загадил свою одиночку,
Так загадил, что хоть не дыши.
И в моей безграничной свободе
Преклонить мне негде главу.
Я топчусь в одиночестве, вроде
Как подсвинок в тесном хлеву.
Знаю: нрав у меня горячий,
Всё лютей становлюсь и лютей,
Вырвусь, брошусь со злобой кнурячьей
На ни в чём неповинных людей.
АУКЦИОН.
Другу, поэту , и ещё раз другу
Глебу Ходорковскому – А. Беседин.
Сердце поэта продают с молотка.
- Свежее,
чистопробный сплав Добра и Зла.
Берите скорее,
пока
Кровь с него не стекла!
На аукционе были бабы,
И услышав что-то про кровь,
Одна встала и сказала:
- Я бы
За это дала любовь.
- Любовь за сердце поэта! Не ново.
Кто больше за сердце даст:?
И крикнул некто чиновный:
- Слава и власть!
- Слава и власть за сердце поэта!
Неужели публика так бедна?
И как полновесная монета
Прозвучало:
- Жизнь. Вот моя цена.
- Жизнь за сердце поэта! Кто больше?
В последний раз, для порядка, проверить проверить…
В тёмном углу прохрипело по-волчьи:
- Смерть!
- Смерть за сердце поэта! –
И, так как дальше была тишина,
Продано сердце поэта.
Хотя и это
Не настоящая цена.
ГОРОД. ( Ж. де П.)
В ночном безлюдье
Настороженно дремлют громады
Угрюмых квадратных домов,
Как будто город, заклятый,
Охраняет несметные клады
Уж много веков, уж много веков.
В ночном безлюдье,
в напряжённой тишине,
Создание людей,
величественный город
Прекраснее в безлюдии ночей.
Без суетливых сутолок людей
Он кажется предвечным –
как горы.
Испуган случайный прохожий
Внезапной его красотой,
Каким-то иным, непохожим
Показался город ночной.
Вот из-за угла,
Где бархатно сгустилась мгла,
Сверкнул убийства зоркий глаз,
Как драгоценный и холодный камень.
То город видит каменные сны,
Ему мерещится смешное что-то.
Пустые улицы озарены
Холодным светом, как улыбкой идиота.
(одно из ранних)
ДУШУ СВОЮ ОТСМЕЯВШИ. ( Ж..де П.)
Осмеют всё и вся
А потом томятся:
Где же повод им взять,
Чтобы дальше смеяться?
Осмеют всё и вся –
За себя возьмутся…
…А потом на гвозде висят,
И смеются, смеются, смеются…
ОПЬЯНЕНИЕ.
Я отстраняюсь призрачным пространствов
От собутыльников,.таких же, как и я,
На миг исторгнутых из бытия
Обычным, незамысловатым пьянством.
Сквозь муть и чад угасшего сознанья
Светлеют их белесые глаза…
Их резкие, дурные голоса
Звучат, как на далёком расстояньи.
Толпа чудовищная пьяных привидений!
И вижу я откуда-то извне
Смешную беспричинность, как во сне,
И мертвенную точность их движений.
УСТАЛОСТЬ.
Под вечер усталость приходит ко мне
Разлиться дурманом в моей крови,
Сжигать моё тело на тихом огне,
Выламывать нежно суставы мои.
И тогда мне кажется мир иным,
И тогда отчётливо вижу я
За вещами, расплывчатыми, кака дым,
Очертанья нездешнего бытия.
…Безобразная нищая под фонарём
Протянула хищную руку ко мне…
Это было уже, или будет потом,
Или видел я это когда-то во сне?
Я как будто в каком-то пространстве другом
И кажется ближе ко мне тогда
Одиноко горящая в небе звезда,
Чем прохожий, толкнувший меня плечом.
JAZZ and A- BOMB.
Контральто ломким андрогинны,
Пифийским голосом Сафо,
Напоказал нам саксофон
Грядущих ужасов картины.
Потом трубою Гавриила
Созвал всех нас на Божий суд,
И засурдинил слабый зуд.
И тишина заговорила…
Я позвонком залязгал шейным
И разобрал слегка про то,
Как потревоженный протон
Ругался с призрачным Эёнштейном.
Последний логоса ходатай
Он переполнился тоской
За род людской –
а род людской…
Да полно, был ли он когда-то?
КАТАРСИС.
Вера моя не нова.
Издавна ею лечились.
Верю – я сам виноват,
Что бы со мной не случилось.
Сам! И никто иной!
Так будет, жив покамест,
Ибо свободной виной
Я ограждаю самость.
Разве же боль усыпят
Ссылки на рок избитый?
Кроме как от себя
Я бы не вынес обиды!
Честный и гордый игрок
Честным пребудешь и гордым
Перед богами – их рок
Правилом сделав игорным.
Когда ты его хотел,
Когда ты его провидел,
Ты – соучастник их дел,
Ты – их – соправитель.
СОНЕТ.
Сквозь зверя в человеке я прошёл,
Алкая правды с яростью звериной,
И вещь на дне его души нашёл,
И вещью стал – бездушной и невинной.
Я стал ни жив, ни мёртв, ни добр, ни зол;
Я стал волшебной первобытной глиной,
И брошен на весёлый произвол
Тому, кто будет мне первопричиной.
Но веселей всего, что это я -
Причина и материя своя,
Я вновь к поверхности вернуться жажду.
И вновь в моём горшке бурлит струя
Хмельных самообманов бытия –
Я снова радуюсь, и снова стражду.
* *
Неспокойная скука, постыдная нега бессилья –
Вот всё зло и добро, что дал мне мир.,
Ибо мысль мою с самой собой смесил я,
Чтоб ничем не пачкать свой кумир.
То совокупление было кощунством,
От него я ждал великой простоты,
И пришла она – для мысли и для чувства
Не отличная от пустоты.
Только всё же ложь я бы снова отринул –
Разве можно сдержать диалектики смерч?
И опять бы своё вырождение принял,
Принял то, что хуже, чем самая смерть.
Я был Зигфридом в некотором роде,
И погиб за идею, толпу врагов положив.
Это трп мой гнилой между вами бродит,
Но не плюйте в него за то, что он жив.
А вокруг сомкнитесь – тесно, как могила,
Так, как будто я из вас любой.
Дети праха, комья плоти хилой –
Схороните, люди, меня меж собой
БРЕДЛИ.
А раз ум –
разум –
разом
Хромой на обе ноги,
Мне то, что точно –
тошно,
Люблю лишь обиняки.
Коль правду с ложью
сложим,
Одна другую поест.
Цена ль разна им? –
Знаем
Мы лишь то, что обе е с т ь.
Залоги
логик
плохи,
А без них себя сольют
Правда-ложь,
благо-зло
в желанный абсолют.
САМОПОЗНАНИЕ..
Пришёл в свой век
Ты как гонец,
Но диалектика –
Конец.
Вперёд, назад!
И вкривь, и вкось!
Подбей, насядь!
Пройди насквозь!
Сперва грязна
(СЕБЯ познай),
Потом грозна
(СЕБЯ ПОЗНАЙ)
Познай себя –
Себя люби,
Себя любя,
Себя убий.
***
Кажется я сегодня
Снова спою вам песнь.
В двери стучится болезнь,
Смерти бесстыжая сводня.
Эта уж если засядет –
Не соберётся никак..
Эта уж если заладит –
Сам согласишься на брак.
Хватит мне льстивых басен,
Хватит трепать по плечу!
Я уж давно согласен,
Да говорить не хочу.
Больно нагла и вульгарна
Сваха невесты моей.
Дар бытия светозарный
Дам я – но только не ей.
Лучше добром и честью
Двери я сам распахну,
Выйду навстречу невесте,
Выйду встречать в тишину.
СТАЛИНУ
Мы с тобою один на один,
Никого посторонних нет –
Полумира экс-властелин
И простой анархист-поэт.
Мы подходим один к одному –
Тут – загробное царство мечты.
Я мечтатель, и потому
Я такой же мертвец, как и ты.
Ты меня при жизни не знал.
Если б знал, то, наверно, убил –
И меня ведь брутов кинжал
В нежном возрасте тайно манил.
Но всегда – и тогда, и сейчас
Где-то глубже и крепче всего
И в тебе, и во мне, и в нас,
Запредельное жило родство.
Показал ты миру всему,
Что содеять может ОДИН.
Ты – ОДИН, и вот почему
Я тебе незаконный сын.
Как тебя ни корчуй, ни круши,
Как тебя ни марай дерьмом –
В тайниках эстетской души
Для тебя уготован дом.
***
Тропой неправой, стопой крадучей
По людям ходит шпион господень,
Он знает всё, что ваши души
Таят под спудом на самом споде.
Он – провокатор: в пылу служилом
Он сам людей к тому толкает,
Что без него бы не случилось –
Настоль он истины алкает.
Господь поколебался вдосталь
Пока его создать решился –
И всё ж его для дела создал,
Которого брезгал и страшился…
Любой возможной на свете ложью,
Последней подлостью любою
Он осквернился во славу божью,
Людей испытывая собою.
Когда же выполнит свой долг он
И, от того, что бескорыстен
Тем больше гнусен и изолган
С доносом абсолютных истин
Предстанет перед ликом бога,
Тот, как ни кроток с тварью всею,
За то, что знал он слишком много,
Его в небытии развеет.
ЗАМЕРЗАЯ.
Я ничего не боюсь.
Я ничего не стыжусь.
То что сейчас и давно
Пусто, легко и смешно.
Мёртвая ясность вокруг,
Воздух прозрачен и сух,
Сердце щекочет мороз,
Сердце смеётся до слёз.
:* * *
1
Человече, оставь свою пашню!
Человече, стада не паси!
Возведи вавилонскую башню.
Чтобы в ней вознестись в небеси.
Святотатств небывалых возжаждав
В запредельное ногу закинь –
И смешает, как было однажды,
Всемогущий Господь языки.
2.
Бог наш выглядит с лишком убого
Homo hic est и в боги не гож,
Создадим себе нового бога,
Чтобы не был на нас он похож.
И создали, и правим кружало,
Дерзко славя кумир без лица,
Моисей! Сокруши же скрижалью
Пермаллоидного* тельца!
Пермаллой – тонкая металлизированная перфорированная лента, с помощью которой вводили программу в первичные прообразы современных компьютеров.
1
- Я хочу спать
И довидеть сон
Жизни моей
Пусть будет всё –
И скука и боль,
И любовь и смерть -
Всё,.как есть,
Но пусть у меня
Будет подушка
Под головой.
2
- Ах, зачем ты
Всё про сон поёшь,
Самый бессонный из ночных гуляк:
Ведь смерть покоит
Лучше сна,
И легче умереть
Двенадцать раз,
Чем раз уснуть.
Умереть – это просто закрыть глаза.
СОНЕТ СО МНОГИМИ КОДАМИ*.
Соучастникам святотатства.
Я – грешник: это я на росписи церковной
Угрюмый, сладострастный и срамной
Горю в Геенне; это надо мной
Рыдает кротко в скорби неуёмной
Сонм ангелов, принять меня готовный.
Я не гадал , бредя стезёй неровной,
Что буду в смерти обладать ценой,
Которую назвал бы баснословной:
О сотне верных душ Судья Верховный
Печётся меньше, нежель об одной
Моей душе – презревшей Свет Духовный.
Изрёк Господь с безмерной глубиной:
Лишь тот, кто запятнал себя виной,
Сподобится Любови Безусловной,
И потому, с покорностью сыновней,
Как искус я приемлю страшный зной,
И – каясь – я упорствую, греховный!
(как видишь, чистая игра форм a la Bach…А.Б.)
САКСОФОН.
Ты начинаешь в стороне,
Но вечно с неизбежностью,
Ты заползаешь в душу мне
Фальшивой медной нежностью.
Она со спазмой тошноты
Тебя извергнуть силится,
Но душишь и щекочешь ты,
Холодный и извилистый.
Отрезав все пути себе
К тому, что звал я счастием,
Качаясь, отдаюсь тебе
С постыдным сладострастием.
ДЖАЗ.
Барабан безнадёжно стучал
Как замурованный в стену,
Но возвестил перемену
Пианино холодный шквал.
Вдруг озарил саксофон
Ярким пронзительным воплем,
Брызнуло липким и тёплым
В наглые дыры окон…
О, знаю я красоту
Холодных и точных агоний
Мысли в бесцельном разгоне
В предвечную пустоту
ТРАУРНЫЙ МАРШ.
Слышите ли вы
Затаённую глухую гулкость?
Это – сердце ожидания,
Ожидания, которому нечего ожидать.
Чёрный ветер осыпает с неба звёзды,
Чёрный ветер пригибает кобольдов горбатых,
Подступает, подступает, подступает –
- прорвалось
Рыданье груди, закованной в медь.
О, плачь! Расторгни
И медь, и грудь
И рань! Не жаль.
Твоя пронзительность возносит!
Но ты нисходишь всё ниже, ниже
В эти сумеречные всхлипы,
Заунывность, задушевность,
Сон в слезах и слёзы во сне…
Но нет же! Прянь
Победно траурный
Клич: да будет!
Ещё раз! Вечно!
И ещё раз!
- а время всех напоит забвением…
* * *
Я былого не хочу ворошить,
О грядущем не хочу ворожить,
Всё, что было, всё, что будет , но не е с т ь –
Неизбежно прогорешение и месть.
Настоящее слепящее озарив
Меж причиною и следствием разрыв –
Выедет на миг и без конца
Из безумного змеиного кольца.
Это – счастье, это – воля, это – дверь,
Ибо вечность – это вечное т е п е р ь.
ПРОЗРЕНИЯ.
1
Задохнусь и умру.
Поутру
Посинелое тело в кровати найдут,
Убийцу искать начнут.
Не ищите!
Меня задушила
Моя сила –
Безысходное вдохновение.
2
Знают меня немногие.
Но много из этих немногих
Забудут меня.
Лучи мои низкопологие
Это лучи встающего зимнего дня.
Мои лучи не меч.
Мои лучи не плеть.
Землю им не огреть.
Тумана им не просечь.
Но видят, не видят – свети,
Ибо больше светить будет некому.
Всё-таки лучше, когда
Хоть кто-нибудь в мире да светит.
СКУКА.
Кто сказал, что миром правят Любовь и Голод?
Он позабыл, что кроме них
ещё и скука миром правит.
Да разве могут Любовь и Голод,
всего лишь Голод и Любовь
Родить такое число грехов?
Да разве могут Любовь и Голод,
Всего лишь Голод и Любовь
Заставить душу грешить смертельно,
Смертельно!
Против самой себя.
А скука может. О, скука может всё!
* * *.
Да, небывалое стало былью,
И были ужаснее не бывать –
Последнее наше искусство убили:
Искусство убивать.
Муза войны, древнейшая муза,
Всех богов пережить смогла.
Но нет в наше время ни чести, ни вкуса –
Её убили из-за угла.
Жил да был незадачливый физик,
В тайну монад он случайно вник.
Взял, и по глупости высек
Злобный огонь, заключённый в них.
Жаль мне войну, суровую матерь,
По человечески жаль:
Жаль истребитель, жаль автомат и
Жаль самострел и кинжал.
Жить без родины, жить без Бога,
Жить без поэзии, музыки войн,
Жить, не меняя от лени бока,
С атомной бомбой под головой.
И к этому шли мы так трудно, так долго,
И путь наш был каменист…
Смешно.
И смешно настолько,
Что, хоть действительно, строй коммунизм..
ПЛЯСКА СМЕРТИ.
Кликнула Смерть мертвецов
В полночь магической скрипкой.
Встали они из гробов
С мёртвой широкой улыбкой.
Раз год в родные дома
Они покидали для бала,
Что Смерть задавала сама,
И жизнью который назвала.
Раз-два! Плясовой мотив
Безудержно разразился,
И женский скелет охватив,
Мужской скелет закружился.
Смертельный смычок по струне
Выводит удало, беспечно
О чём-то забытом во сне,
Для тех, кто проснулся навечно.
И снова привиделось им,
Что спят они сном дневным.
Покрыла незримая плоть
Костей перламутровый глянец –
Завлечь, поиграть, побороть
Зовёт их магический танец.
Идут, прижимаясь тайком ,
И дама смеётся не в меру,
И вертит игриво крестцом,
Давая аванс кавалеру.
И рад, бесконечно рад
Любовник костянолицый –
Он видит призывный взгляд
Там, где пустые глазницы.
Но Смерть оборвала игру –
Стучат похотливо кости –
Вздох – и в землю сыру
Уходят с бала гости.
* * *
Меня расстреляют утром
В час пробуждения птиц;
Весь мир увлажнится росою,
Кроме моих ресниц.
Зачем сожалеть напрасно,
Коль даже есть о чём,
А мне ведь в этом мире
Всё было нипочём.
Но всё же большое спасибо –
Не знаю, впрочем, кому –
Не в частности за что - а так
Спасибо за жизнь саму.
Лишь глупый неблагодарен
За интересный сон
И только трусу жалко,
Что быстро проходит он…
Когда меж землёй и небом
Внезапно вспыхнет свет,
Когда на моё «Спасибо»
«Пожалуйста» будет в ответ,
Солдат построят рядом,
Вскомандуют им «Пли!»,
И больше я не увижу
Ни неба, ни земли..
НОЖЕВАЯ ПЕСНЯ.
Враг! Я желаю тебя
Весь и всего:
Мой с головы до пят,
Мой и не свой.
Взгляд! Этот взгляд - как нож,
А нож – он вот!
Нож! Он как взгляд: не моргнёшь –
Вспорот живот
Крик! От него стал свет
Велик, высок.
Кровь! Алый запах свеж
И бьёт в висок
Труп! До чего же красив
Вражеский труп;
Мёртвым глазом грози – не грози,
Об тебя я нож оботру.
ТРИ БОГАТЫРЯ.
(Маяковский, Блок, Есенин)
На безнадёжном перепутье
Стояли три богатыря.
Над головами мелколюдья
Глядели вдаль они, но зря.
Так безнадёжно, так полого,
Что даже бить не стоит ног,
Спускалась каждая дорога
В страну, откуда нет дорог.
И вот сильнейший застрелился,
Мудрейший разума лишился,
Чистейший просто мерзко спился.
И сила, мудрость, чистота
Ушли из жизни навсегда.
ПРОКЛЯТИЕ a la VILLON. (Ж.д.П)
Пусть, начав умирать вы долго не умрёте,
Пусть ваша плоть сгниёт, а кости – раньше плоти,
Пусть не найдётся никлочка земли,
Где б вам могилу выкопать могли,
Ни дерева для гроба. Вместо гроба
Послужит псов коростливых утроба,
Что, вас пожрав, издохнут в тот же миг.
Пусть ваши души вечно возле них
Затем блуждают, приняв облик пёсий,
И роются в помоях и в отбросе.
Пусть, вас зачвав сойдут с ума оцы,
У ваших матерей нарвут сосцы,
И родятся продлять ваш род нечистый
На свет одни
гомосексуалисты.
БАСНЯ (Ж д П)
Его должны казнить. К нему явился врач,
Для опытов купить желая тело,
Чтобы продолжить дело,
Которое начнёт палач.
«Пожалуйста!»
Но, зная, что по чём.
Он торговался долго,
И денег выторговал столько,
Что до утра не мог пропить их с палачом.
Он пил и хохотал, и чуть не сдох от смеха,
На глупости врача сумел нажиться, плут:
Потеха!
Его не обезглавят, а сожгут
AMOR FATI…
Ренате Мухе.
…но воистину не было обиды
на тебя в душе моей,
когда ты меня оставила,
оставила одного.
Не было ничего
грубого, грозного, горького
того, чем тебя испугал я,
возлюбленная моя
А – легкая грусть,
как будто смотришь на закат,
как будто легкие руки твои
на сердце моём лежат.
И я благоговейно и безропотно
приемлю эту грусть разлуки
как твой последний дар, любимая.
Прощай.
НОКТЮРН.
Ночь: я лежу и не сплю,
И вокруг моей головы
По подушке бродит безумие –
Кличет наружу, ломится внутрь.
Ты у меня, дорогая, из головы не выходишь,
И покуда ты здесь
Ни я себя не покину,
Ни оно ко мне не войдёт.
О, хозяйка моей головы горемычной,
Осаждаемой ветром безумия,
Что бы стало со мной без тебя в эту ночь…
Свет зажгла,
Закрыла ставни,
Прибрала чисто
И села рядом.
Посидим, посидим же с тобой
У меня в голове –
а вокруг
по подушке бродит безумие,
кличет наружу, ломится внутрь.
другим
СОНЕТ.
Зверёныш смуглый, девушка-кретинка,
Твоя душа – без глубины и дна.
Твои глаза – красивая картинка
А там, за ними – грубая стена.
Когда под панцирь попадёт песчинка
Моллюску скрытному, чья плоть – нежна,
Произведёт жемчужину она,
Жемчужина во мне родилась - вынь-ка
Венеру нежнорадужную – кто
Узнать песчинку б смог – почти ничто
В жемчужине божественно овальной!
Песчинка – ты, но, знай наверняка,
Ты спасена от участи песка,
Во мне родившись к жизни идеальной.
* * *
Здравствуй, моя дорогая!
Вот мы и встретились вновь.
В пьяный угар догорая,
Спас я нетленной любовь.
Помнишь, меня ты отвергла,
Чванно прошла, семеня,
Как-то увяла, померкла
Вмиг: для себя, для меня.
Только себя ты убила,
Только любовь не убить,
Пусть ты меня разлюбила;
Я – не могу разлюбить.
И – покоряюсь: так надо,
Сам за двоих долюблю,
Лишь неделимого клада
Больше с тобой не делю.
Ныне, вовеки и присно
Им володею один.
Не осквернишь ты капризно
Наших священных годин.
Что же ты тупо мигаешь,
Морщась уныло и зло?
Видно, ты этих слов
Правды не понимаешь…
К НЕЙ!
Я – марионетка,
подвешенная на ниточках собственных нервов,
За которые дёргает меня любовь,
И заставляет меня извиваться и корчиться
На потеху судьбе,
развалившейся в партере.
О, как я её люблю!
Если она заболеет запором
Я вырву сердце своё
И им поставлю ей клизму
Собственной тёплой кровью.
О-о, милая!
НОЖ.
У тебя вместо бюста
За пазухой камень,
Для меня приготовленный
Что ж,
Не с пустыми к тебе
Я явился руками.
Я принёс на подарочек
Нож.
Видишь –
Призраком крови
Ещё не пролитой
Рыжей ржавчины стынет кора,
И улыбкою
Узкой,
Стальной,
Ядовитой
Блещет остро отточенный край.
Он живой, этот нож,
С каждым мигом живее,
О, душа ведь ему
Дана –
Перед тем , как напиться
кровью твоею
он испил мою душу
до дна..
Ты послушай в ноже мою дшу!
Как только
Он пронзительно
Заверещит –
Знай, что ждать
Всем троим
Остаётся недолго
Он протянет свой перст
И – свершит!
ИСТОРИЯ, РАССКАЗАННАЯ В ПИВНОЙ, ЧТО НА ВОКЗАЛЕ.
Я, вдребезги пьяный, стоял у моста
Дорога была до смешного пуста,
Но лишь разобрал меня смех, как сзади
Услышал я оклик забытый: - Аркадий!
Ах, это она, вспоминаю, давно
Я выпил её молодое вино.
Я к водке привыкший, я в винах не критик,
Но слишком уж сладок девичий напиток.
И я распрощался без повода с ней,
Забыл, и лишь изредка видел во сне.
- Ты пьёшь всё? – и жалость была чистопробной,
И смех колыхнулся с готовностью злобной.
- Ты жизнь загубила –вскричал я – мою!
Печально и тихо тебя я убью…
Но нет, не сейчас… И округлостью жеста
Её пригласил я обратно на место.
- За многие годы впервые не лгу,
Я пью, но тебя разлюбить не могу.
К чему мы расстались? Мне больно, мне тошно
И жить одному без тебя невозможно…
(А думаю сам, разводя то и сё,
Не выгорит – свалим на выпивку всё)
И вдруг – выгорает. Занятное дело!
А! – значит не всё в ней ко мне прогорело,
Коль, вспыхнув по детски, за руку берёт.
Привлёк, запрокинул, отыскивал рот…
Противилась робко, противилась мало,
И скоро меня в перегар целовала.
Ну, ладно, пошли. Фонари на столбах
Распухли, как розы на толстых стеблях.
И тут я прорвался чудовищным смехом
И, выдернув локоть, ударился бегом.
Пристал – и в завядшем строю фонарей
Вернулся – она уходила скорей.
Ей плечи скосила обидная боль
(В слезах этой шутки горчайшая соль)
Забыл её снова В небытии
мы так имена забываем свои.
* * *
Дальше будет всё горше и горше,
И потом, от измен почернев,
Ты попросишь прощения, корчась
Предо мной, как растоптанный червь.
На червивые корчи не клюну –
Не хочу, не могу, не люблю –
Здесь простить – всё равно, что плюнуть..
Я прощаю тебя – и плюю.
Любивших меня - изобилье,
И я любил не одну,
Но дольше всего любил я
Лаять на луну.
Тех, кто давался в руки,
Я забывал тотчас,
А после любил, до муки,
Брошенных всякий раз.
Только тогда непреложно
Я полюбить умел,
Ибо любить безнадёжно
Взял я себе в удел.
Я не жалею. Чёрт с ним!
Собачья страсть к луне
Гордым, весёлым, чёрствым
Сделала сердце во мне.
Взгляну на лик овальный –
Он высоко надо мной…
Становится всё музыкальней
Мой одинокий вой.
* * *
Когда написана последняя бумажка
(Ах, если бы создать подобной силы стих!)
И с крыши ты сойдёшь, и ступишь слишком тяжко
На твёрдый тротуар – ты станешь так же тих,
Как вечные, в себе уверенные вещи,
Как мусор уличный, окурок и плевок –
Им незачем орать с гордыней человечьей
О бытии своём: они есть рок.
* * *
Я люблю живущих из упрямства.
Жить, во что бы то ни стало – цель
Радует, как будто горький хмель
Призрачных страданий постоянство
Там за постоянством – преходящность,
За сжигающим сияньем – ночь,
И она должна тебе помочь
Сохранить надменную изящность…
А на смерть – водой живою брызни,
Вспоминай о смерти, чтобы жить.
Жизни смерть всегда должна служить,
Жизнь на грани смерти – выше жизни.
КАК Я СИДЕЛ В ОТРЕЗВИТЕЛЕ.
В девятом отделении кормили хорошо,
Кормили супом с зеленью,
Картошкой и лапшой.
Но с мебелью похуже:
Скамья, забора уже,
Решётка, чем–то белым
Разводы по стеклу…
Вчера я, пьяным делом,
Сержанту дал в скулу..
Засунут суток тридцать
И плохо – надо бриться.
Я бледный и безусый,
Малы мои глаза,
Ах, кудри, кудри русые,
Одна моя краса.
Решаю малодушно,
Что бросить водку нужно.
Исписана стена –
Вся: в даты, в имена .
Кому-то сделать надпись
В стихах возьми, понадобись:
«Я спился – тошно, больно,
И водку пить довольно.
И жить довольно, значит,
(Одним кончаю разом).
По волосам не плачут
Пропив последний разум.
Прошу я, брат, немного:
По людски удружи,
И выпей, ради бога,
За упокой души»
Две палки, перекладина,
На ней висит скелет.
И подписал я: «Ладно!
Исполню твой завет»
Мы братство алкоголиков,
Пускай живём вразброс –
Коль брат теряет голову,
Коль брат теряет голову –
Не пощадим волос.
За тех, кто пьёт не в меру
И падает в пути,
За жизню темносерую
И чёрную почти,
Ещё награда – звёзды
В стакане есть на дне
Одну из них занёс ты,
Рассыпал по стене.
ДОРОЖНЫЙ РАЗГОВОР ПОЭТА С САМИМ СОБОЙ.
Г. Ходорковскому
посвящаю.
У тебя этих немощей – как у самой паршивой старухи,
Только-только вышел в дорогу – и конец: ни пешком, ни ползком.
Эх, ты, падаль! Возьми себя в руки,
Возьми себя за шиворот и веди, подгоняя пинком!
Эй, там, не охать – я тебе охну,
Охну так – представляться охота навек пропадёт.
Что – ноги болят? Пусть ноги отсохнут,
А ты иди – за тебя ведь твой путь никто не пройдёт.
Да разогни ты спину, да распрями ты плечи,
Ничего не несёшь ведь - всё своё ты давно растерял.
Ты жалеешь? Дурак! Так идти тебе легче.
Стыд! Совсем налегке и на месте застрял!
Собери все свои силы – ну же!
Как в последний раз – хоть это далеко не последний раз!
Покажи, что ты не скотина, и тебе погоняла не нужен.
Чтоб держаться – держись, и вот весь тебе сказ!
Держись, дальше хуже, передышки ты не получишь.
Не за что скажешь, держаться? Тогда за себя держись.
Что ты там ищешь? Себя не находишь? Тем лучше!
Раз тебя нет – вперёд, и собою не дорожи.
Что? Про цель? Роскошь цель для такой голоты.
Нет, не цель нужна тебе спереди, а сзади кнут,
И пошёл, и скорей, и заткни себе глотку,
А не то я твоими зубами её заткну!
Много ещё, ох, много дней идти и ночей нам,
Часто ещё я буду тебя понукать на ходу,
Всё ж я скажу тебе – но ты тому не придавай значения,
Разве что станет очень невмоготу..
Будет время, и ты услышишь: Стой, дальше не надо,
Молодец, ты свой путь одолел, как ни хлипок, ни квёл;
Здесь тебе будет удобно: примерно метр на два…
Ложись, вот сюда я тебя и вёл.
* * *
Уважай человека, несущего тяжкую ношу;
Не мешай утомлённому; помни, что помощь бывает помехой.
Часто то, что может нести одинокий
Двое не в силах нести.
ВЕСЁЛЫЕ БОЛЬНЫЕ.
( кантата – парафраз по схеме «Весёлых нищих» Джона Гея \ 1685 – 1732\ )
ИНТРОДУКЦИЯ.
В полночь
Новый Год
В больницу к нам
Придёт.
Когда настал
Десятый час
Медперсонал убрался – нас
Поздравив наспех
С Новым Годом .
С его уходом,
В компании собравшись тесной
Своей же собственной
И собственных болезней -
Стали мы держать совет:
Никого в больнице нет
Только сторож; он же спит.
И на свой страх и риск
Взяли спирт,
Перепились до риз.
То-то вся больница
Завтра взбеленится.,
Нам же –
Смех
Провожали Старым Годом –
- Жизнь,
И встречали Новым Годом
Смерть.
Смерть, ох, смерть!
Н о каждый смел.
Сбей же спесь с ней!
Встань и пей с ней!
Глуши её песней!
…Что за жизнь песья…
ПЕСНЬ ДЕВСТВЕПННИЦЫ.
Я на смерть обречена,
Хоть прекрасна и юна
И из женщин ни одна
Не сравнится здесь со мною.
Старый циник,
Главный врач –
Поневоле поднял плач,
Увидав меня нагою
- Эту девственную плоть
Надо будет исколоть,
Раскроить и распороть
И предать могильной сени…
Двадцать лет я прожила –
Это тело берегла.
Двадцать лет я пробыла
Глупой сукою на сене.
Ах, попала я впросак
И теперь выходит так,
Что лишит меня червяк
Под землёй девичьей чести.
Но, мужчины, честно вам
Я себя сегодня дам –
Мы оставим червякам
Дырку бублика из мести
ПЕСНЬ ПРОСТИТУТКИ.
Мне можно не бояться смерти –
Я всё на свете испытала.
И для неё во мне, поверьте,
Осталось очень, очень мало…
ХОР: Члены как жерди,
Как саван кожа,
На дочку смерти
Сама ты похожа.
…………………………………………………..
Мои любимые собратья,
Один разок – ну, что вам стоит?
Мои усталые объятья
Как смерть вас нежно успокоят.
ПЕСНЬ ПОДЛЕЦА..
Мне добрых дел творить не доводилось,
И принято считать, что я – подлец;
Уж видно, мне самой судьбой судилось
Возвысить добрым делом свой конец.
ХОР: Что ж, верно , тебе дано
Сделать благое дело –
Потешить женское тело
Пред тем, как умрёт оно.
Ещё не сбросив тело сбросим платья,
И некую несбыточность зачнём.:
По Смерти-матери мы сёстры все и братья,
И я сестре не откажу ни в чём.
Хор: Жертвуй скорее собой,
Жертвуй собой добровольно,
Братский свой долг исполни
Перед сестрой.
ПЕСНЬ САМОУБИЙЦЫ.
Я – самоубийца неудачный.
Этот тело люди извлекли,
С жалостью ненужной и горячной,
Из разумно выбранной петли.
Так родился вторично
Я по чьей-то вине
А хватило бы лично
Мне и разу вполне.
Думаю, что вам неинтересно
О причинах узнавать моих.
Да к тому же, признаюсь вам честно,
Я и сам давно забыл о них.
Не тоскую и не жажду больше
Превратиться в неприступный прах…
Да забыть не можно, что я должен
За нежданный этот странный взмах.
И теперь уж вернее
Я за дело возьмусь.
И верёвкой на шее
Я за всё расплачусь.
ДАНС МАКАБР
…данс макабр пляши –
мертвецов положи.
Данс макабр, данс макабр –
Но где-то там, глубока,
Под содомом оргии,
Уж не в больничном морге ли,
Песня орала
Церковным хоралом:
«Только последнему верь,
верь только в боль и конец.
Ими пойми и промерь
Ценность людских сердец.
О, человек, не бойся –
Смело вверяйся доле.
Глубже , о, глубже вройся
В тёмную почву боли.
Глубже, сердце скрепя!
А станет невмоготу
В сердце найдёшь у себя
Ясность и чистоту.
Захочешь …………….
И разразишься смехом
По детски упоённо
Жизни …..утехам»
К сожалению, основной список не сохранился. Во время приезда во Львов Аркадий
надиктовал мне исправления, дополнения и исправил некоторые слова. Листок с этими
поправками помог мне по памяти хоть отчасти, не полностью, восстановить кантату.
БРАЧНАЯ СКАЗКА.
Он, она и любовь – нет пошлее тем,
Если прямо начать с завязки,
Потому я начну свою сказку тем,
Чем кончаются все сказки.
Стали жить-поживать и добра наживать,
Телевизор, и в этом же роде,
Трижды на день – священная цифра – жевать,
И продляться умеренно в роде.
Странно: сколько б ни шло в семейный горшок,
А в заваренной этой каше
Что-то было – знали они хорошо,
И не стало его – знали также.
Что-то было – пропало. Но что же? Не толь
Вопрошал он себя год за годом,
Что деньги, отложенные на пальто
Разошлись по мелким расходам…
А она – она и того скромней,
Если ныла тихонько совесть,
Сразу думала: «Это вспомнился мне
Подгоревший намедни соус»…
Как-то ночью, вернувшись из бездны сна,
Неизвестно какой глубокой,
Он привстал и долго не мог узнать.
Кто лежит неудобный сбоку.
Как узнать? У женщины у любой,
Те же груди, живот и чресла,
А когда узнал, то узнал, что любовь,
Да, любовь – это то, что исчезло.
Это слово – любовь - похоже на те
Словеса, сочинённые в детстве,
Что потом вспоминаются лишь в темноте,
Как стыдливые, звёздные вести.
Но его охватила незримая толщь,
Тошнотворная сытость хотений,
Что угодно – лучше, хоть боль, хоть ложь…
Но ни слова, ни эхо, ни тени.
Он тогда застонал – и ещё, и ещё –
Там, в кровати на две персоны,
Но жена толкнула его в плечо,
«Не храпи,» - бормотнула спросонья.
……………………………………………
А по правде, он спал, и она спала,
Оба храпом срывали связки
И луна за окном в этой сказке была
Элементом единственным сказки.
Но для лирики можно вместе со мной –
Правда, лирик я не из лучших –
В ихнем храпе услышать подлунный вой
Двух собак – одиноких. Заблудших.
БИОГРАФИЯ МОЕГО ГЕРОЯ.
Глеб! Да облегчат тебе эти строки твой тяжёлый жизненный путь.
А. Беседин
1
ПРОЛОГ
Мужчина и женщина жили на свете.
Он лёг на неё, она – под него,
И появился некто третий,
Которого не было до того.
Научно – старо – обычайно…
А он удивлялся всю жизнь напролёт
Тому, что родился случайно,
Но непременно умрёт.
Рождён и умрёт… Ну так что же?
Замкнуто жизни кольцо,
Странно на череп похоже
Новорождённых лицо…
Допустим, кончается скоро,
Допустим, приятна не вся,
Но это игра, в которой
Никак проиграть нельзя.
Спереди небыть и сзади,
Она никуда не уйдёт.
Как не пожить скуки ради
Помня про зад и перёд?
На этот предмет он взгляды изложит
Ещё не раз и не два впереди:
«Жизнь – это дареная лошадь,
И в зубы ей пальца не клади».
2.
…………………………………..
Точками жизнь его обозначим
И скажем только одно:
Смеёмся мы или плачем –
Смеёмся мы всё равно.
Смеются просто, смеются
Скозь слёзы и плачут сквозь смех,
Но те, что просто смеются
К жизни
ближе
всех..
3.
Эпилог
Спасибо за жизнь стократно,
Её возвращает он –
Сюрприз, которым приятно
так в детстве был удивлён.
.
«Мы взяли жизнь на подержанье только,
Её вернём, когда наступит срок».
ь Омар Хайам..
* * *
Когда тебе тяжело,
и душа твоя малодушно просит пощады,
И мудрость твоя извивается,
как растоптанная змея,
К зеркалу подойди и взгляни,
Взгляни на лицо и тело своё.
С какой стыдливостью и достоинством они скрывают мученья твои –
даже ты сам ничего не можешь заметить.
Кто бы мог догадаться о чём-нибудь?
Ты стоишь и холодно смотришь –
победный и гордый.
Как будто все истины познаны,
все народы - у тебя под пятой,
И ни смерть – не загадка,
ни жизнь – не загадка.
Тело тебя замыкает, тело тебя отчуждает,
от тех,
кому б ты хотел пожаловаться.
Тело тебя очищает.
Тело – твоя цитадель,
куда никому не дано заглянуть.
О, как бы мне не хотелось
Увидеть духом бесплодным тебя,
Лживым,
трусливым,
издёрганным…
И как бы хотелось мне
Чтоб душа твоя поучилась у тела,
И стала как тело – прямой,
бездушной
и твёрдой.
ВИЛЬЯМ СМИТ.
(перевод?)
На зеркальную гладь я тускло гляжу
Из-под тяжких, опущенных век:
«Ты победил и я ухожу,
Но теперь ты мёртв навек.
Да, ты тщетно и честно боролся со мной,
О пощаде не умолял
И победу купил дорогой ценой.-
За неё ты жизнь отдал»
И не то усмехнулся, не то загрустил
И пропал мой убитый двойник,
И тотчас же его на стекле заступил
Победителя мёртвый лик.
САМОУБИЙСТВО.
« Если уничтожаешь себя, то делаешь достойное величайшего уважения дело: эти почти заслуживаешь право жить.».
Фридрих Ницше.
Меня душило равнодушьем
Как мутной тошнотой.
А жизнь назойливо ласкалась
Постылой наготой…
Как путник после долгой жажды
Вдруг припадает пить,
Так я почувствовал однажды,
Что хватит больше жить.
И тут вздохнул я с облегченьем
От пытки пустотой
Предчувствуя освобожденье
В спокойствии ничто.
Вечерним ветром пробудило
Во мне былую страсть –
И отлегло, и отпустило,
Жизнь потеряла власть.
Я вновь дышу легко и полно,
Мой краткий путь широк,
И в этот миг мне дал довольно
Скупой и мудрый рок…
Но будет этот день оплачен
Условленной ценой –
Самоубийства час назначен
К закату солнца мной.
Моё последнее желанье –
На солнце посмотреть
В минуту тихую прощанья…
… и с солнцем умереть.
РАЗГОВОР В ЦАРСТВЕ МЁРТВЫХ.
Глебу Ходорковскому на его смерть.
Я увижу не тебя, а гроб,
Подойду, стараясь быть мужчиной,
Поцелую жёлтый низкий лоб,
Отстранивши взмахом рой мушиный,
И прорвусь слезами. Только ты
Безразлично встретишь тот порыв мой.
Что там плач! Ведь этой глухоты
Не нарушишь даже звучной рифмой
Слушай! Напряги последний слух!
Ты ж ещё с небытием не свыкся!
Будет время – мой усталый дух
Переправится чрез воды Стикса….
И – навстречу – ты. Забывши мне
Руку дать, разверзнешь вмиг уста ты –
Сыпанут, как звонкий дождь монет,
Имена, заглавия, цитаты.
То-то душу выскажем сполна,
То-то резвой мыслью поиграем,
Для кого не знаю как – для нас
Это вот и будет вечным раем.
Между прочим, в первые же дни
Мы с тобой допишем Писсуара…
А пока – до скорой встречи! Жди
И не забывай о дружбе старой.
13 мая 1960.!
Пятница!
(прислано с черновиками, виден весь процесс работы)
Цикл
« ЗЕРКАЛО И ВАСИЛИСК»
Памяти Свифта.
1.
ПРЕДИСЛОВИЕ
И опять человечество так же беззлобно
Репетицию собственной смерти снесло.
Интересно, чего же оно не снесло бы?
Может быть слов?
Слов о том, что каждый доподлинно знает,
Да не хочет сознать,
Слов таких, чтобы истина прописная
Как прозрение первое стала ясна.
15 февраля 1960 г.
2
АПОКАЛИПСИЧЕСКАЯ БАЛЛАДА.
Неразъятно замкнут житейский круг,
Как вчера, как всегда – но какой-то дух
Снизошёл на меня и велел: Пророчь!
Будет день как день,
или ночь как ночь.
И – внезапно – свет! – Но ничего
Не увидит великое большинство;
И – тотчас же – гром – Но ничего
Не услышит великое большинство;
Миг - и будет великое большинство
Слепо, глухо и, в большей части – мертво
А те немногие, кому
Случится спастись – ужаснутся тому:
На какую же смерть их судьба обрекла,
Если даже от этой уберегла ?
Вселившись в их плоть,
Тот гибельный огнь
Расплавит её с головы до ног,
И будет она
По скелету стекать
Поносом и рвотой –
И так жестока
Будет боль, что, кончаясь, мать не взглянёт
Живо ль дитя ещё
Возле нее.
От этой чумы человеческий род
За месяц почти что дотла перемрёт,
А те немногие, кому
Случится спастись – ужаснутся тому:
На какую же смерть их судьба обрекла,
Если даже от этой уберегла?
Им кости рак узловатый совьёт,
И на ломкую известь
Их изведёт
Облупится кожа отсохшей корой,
И сукровицею станет кровь;
Постигнет мужчин
Бессилие чресл,
Постигнет женщин
Бесплодие чрев –
И так постепенно умрут они все,
И с тем навсегда обезлюдеет свет.
При этом же будет такой, кому
Случится всех пережить одному.
И вот, оставшись одним из двух,
Он возопит – но в душе, а не вслух:
О, за что же меня судьба берегла
И на самую лютую смерть обрекла?
И замертво рухнет – ни человек
Ему не закроет разъятых век,
Ни ворон не выклюет глаз(мертва
будет также
и всякая тварь)
Он будет смотреть и смотреть –
Но на что?
Поистине, всё без людей –
Ничто.
3.
ПОХВАЛЬНОЕ СЛОВО НА СМЕРТЬ МИСТЕРА ДАЛЛЕСА.
О мёртвых говорят только хорошее.
Читатель, конечно, растерянно ахнул:
- Так это же Даллес, тот самый…? О,да.
Я знаю, покойник был вовсе не ангел,
Но должное – нужно ему воздать.
Вот был бы рак у вас – в заднем проходе.
И статс-секретаршие были права,
А мир бы выделывал сальто на корде,
Чуть-чуть не срываясь в бездонный провал.
Что б сделали вы? В положеньи таком бы?
Нарушить этот шаткий баланс,
Из мира устроить себе гекатомбу –
По-моему, дьявольски сильный соблазн.
Как видим, ему не поддался Даллес,
А кто поручится, что вы б не поддались?...
По крайней мере Даллес проверен;
Моя благодарность ему глубока –
Ведь он оказался настолько умерен,
Что мы неожиданно живы – пока…
4
ПРОМЕТЕЙ.
…но доволно дипломатов проклинать,
(если не довольно – будьте прокляты ещё раз).
Наша злоба добела раскалена,
Немезида с глаз срывает шоры,
- Суд идёт наш! Подсудимый – встать!
Это физик: сед, румян, осанист,
Видно, как девицы девство встарь,
Он блюдёт свой сытный corpus sanus/
Сколько ж платит атомный твой трест,
Если стал ты глух к инстинкту рода,
Если ты для гнусных непотребств
Мозговые полушарья продал?
.. ……… . …… .. …
…….. .. …. ……….
…….. ……… …..
…………………. ….
Думал ты, что вряд ли кто поймёт
Формулу? – Но сам ты понят всеми,
По задатку знаем твой помёт,
По удару в человечье семя!
О, да ты ударить знал куда!
У таких рука не дрогнет, метя –
Низкий, ниже пояса, удар
По грядущему, по детям!
Может, голой правды устыдясь,
Ты седую голову наклонишь:
- Я всего лишь глупое дитя,
Просто своенравный несмышлёныш.
Я игрался атомным песком –
Чем-то должен заниматься физик?
И на горе, не было при том
Никого, кто взял меня б – и высек.
Вот и натворил убийств и мук,
Не любя ни муки, ни убийства,
Просто крылья обрывал у мух
Из научного из любопытства.
Но прошу, поверьте прямоте
Слов моих: я – угрызаюсь остро…
Неполовозрелый Прометей
Просит снисхождения на возраст.
5
ПРОЕКТ СОХРАНЕНИЯ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА
Датировано 1955годом.
Всё больше бомб – и шансов выжить
У человечества всё меньше.
Мы ждём. _ Ну что тут можно выждать?
Не глупо ли тянуть? Умней же
Обрушить бомбы друг на друга,
Пока последний шанс не рухнул.
- Сейчас ещё б удалось нам
Остаться хоть на семена…
6.
П О С Л Е С Л О В И Е.
Верю в слово, само за себя говорящее,
Верю в слово, имущее власть
Силы тёмные, силы вражие
Озарить и заклясть.
Василиск издыхает, как только свой мерзкий лик,
Свой мертвящий живое всё лик,
Отражённым увидит на зеркале.
Глянь же в зеркало, Василиск!
1960 г.
ОЧИ ЧЁРНЫЕ.
(слёзный плач на гитаре)
В годы оные
Очи чёрные
Были смелые
И задорные.
Целый свет они
Перевидели,
Глубины своей
Не насытили.
Ну а в наши дни
Очи чёрные
Стали робкие
И покорные.
Чёрных молний блеск
В них давно померк,
Не глядят они
Ни вперёд, ни вверх –
А лишь под ноги,
Чтобы как-нибудь
Не споткнуться им
Да о ровный путь.
Все пути теперь,
Очи чёрные,
Стали ровные,
Стали торные.
В край ведут они
Обетованный,
Где могилка им
Уготована..
В землю сложат их
Там нерусскую
И украсят холм
Кукурузкою.
:60-е годы, начало..
ДУБИНУШКА
Эх,
куда не глянешь –
всё –
Всё в России не своё.
Песня лишь осталась.
Но и то – не малость!
Эта песня,
старый лад,
Честь и славу нам дала.
Эх,
одно добро своё –
Наше,
стоеросовое.
Что без песни русский дух?
Без неё он нем и глух.
Без неё он глух и нем –
Эй, братцы,
ухнем!
Часто мы катились вниз.
В том
одну её вини.
Подкатились к бездне.
Подхватились –
песней.
Русская опора –
Эх, не сдобровать! -
С сосенки да с бору,
В лес да по дрова.
Наша песнь всегда лиха.
Наша жизнь всегда плоха.
Посуди –
не люто ль
Мстится нам за удаль?
Нет у нас больших идей.
Нет у нас больших людей.
Всё порастеряли.
Всех порасстреляли.
Ведь такого, чтоб у нас
Член правительства –
и на!
Был не враг народа –
Не бывало сроду.
Кто из них и в чём неправ –
Расстрелять,
не разобрав!
Что нам разбираться –
Ухнем лучше,
братцы!
Ну-ка ухнем,
ну-ка злей -
Сталин портит мавзолей.
Не было бы лень нам –
Ухнули б и Ленина.
Братцы,
смысл корить какой
Советскую власть?!
Самокритика
Ей же только всласть!
И опять тому врагу,
Что пока ещё вверху,
Как тупые звери
Мы верны без веры.
Наша песнь опять лиха.
Наша жизнь опять плоха.
Сельского хозяйства
Лучше не касайся.
Молока ли нет –
коров
крепко доим,
доим в кровь.
Мяса нет – так быдло
Всё
не перебить ли?
Дан приказ колхозам всем:
«Завершить досрочно сев!»
Посеем,
прополем
и сгноим на поле.
Эх, на поле хлеб гниёт,
Но своё Россия гнёт.
Что нам!
Всё едино
Вывезет дубина.
Ан вывозит –
и куда!
Чем прикрыта нагота,
Почти что без хлеба –
А туда же,
в небо!
Песня по миру пошла.
Мир пред нею оплошал.
Ухнули,
натужась –
иноземцы -
в ужас.
Что же дальше?
Нет конца.
Нам любая цель
куца,.
Так что страшно даже:
Это мы куда же?
А парторг Всея Руси,
Не какой-нибудь грузин,
Свой мужик,
курский,
ухает по-русски:
« Вот теперь-то мы пойдём
на такой крутой подъём,
что захватит дух нам.
Эй,
братцы,
УХНЕМ!
Что ж, пойдём.
Нам не впервой.
Жил натуга не порвёт.
Коль пути назад нет –
Ухнем
надсадней.
Только б песня,
старый лад,
в нас попрежнему жила.
Без дубины нет нас.
Эх, братцы,
бедность!
Русская надёжа
В будущее прёт.
То же,
не то же –
чёрт с ним.
ВПЕРЁД!!!
1960 – 1962 г.
из письма Аркадия 1961 года:
«Сообщаю о себе следующее: ничего не пишу.- написал «Дубинушку»; но плохо, «куски», нет композиции. Выслать, естественно, не могу – «страха ради иудейска»
Он привёз её во второй приезд, в окончательном варианте..
«ДУБИНУШКА» среди всего им написанного стоит особняком – и по теме, и по лексике, и по инструментовке стиха. Не употреблявшиеся ни ранее, ни позднее близкие к частушечным перепады размера, лексика, ассонансные, консонансные и составные рифмы. И тема – гротеск национальной ментальности.
Взрывная смесь примитива и изыска. А если ещё учесть и время… Один только
«Парторг Всея Руси» чего стоит….
Остались последние стихотворения, переводы и письма ко мне, - их хочу воспроизвести полностью.
Ниже приводимое стихотворение связано с его интересом к буддистской философии.
«ОМ» - первое слово в магической формуле (мантре) буддизма («ОМ – МА –НИ – ПАД – МЕ - КУМ» - божество в лотосе)
ОМ.
Ом! Похоть-Шакти* – источник правды и лжи
основанье Добра и Зла,
=.= разбуди же её и кверху взгоняй
по священным чакрамам-узлам.
=.= ты к супругу-Разуму Шакти влеки,
сквозь чакрамы, которых семь.
= = Оголи её, Майю с неё совлеки,
чтобы стать ей доподлинно всем.
= = А для этого сядь на женский труп,
распрями свои плечи и грудь,
=.= и зажми ногою задний проход
а другою прижми свой уд.
=.= На носу, как на флейте играя, дыши
то одной, то другой ноздрёй
=..= и дыши глубоко, основанье хребта
доставая воздушной струёй.
=.= Повинуясь той флейте, Шакти-змея,
госпожа человеческих карм
=.= приподнимет главу и жалом пронзит
сокровенный твой первый чакрам.
=.= После этого сможешь ты испытать
наслаждения всебытия –
=.= всё, что в мире будет и есть
от соития, пищи, питья.
=.= Обретённое так, если ты – иог
не коснувшись, отринуть сумей.
=.= Ты получишь больше, выше подняв
эту лучшую в мире из змей.
=.= Если ты пронзишь свой второй чакрам
будет мудрость тебе дана.
=.= Ты поймёшь, даже то, что выше светил
и ниже морского дна.
=.= Обретённое так, если ты – иог,
не коснувшись, отринуть сумей.
=.= Ты получишь больше, выше подняв
эту лучшую в мире из змей.
=.= Пусть пройдённым будет третий чакрам –
ты получишь над миром власть,
=.= будешь взглядом своим убивать, оживлять,
даже смерть ты сможешь заклясть.
=.= Обретённое так, если ты – иог
не коснувшись, отринуть сумей.
=.= ты получишь больше, выше подняв
эту лучшую в мире из змей.
=.= Пусть пройдённым будет четвёртый чакрам,
и отныне ты – Божество.
=.= созиданьем бесчисленных новых миров
будет разум тешиться твой.
=.= Обретённое так, если ты – иог
не коснувшись отринуть сумей.
=.= Ты получишь больше, выше подняв
эту лучшую в мире из змей.
=.= Пусть пройдённым будет пятый чакрам.
Вслед за этим станешь ты свят.
=.= ты воистину счастлив, не делая дел
и твои желания спят.
=.= Обретённое так, если ты – иог
не коснувшись, отринуть сумей.
=.= Ты получишь больше, выше подняв
эту лучшую в мире из змей.
=.= Пусть пройдённым будет шестой чакрам.
Но для этого нет уже слов.
=.= Ты превыше станешь, чем правда и ложь
и превыше, чем благо и зло.
=.= Всё на свете живо тобою, а сам
ты свободен от кармы цепей.
=.= Ты Единственно Сущий, Блаженство и Мысль
ты собою дышишь в себе.
=.= Все различия мира в том лоне пустом
воедино себя сольют.
=.= Возвратиться назад невозможно тому,
кто воспринял в себя Абсолют.
=.= Только если ты – настоящий иог
ты и это отринуть сумей.
=.= Ты получишь больше, выше подняв
эту лучшую в мире из змей
=.= Пусть пройдённым будет седьмой чакрам
этой тайне также нет слов
=.= Здесь рождаются снова Правда и Ложь
и рождаются Благо и Зло…
=..= Атман – тайна тайн, которую ты
до конца ещё не познал,
=.= и познать не сможешь, пока не познал
пробуждение ото сна.
=.= Из себя пространство и связи в нём
выплетаешь ты, как паук,
=.= мечешь времени ты золотую стрелу
как поющий от удали лук..
=.= Ты опять таков, как и прежде был –
не мудрец, не царь и не Бог,
=.= Ты забыл о том,, чем прежде владел,
Ты простой человек, иог.
=.= Об одном лишь ты помнишь – вовсём есть смысл,
кроме смысла нет ничего.
=.= Всё едино, всё благо, нельзя никому
изменить бытия ничьего.
=.= Потому, о мудрец, сошедший с вершин,
с нерушимых предвечных вершин,
=.= эту жизнь, какою б она ни была,
как священный обряд верши ОМ!
БАЛЛАДА О ЧЕЛОВЕКЕ, КОТОРЫЙ НЕ ЕЛ.
Началось всё с того, что я потерял аппетит.
Я почти что не ел и не пил, но при том не слабел, не худел.
А потом ощутил, что пища мне вовсе претит.
И решил: раз не хочешь – не ешь. И – не хотел.
Так неделю прожил, и не стало мне хуже.
И тело будто бы в силе, и будто бы разум остёр
Удивленье жены переходит в ужас,
А моё – в восторг.
Бросил работу. А кто тут не бросит?
Мы привязаны к ней за кишки.
У кого они жратвы не просят
Не пойдёт задаром в ишаки.
Так живу и живу, словно пан-поляк.
Почему я не помер, постясь?
Удивленье жены переходит в панику,
А моё – в экстаз.
Я свободен от работы, набившей оскому,
Я свободен от этих тошнотворных
Заседаний собраний, завкомов,
Магазинов, базаров, уборных!
Так я праздновал – глупо и рано. Сейчас-то,
Многократно жизнью бит,
Я считаю, что если не есть – это счастье,
То гораздо большее счастье – не быть.
Вот уборная, скажем. Что она? Так, 00.
А разрушила мой семейный очаг.
Жена идёт – из неё, в неё ль –
Вижу стыд и укор в дорогих очах.
Думает, что я, пустой и чистый , брезгаю
Едящей и рыгающей – неопрятной.
Я же ей ни разу слова резкого,
Хоть, конечно, было неприятно.
Нужно ль продолжать? Любовь на шлак
Прогорела быстро в скандалах – и вот те на!
Себе по вкусу другого нашла,
Набитого калом и блевотиной.
Ушла. Отключили воду и свет.
Это мне стоило нервов.
И тут как тут уже жилсовет –
Банда пенсионеров.
Говорят, что я-де –
Просто подумать нелепо –
Я-де тунеядец!
А в доме ни корки хлеба.
Посажен, сижу, приготовленный к высылке
Конечно, отказываюсь от пищи.
Пришёл и пришил: «Голодовка, вылазка!»
Некий тип, этой пищей насыщен.
Тут надзиратель ему – мол, и мол:
Две недели, а выглядит так же жирно.
Чин опешил и долго, смущённый, молол
Всякое «рациональное зерно».
А я ему напористо:
«Не хочу есть!»
- Ах, так это не сектант, а шизофреник просто!
Это просто чудо из чудес!
И тотчас же меня в дом сумасшедший,
Где приложено было рвение
Чтобы я, полгода не пивший, не евший
Вернулся на лоно пищеварения.
Бормоча заклинания: «Вам всё это кажется,!»
Прямо инквизиторы, с пением и верой,
С ложечки меня питают манной кашицей
И внутримышечно – адовой серой.
Я блюю – а меня питают.
Блюя проглатываю, блюю проглатывая,
Извёлся, измучен, как свечка таю –
Закормили меня насмерть, проклятые!
Как я уже упоминал, это стихотворений – отражение бесед с пациентом львовской психиатрической клиники, когда в начале шестидесятых Аракадий ко мне во Львов..
Аркадий превратил этот образ в метафору своих отношений с миром..
П Е Р Е В О Д Ы.
С ФРАНЦУЗСКОГО.
АРТЮР РЕМБО.
ГЛАСНЫЕ.
А – чёрный, красный – И, а Ю – зелёный.
О – голубой, Е – белый гласный звук.
А – власяница траурная мух
Кружащихся над свалкою зловонной.
Е – пара белизна, палаток круг,
Дрожь зонтиков и глетчер озарённый,
И – кровь и рот, весельем искаженный,
Весельем гнева и похмельных мук
Ю – равномерный пульс морской пучины,
Мир пастбищ и животных, мир морщины,
Что на челе алхимиков лежит.
О зов рожка с мелодией безвестной,
Планет и духов лёт в тиши небесной,
О – голубым огнём твой взор горит.
ШАРЛЬ БОДЛЕР.
ВВЕДЕНИЕ К «ЦВЕТАМ ЗЛА».
Мы грехами, глупостью и ленью
Растлены до глубины души,
Точно так, как нищих жалят вши,
Нас привычно жалят сожаленья.
Покаянье - лживо, грех – приятен,
Мы охотно сознаёмся в нём
И опять его стезёй идём,
Мня, что мы очистились от пятен.
В колыбели зла владыка Дьявол
Наши души нежно укачал,
Нашей воли дорогой металл
Этот химик сведущий расплавил.
Нашим сердцем бесы управляют!
В мерзостях ища себе услад.
С каждым днём мы глубже сходим в ад,
Но ни вонь, ни мрак нас не пугают.
Мы из наслаждений наших скудных
Упустить страшимся что-нибудь,
Так целует и кусает грудь
Старой шлюхе в бедности распутник.
Нам разбой, насилие, поджоги
Что-то вроде яркого шитья
На канве банальной бытия,
Всё ж красоты те для нас убоги.
Но среди орлов и носорогов,
Скорпионов, кобр, макак, пантер
Мечущихся. воющих химер
В мерзостной кунсткамере пороков
Есть одна необычайно злая,
Чужд ей грозный жест и громкий крик,
Но весь мир, каков он ни велик
Может проглотить она, зевая.
Это – скука! Со слезой неверной
Бредит пытками, куря гашиш,
Тщетно ты знакомство с ней таишь,
Мой читатель, брат мой лицемерный
С АНГЛИЙСКОГО
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ
ПЕСНЬ МЕРТВЕЦОВ.
1
Мы мечтали, задыхаясь в тёмных городах
О далёких, горизонтом спрятанных мирах.
Шёпот был, виденье было, был приказ: Вперёд!
Было так, как будто дух нас нелюдской ведёт.
Как идёт олень, оставив стадо молодой
Мы с доверчивостью детской шли своей тропой.
Но потом иссякла пища, высохла вода,
И на землю с детской верой мы легли тогда.
Мы везде – в степях, в пустынях, в зарослях легли
Чтоб дорогу наши дети по костям нашли.
Дети, следуйте за нами! Дерево цветёт,
Нашей кровью корень вскормлен, скоро будет плод.
Следуйте! Мы ждём у наших брошенных дорог
Чтоб раздался мерный ропот миллионов ног.
Следуйте! Не должно гибнуть понапрасну нам –
По костям отцов придёте вы к своим костям.
2
День-ночь, день-ночь мы идём по Африке.
День-ночь, день ночь всё по той же Африке.
Пыль-пыль-пыль-пыль от шагающих сапог
И отпуска нет на войне
Дай Бог нам сил обезуметь не совсем,
Брось-брось-брось-брось думать, что там впереди,
Лишь пыль-пыль-пыль от шагающих сапог
И отпуска нет на войне.
Я шёл сквозь ад шесть недель и я клянусь –
Там нет ни тьмы, ни жаровен, ни чертей
А – пыль-пыль-пыль от шагающих сапог
И отпуска нет на войне.
3
Океан мы кормим тысячу лет,
Но он ещё не сыт.
Хотя уже каждой его волной
Английский мертвец омыт.
На съеденье была наша лучшая часть
Рыбам и чайкам дана.
Коль кровью нужно платить за власть
Мы заплатили сполна.
На берег выносит каждый прибой
Остовы наших судов
Каждый отлив на песок за собой
Наших кладёт мертвецов
На лавовых рифах гниют суда
При вспышках серных огней…
Коль кровью нужно платить за власть,
Коль кровью нужно платить за власть
Нельзя заплатить щедрей.
© Copyright: Глеб Ходорковский, 2009
Свидетельство о публикации №2906161246
© Copyright: Глеб Ходорковский, 2012
Свидетельство о публикации №112012009763
Список читателей / Версия для печати / Разместить анонс / Заявить о нарушении
Другие произведения автора Глеб Ходорковский
Рецензии
Написать рецензию