ИСУС НАЗАРЕЙ
Меж деревьев ночных Гефсиманского сада
тени мечутся в блеске слепых фонарей.
Он выходит к толпе: «Не ищите, не надо,
я пред вами стою, я – Исус Назарей!»
«Будь смелей, ученик мой любимый Иуда,
подойди, на прощанье обнимемся, брат…»
Но трясли кулаками и кольями люди
и кричали: «Обманщик! Ты будешь распят!»
«Как мы ждали тебя, истребляя сомненья,
ждали тысячу лет, твоё имя тая.
Где обещанный рай, где любовь и спасенье,
почему бесконечна дорога твоя?!.»
Ждём две тысячи лет исполненья завета,
и кикиморы крестятся, и упыри…
Над горой Елеонской проносится ветер,
и таращатся бельмами ввысь фонари.
И чем громче кричат фарисеи и судьи,
тем отчётливей голос, шаги у дверей:
«Я три тысячи лет жду вас, добрые люди,
я пред вами стою, я – Исус Назарей!»
МОНОЛОГ ИУДЫ
– Аз есмь Искариот Иуда!..
Я присягаюсь: Правду – и ни грана кроме,
я невиновен, нет ни капли крови
на мне Учителя любимого, а судей
прошу достойными быть званья слуг Фемиды
и суд вершить по чести, не для вида.
Я смелым был, способным, бескорыстным,
об этом говорил сам Иисус.
Он говорил: «Ты стойкий в вере чистой
и первым примешь испытаний страшный груз!»
Все ждали Слова – страждущие, кроткие,
и шли мы к людям, поучали всех,
а кто бежит, кто прячется, напротив,
для нас, Апостолов, сие есть тяжкий грех,
и версия о розыске Христа
бессмысленна, ничтожна и пуста!
Не тайное убийство, не отрава –
нужна была им явная расправа,
и на своей преступной злой вечери,
отяжелевшие от пищи и вина,
они умыслили совсем иные меры,
в истории наигнуснейший план!
Чтоб в людях вновь посеять смуту и испуг,
Учителя предаст пусть самый верный друг!
Так в Гефсиманский сад, Спасителя кляня,
они насильно привели меня!
Лелеятелям собственного права
нужна была народная расправа!
Чтоб разорвать связующую нить,
обманутые люди сами
должны Его безжалостно убить!
Народ он есть народ – кто будет отвечать?
Вот почему веками
Рабам привычнее и выгодней молчать.
Иисус Христос к ним вышел без боязни
и осенил рукой ерусалимский сброд,
Ему ещё идти своим путём до казни,
а мой уже сейчас настал черёд!
Он подошел ко мне проститься и обнял,
и первым Он – не я – поцеловал,
и Он сказал: «Крепись, мы это знали!..»
Заплакал я тогда от радости и от печали,
а стражники испуганно молчали,
и лишь толпа кричала, но она – слепая!..
Как видите, бесплодна и вторая
из версий обвинительного акта
по плану их морального терракта!
Да-да, я знаю, не спешите, по порядку,
сегодня я зарежу правду-матку,
родившую гибрид – огромнейшую ложь!
Известно, что посеешь, то пожнёшь,
но грех земной есть проявление природы,
природы проявленье и всего лишь…
За грех души караются народы,
и с этим, к сожаленью, не поспоришь.
Так вот к чему привел тот план лжецов –
за свой покой продали земли наших праотцов –
так просчитаться!.. Рву я дальше сети,
в которых версия по счёту будет третьей.
Моя ошибка в том, что одолеть искуса
не смог, когда хотел спасти я Иисуса,
тогда бы смог Он словом и делами
навеки закрепить достигнутое нами.
Ну что ж, пора поговорить о серебре –
подлейшая страница в их игре!
Душа – она одна, как небо и как суша,
и отдал я Спасителю всю душу,
что мог тогда, скажите, я продать,
и что они могли бы покупать
на сребреников тридцать?.. О, молва-змея!..
Ведь доверяла мне казну не зря Семья!
Когда товара нет, и торга быть не может,
но этот смысл потом так извратится ложью,
и это всё они прекрасно знали!..
Я умолял не убивать Христа,
тут логика моя была проста:
когда умрёт Иисус, как смертный человек,
печалиться не долго будет век, –
так и они считали!.. Но не рассчитали!..
Ни Ирод, ни Пилат, ни те, что рангом ниже,
мы приближаемся к той истине всё ближе,
к той, пред которой ни одна из версий
не пригодится устроителям диверсий
в сердцах людей, их душах и сознанье,
какое бы там ни было заданье.
Учитель знал, я повторяю, наперёд
всё то, что с ним – не отвратить! – произойдёт.
Так, если Он решил до дна ту чашу пить,
Его судьбы никак не мог я изменить,
так в чём моя вина?
При чём тут я, измена, да будь что!..
О, подлый мир, обманутый мечтой
постылой!..
Простите меня, граждане и судьи,
простите, люди, было, было…
ЭТОТ СУД
Этот суд был скорым на расправу,
вопль толпы был слышен за версту,
жизнь была дарована Варраве,
смерть была назначена Христу.
Было всё расписано заране:
пальмовые ветви и шипы,
вечнокровоточащие раны,
муки человеческой души.
Я не буду мудрствовать лукаво,
лишь устами прикоснусь к кресту,
смерть была назначена Варраве,
жизнь была дарована Христу.
В ПУТИ
Всё сильнее мне навстречу ветер,
Всё труднее двигаться во мгле
В поисках Божественного Света,
В поисках спасенья на земле.
Но жива заветная надежда,
Что сумею тьму перебороть,
Что в пути поможет, как и прежде,
Строгий милосердный наш Господь.
Зван Христом был каждый раб и воин
Быть в походе до последних дней…
За спиною тьма стоит стеною,
Впереди зарницы от огней!..
ПОСОХ
Преп. Алексию,
человеку Божиему
Платьице из ситца шьёт портниха,
Птица – в небо, в землю – корешок,
Шляп и шуб ушла неразбериха,
Март, прощай, давай – на посошок!
В этот день и люди, и деревья
Как бы чуточку навеселе,
Не прошу руки я у царевны,
Дай мне посох, Тёплый Алексей.
Я пойду своей тропинкой тихой,
Из цветов сплетая поясок,
Из души ушла неразбериха,
Стал слышнее чистый голосок.
В час лихой людского озлобленья
Он, наивный, еле различим,
Он – моё проклятье и моленье,
И моё спасенье от кручин.
Посох мой поставьте в изголовье,
А напротив встанет крест простой,
И однажды посох тот холодный
Вдруг заплещет тёплою листвой.
Пусть она согреет в день ненастный
Всех прохожих песней о весне,
Был, как видно, вовсе не напрасным
Твой подарок, Тёплый Алексей.
Думающий о насущном хлебе
Приходи ко мне – на посошок,
Ты услышишь жаворонка в небе
И пчелы медовой шепоток…
ЛЮБИТЕ ДРУГ ДРУГА
Порою приходится в жизни особенно туго,
Мы к небу взываем отчаянно: «Боже наш правый,
Скажи, как нам вырваться прочь из порочного круга,
В чём наше спасенье и где она, вечная правда?!.»
А Он на горе и под небом безоблачно синим,
Так лик Его светел, что полнится солнцем округа,
И голос спокоен и звонок: «Ни хлебом единым,
И нынче, и присно любите, любите друг друга!»
И верилось всем: и достойным, и грешным, и сирым,
Ну, вот и сбылось то, что чаялось прежде веками,
Но дьявол продолжил свои закулисные игры,
Людские сердца обращая в холодные камни.
Мы глохли и слепли, иные уже безнадёжно,
Кружа нас, сбивала с дороги коварная вьюга,
И голос, стихая, всё реже, всё меньше тревожил,
И всё ненавистнее мы становились друг другу.
И солнце погасло, и по небу - чёрные тучи,
Земля задрожала, и стража замолкла в испуге…
А губы Его и доныне всё шепчут беззвучно:
«Любите, любите, любите, любите друг друга…»
САТАНА
Глаз не смыкает сатана,
в себе самом души не чая,
он яд без устали и сна
в речах премудрых расточает.
Мол, вот она, цена обид,
всех, как котят слепых, и скопом!..
Что это, как не геноцид,
позднее прозванный Потопом?
Любви во имя и добра
нахмурить бровь и, мало горя,
напалмом выжечь города –
издержки творческих теорий.
И, как испытанный истец,
задаст вопрос о состраданье:
«Как милосердный мог Отец
отдать дитя на поруганье ?!.
А Страшный Суд – сплошной террор,
пора прочесть без ослепленья
всю Библию, как протокол
цепи кровавых преступлений…»
Как он умён, и речь красна,
и лик, исполненный печали…
Глаз не смыкает сатана,
глядит бесстыжими очами.
КАК ПЁС…
Даров причастный лучезарных,
ты в круг пороков и страстей
вновь возвращаешься бездарно,
как пёс к блевотине своей.
Проститься может неофиту,
но ты, познавший таинств суть,
а за спиной держащий фигу,
не уповай на Божий суд.
О, жалкий раб, неблагодарный,
челом воспринявший елей,
вдыхаешь вновь ты чад угарный
безумной похоти своей.
Сам Сатана спешит со свитой,
а на подносе у чертей,
алеет лентой перевитый
твой свиток правильных речей.
А с чёрной лентой длинный список
твоих грехов и грязных дел,
на нем сидит большая крыса
с травой лечебной Чистотел.
Но это так лишь, для близира,
потом удвоится вина:
за сан народного кумира,
за верность тихих прихожан.
Ты Божьи заповеди рушил
и не оставил ни одной,
и в тот же час чужие души
учил, как батюшка родной.
Я не сужу, и вправе разве,
есть в мире высший Судия,
и, может быть, больные язвы
узрел, скорбя, не только я.
Не мне кого в святые сватать,
я сам порочен до костей…
А пес крадется виновато
опять к блевотине своей.
ВЕРБНОЕ ВОСКРЕСЕНЬЕ
Цветёт весна!.. Что может быть дороже,
чем быть причастным тайне неземной,
иду, иду под праздничной порошей,
я с тёплой вербной веточкой домой.
Сегодня день, как и тогда, погожий,
и так же весел, и разноголос,
о, в этот день в сиянье славы Божьей
в Иерусалим въезжал Исус Христос.
Кружит, кружит апрельскою метелью
и осыпает сердце первоцвет,
и вечен день восторженной свирели,
и краток миг двух тысяч долгих лет.
И снова чудо: с неба быстрый дождик,
нечаянный такой, не грозовой,
и на цветке пушистом осторожно
мир отражён дрожащею слезой.
О, эти слёзы радости и боли,
единственным ответом на вопрос,
я чёрный хлеб посыплю белой солью,
благослови мне трапезу, Христос.
А веточку поставлю под икону
и помолюсь: «…Иже на небеси…»,
и отзовётся колокольным звоном
мне светлый вечер на моё «спаси…»
СВЯТАЯ ТРОИЦА
Нам во дни ненастные,
в тяжкие годины,
словно солнце ясное,
Бог Отец единый.
Как залог спасения
в час беды народной,
светом воскресения
Сын Единородный.
Через тьмы и чащами,
по воде, по суше
с высями летящими
Дух Святый и сущий.
Много понаписано,
больше наговорено,
но сияет истиной
древняя история.
Кто-то там беснуется,
воет поневоле:
«Христиане русские,
как вас накололи!..»
Но от солнца ясного
тают тьмы и льдины,
сути ипостасные
вечны и едины.
Что бы там ни строили,
что б ни городили,
есть Святая Троица
в православной силе.
Кривду переплавила
тихая, простая
правда Православия –
Троица Святая!
***
Не тревожь меня звон колокольный,
нет на мне никакого креста,
пусть беспомощный люд богомольный
прославляет наивно Христа.
Прославляет и денно, и нощно,
просит Сына и молит Отца…
Отчего, отчего мне так тошно,
и не видно неправде конца.
Будний день или праздник престольный,
все одно онемели уста,
не буди меня звон колокольный,
сон мне брат, а могила – сестра.
Словоблудие!.. Бред малахольный,
мерзких бесов (чур-чур мя!) возня.
Помоги же мне звон колокольный,
да разрушится зла западня!
Выбор мой и нелегкий, и вольный:
на земле, как и на небеси,
ты меня, чудный звон колокольный,
растревожь, пробуди и спаси.
Будний день или праздник престольный,
и молитва, и свет от креста…
Эта жизнь, этот звон колокольный,–
все во имя, во славу Христа.
ГОРЧИЧНОЕ ЗЕРНО
Господи, прости сугубо личное,
я вернулся, бедный блудный сын,
я принёс Твоё зерно горчичное,
дар бесценный в день моих крестин.
Долгий путь одолевал я исподволь,
спотыкался, падал, погибал,
может, поздно я пришел на исповедь,
может, безнадёжно опоздал?..
Высох в камень мой причастный хлебушек,
в воду обратилось и вино,
Боже милосердный, не погребуйте,
я принёс горчичное зерно.
Крохотное, пытанное битвою,
беспощадным солнцем и грозой,
покаянной пробужу молитвою,
окроплю живительной слезой.
Господи, прости сугубо личное,
я вернулся, бедный блудный сын,
я принёс Твоё зерно горчичное,
я сберёг его под кроною седин.
НОЧЬ НАД ИУДЕЕЙ
Ночь беззвёздная над Иудеей,
всё сбывается в срок и сполна,
есть в наличие все лицедеи:
палачи, фарисеи, толпа.
Аз воздам…
Но сегодня лишь враны
занимают степенно места,
и горят кровью истины раны
на истерзанном теле Христа.
Плачет Петр от стыда и бессилья,
что-то шепчет безумный старик,
и взлетает над каменной пылью
петушиный ликующий крик.
Что ты, Господи, делаешь с нами,
как ужасны земные пути,
если крошится даже камень,
а иуды целуют кресты.
Если даже апостолы сами
сомневались, Мессия, в тебе,
кто же выведет нас из тумана,
разобраться поможет в судьбе.
Багряницею небо зардеет,
всем воздастся
в свой срок и сполна…
Ничего, что пока лицедеи,
ничего, что темны времена.
ИКОНА
В день воскресный сегодня
по душе и закону,
и во славу Господню
я принёс в дом икону.
Чтобы не было близким
ничего, ласки кроме,
только ныне и присно
Божья милость в сем доме.
Чтобы полнилась чаша
не отравою-зельем,
а лишь радостью нашей
да семейным весельем.
Чтобы там, где чужбина,
в неспокойных пределах,
охраняла нам сына
Богородица Дева.
Матерь Спаса Мария,
всем пошлёт исцеленье,
яко есть, вы узрите,
свет великий спасенья.
Помолюсь и с поклоном
в день воскресный сегодня
поцелую икону
я во имя Господне.
КАНУН РОЖДЕСТВА
Как радостно светятся лики иконостаса,
ладан курится и облачком тянется ввысь,
свечи слезятся во славу заветного часа,
тлеют лампады… И ты, брат, со мной помолись.
В час тот условный исполнятся верные сроки,
Ирод безумствует в страхе пред правдой молвы,
но зажигается ночью звезда на востоке,
и поспешают в дорогу с дарами волхвы.
Дымкою тает и оберегает нас ладан,
отогревает иззябшие души, как птиц,
верою теплятся наши сердца и лампады,
и никаких меж землею и небом границ.
Мы в светлом храме всенощную служим сегодня,
в высь неземную распевно летят голоса,
плачут и свечи, сгорая во имя Господне,
и открываются истиной слов небеса.
Делом преподаны, кровью оплачены эти уроки,
и безупречно назначены все времена,
завтра исполнятся, брат мой, заветные сроки,
вспыхнет Звезда и рассеется смертная тьма!
С Праздником!..
Каким бы сладким ни был сон,
Вставай скорей с постели.
Вот и пришло к нам Рождество,
Кружит с утра метелью.
Оно недаром к нам пришло,
Небесное посланье.
А чтобы было хорошо,
Легко скользили сани.
И чтоб, обиды не тая,
Любили мы друг друга.
И чтоб кружилася земля
По заданному кругу.
Каким бы страшным ни был век,
Спасёт нас состраданье.
О том и этот лёгкий снег,
Щеки твоей касанье.
И двор, похожий на кроссворд,
И праздничная тайна...
Так пусть всегда на Рождество
Над нами снег летает!..
ПОЭТ И ХРАМ
Кто сказал, что храм не для поэта,
кто придумал этакую чушь?
Жизнь поэта – это жажда света,
это путь сквозь мрак ночной и глушь.
Этот путь страданьями оплачен,
но зато единственный и свой,
потому и выбор однозначен:
только к небу, к истине живой.
Как туман, растают злые речи,
отзвенят, как медные гроши…
Наши жизни – это те же свечи,
только с Божьим пламенем души.
Жизнь поэта – это жажда света,
это путь сквозь мрак ночной и глушь.
Кто сказал, что храм не для поэта,
кто придумал этакую чушь?
Разве так бывает, чтоб без смысла
тучи разошлись и в вышине
радуга нарядная повисла
бесподобным праздничным кашне.
Ни к чему обманные нам речи,
свечи ясным пламенем горят,
и молитвам радостным навстречу
ангелы небесные летят.
СНЕГ КРУЖИТ-ВОРОЖИТ
Снег кружит-ворожит над седою,
непутёвой моей головой,
что мне делать, товарищ, с собою,
где блуждает мой сон золотой?
Не тверди, что закон – это дышло,
бедный флюгер в покое оставь,
виновата всего лишь одышка,
возрастная ворчливая явь.
Не гадай на кофейной ты гуще,
да и карты пока отложи,
расскажи поподробней, получше
про свою непонятную жизнь.
Лучше мучаться в поисках смысла,
ошибаться, страдать, прозревать,
чем торочить: „кабы чё не вышло“
и бессмысленно век прозябать.
Снег кружит-ворожит, а весною –
чем не чудо! – проснулась трава,
и бреду я тропинкой лесною,
вспоминаю простые слова.
Лучше мучаться в поисках смысла,
постигая глубины высот,
чем качаться пустым коромыслом
в доме том, где никто не живёт.
ЕСЛИ БОГУ БУДЕТ УГОДНО
Хочешь быть не рабом, а свободным,
чтобы крылья, простор голубой…
Если Богу будет угодно,
Он, пожалуй, займется тобой.
Или жаждешь предстать принародно,
говорить о беде и борьбе…
Если Богу будет угодно,
Он, пожалуй, поможет тебе.
Возмечтаешь ли ночью холодной,
чтобы рядом, и хороша…
Если Богу будет угодно,
то, пожалуй, найдется душа.
А замыслишь в пустыне бесплодной
сад взрастить и взлелеять плоды…
Если Богу будет угодно,
то, пожалуй, не будет беды.
Как решишь, так и будет в природе,
и взлетишь, и пойдешь по воде…
Если Богу будет угодно,
все, пожалуй, возможно в судьбе.
Нет того, что не сбудется сроду,
и недаром в глазах наших свет…
А когда будет Богу угодно,
сам в себе отыщи ты ответ.
ОПОМНИЛИСЬ…
Опомнились!.. И повалили в храм,
толпой попёрли: «О, и мы с усами!»,
а для чего (позор и стыд, и срам!..),
не понимаем, к сожаленью, сами.
Почуяли, силён еще инстинкт:
успеть – и оказаться в нужном месте,
приелся социальный магазин
и давка – форма хамского протеста.
Мол, всё непросто, что-то есть и тут,
не зря кадят и щедро ставят свечи,
и молятся, и ангельски поют,
и батюшка провозглашает речи.
Не прозевать бы и не прогадать,
не опоздать бы к дорогой раздаче,
и нам отвесьте Божью благодать,
ну, с наших жертв, хотя бы в виде сдачи.
Товарищи, не жмите мне боков,
да не толкайтесь, опустите локти,
ведь знаете, что хватит всем хлебов
и крови, так что спрячьте свои когти!..
Неувядаемый комсорговский задор,
карьера будет сказочки поболе,
простите мне словесный этот вздор,
освободите, милые, от боли.
Опомнились!.. И повалили в храм,
такие, блин, кругом специалисты,
но странно так, что с проповедью к нам
идут все чаще горе-атеисты.
Перекрещусь и запалю свечу,
и вознесу горячую молитву,
дай, Боже, пережить мне эту битву,
и пусть смиренье будет по плечу.
КУПИ ИКОНКУ
Купил ты бутылку, а не иконку,
не радость купил ты, а скорби,
и храм, хоронясь, обошёл ты
сторонкой,
как скоро ты сдался, как скоро…
Не свечку зажёг, а купил ты бутылку,
а дна у проклятой-то нету,
и лупит она тебя, друг, по затылку,
и вновь в голове без просвету.
А бесы хохочут и весело пляшут,
и не теряя минуты,
сипят во все глотки: «Он тоже из наших!»
и шлют тебе, братец, салюты.
Я верю, что трудно, я знаю, непросто
в душе у тебя и в округе,
что жизнь закрутила такие колеса,
а к Богу всегда недосуги.
На грешной земле нет святых от рожденья,
заканчивай пиршество злое,
и чтобы спровадить беду-наважденье,
молись завтра пред аналоем.
Сегодня ты, брат, обминул храм сторонкой,
как скоро ты сдался, как скоро…
Но завтра ты купишь простую иконку
и встретишься с радостным взором.
И тотчас проснется усталое сердце,
очнётся забытая память,
и свет воссияет, и Бог милосердный
услышит твое покаянье.
ЗДРАВСТВУЙ, ЦЕРКОВЬ МОЯ
Здравствуй, церковь моя, ненаглядная,
ты в любую погоду нарядная,
и светлы купола, и сияют кресты,
двести лет, двести лет вечно юная ты.
У высоких окон низко я поклонюсь
и тихонько челом стен безмолвных коснусь,
в сердце трепет и боль, память первой любви,
не забудь меня, Бог, позови, позови!
Здравствуй, церковь моя, благодатная
в часы мирные, в часы ратные,
никому не отнять красоты, чистоты,
смотрит ласково Бог на тебя с высоты.
У высоких окон низко я поклонюсь
и тихонько челом стен безмолвных коснусь,
в сердце трепет и боль, память первой любви,
не забудь меня, Бог, позови, позови!
Здравствуй, церковь моя, ненаглядная,
ты в любую погоду нарядная,
и светлы купола, и сияют кресты,
двести лет, двести лет вечно юная ты.
Никому не отнять красоты, чистоты,
смотрит ласково Бог на тебя с высоты.