Небо чисто, солнце ярко —
Как щедра природа-мать!
Мы идём с монахом. Жарко.
«Просто Божья благодать!» —
Восхищается мой спутник.
Хорошо ему идти,
Если в радость — каждый прутик
И травинка на пути.
Я любуюсь, как с пейзажем
Он почти что заодно —
В черной ризе, но мне даже
Светлым кажется пятно,
Встал сейчас он на колени
Головою на восток
И склонился... Для молений?
Нет: он нюхает цветок!
Одолели гору вместе —
Вдохновенье вознесло.
До чего ж в красивом месте
Над рекой стоит село!
Здесь, на круче, постояли...
Плыл в глазах его рассвет...
Я заметил: постоянно
Изменяется их цвет.
В них смешались: незабудка,
Малахит и бирюза...
Говорю: «Вас как зовут-то?»
«Авель», — тихо он сказал.
Познакомились. «Мне — вправо.»
«Ну а мне — топтать пустырь...
По шелковым, мягким травам,
В свой бескрайний монастырь.
Что ж, прости», — вздохнул паломник
И ушёл... Куда — Бог весть.
Только до сих пор тепло мне,
Что он в мире где-то есть...
А наутро у хозяйки
Дома, где я ночевал,
У сороки и всезнайки,
Шумной, как Девятый вал,
Я спросил: «Вот, думал — ехал:
Монастырь в округе есть?»
Тётка прыснула от смеха:
«Стать монахом — это честь!..»
Но, услышав имя Авель,
Глянув в сторону мою,
Отложила нож и щавель
И присела на скамью:
«Расскажу, пока нет деда,
Как услышит — перебьёт...»
И за время до обеда
Мне поведала своё.
Монастырь-то был здесь, женский,
Так — три кельи, огород...
Рядом — храм Преображенский.
Не толпился там народ.
Но пришёл монах зимой тут,
Скромный, тихий, как во сне,
И, с шишей каких-то, стройку
Он затеял по весне.
С нашим батюшкою местным
Стал крестить и отпевать,
Помогал всем безвозмездно,
Скарб имел — ручную кладь.
А народ смотрел, судачил,
Мол, святой, как ни крути,
И приметил, что — к удаче,
Повстречать его в пути.
Имя Авель стало звонко,
Набирало высоту,
А когда он взял ребёнка,
Бедолагу-сироту,
Безнадёжного, больного,
Сам лечил, над ним дрожа,
Стал народ простое слово
От монаха уважать...
Правда, были инциденты —
Ведь у всех беда своя —
Здесь жила на алименты
Очень бедная семья:
Мать и четверо мальчишек,
От пяти до десяти.
У кого бывал излишек —
Им старались отнести.
Удавалось как-то выжить,
То отдельные дела...
Только мать скоропостижно
Заболела, умерла.
А во время погребенья
Хлынул ливень, как потоп.
Постарался за мгновенья
Уложиться землекоп.
И народ как будто смыло.
Дождь осенний — лиходей.
И осталось у могилы
Только пятеро людей...
Четверых полураздетых
Малышей узрел монах:
Все в резиновых, недетских,
Неподъёмных сапогах.
А глаза... Лишь глянул Авель,
Полетело сердце вскачь...
Младший стёр с руки след капель:
«Что ты, родненький, не плачь.»
«Я не плачу... Это дождик...
Мамка ваша, там, в раю...
А пойдём ко мне, пирожных
Нет, но щами накормлю...»
Старший исподлобья, зорко
Посмотрел: «Да нам пора...
Там у нас ещё Трезорка,
На цепи не ел с утра.»
«Так заскочим за Трезоркой
И все вместе — на обед!»
Младший шепчет: «Съел я корку
Для Трезорки... Больше нет!..»
Старший буркнул: «Всё растратил!
Не ребёнок, а беда...»
И сказал на радость братьям,
Чуть вздохнув: «Пойдём тогда...»
Шли цепочкой, как гусята.
Грязь цепляла сапоги.
Крикнул вдруг в колонне пятый:
«Папа, папа, помоги!..»
Еле Авель удержался,
Не рванулся со всех ног.
Проглотив поглубже жалость,
Прохрипел: «Иду, сынок.»
Взял мальца: «Сапог дырявый.
Брось.» На шею посадил.
«Как зовут тебя, чернявый?»
Он ответил: «Автандил.»
Авель шёл. О чём он мыслил?
Обо всём и ни о чём,
О проблемах, что повисли
И уснули над плечом?..
В такт шагам шептал, что думал:
«Вы теперь — моя семья...»
В незапамятном году, мол,
Так же брёл за братом я...
Продолжение - далее на страничке.