Мужик

Алексий Чернетовский
     Нету сил у Кузьмича,
     Пригорюнился.
     Праздник в церкви, а друзья
     По домам сидят.
     Этот пьяный, тот больной,
     Третий шибко занятой...

Старый пономарь Кузьмич давно уже служит в сельском храме
с еще более пожилым священником Иоанном. Они часто понимают
друг друга не то-что с полуслова, а даже с полувзгляда.
Кузьмич, бывало, задремит, так батюшке достаточно чуть
громче дать возглас, да взглянуть в сторону, где висит
кадило и все понятно, пора разжигать новый уголь.

Сегодня Кузьмич приуныл. Праздник пресвятой Богородицы,
а в храме ни одного мужика. Одни белые платочки. Господи,
хоть бы кого послал нам, а то порой воды бак не с кем
принести на молебен. Приходится ведрами таскать.

И гляди-ка, на малом выходе, появился в дверях мужик
незнакомый. Нормальный вроде, в смысле, не пьяный. Вид,
правда, не ахти какой, рубашка из пиджака торчит, нечесан.
Стал у входа, глазами озирается, кепку в руках мнет.

Тут вдруг на него бабы зашикали: "Хоть бы умылся ...
Приперся в грязных башмаках ... Перекрестится не умеет ...".
В общем, не успел Кузьмич обрадоваться, как мужика того
и след простыл. Выскочил наш пономарь из храма, поглядел
направо, налево. Забежал даже за сарай - никого.

Ну вот, теперь пусть не обижаются, что мужик в храм не идет,
да и вообще, не берегут они нас. Сосед вон, такой работящий,
а баба у него сварливая, пилит и пилит. Давно что-то не
заходил - хозяйство, коровы, лошадь.

С этими думами вернулся в храм - сам не свой, захотелось
самому убежать на все четыре стороны, да жалко батюшку
оставлять на этих ... Прости, Господи. Что творится. Эта
копейки считает, да так, что звон на весь храм. Та вон в
подсвечнике ковыряется, про клирос вообще молчу - и как
они успевают и петь и шептаться одновременно. Одна только
старушка вон стоит у икон с благоговением, да она по
возрасту, небось и не слышит ничего. А раньше всего
этого безобразия вроде и не замечал. Нет, бывало, выйдешь
шестопсалмие читать, а чудится, что нечистая сила шурудит
за спиной. Так начинаешь погромче, вроде и отпускает.

Вот батюшка вышел, проповедь говорит: "Марфа, Марфа.
Печешися и молвиши о мнозе..." (Лк.10) Да так защемило
сердце, и так стало неловко и за баб, да и сам каков - то
на огород надо, то то, то это, а о Господе вспоминаем,
когда прижмет уже к стенке.

Думай теперь, Кузьмич, как исповедовать грех осуждения.

А мужик тот - был он вообще или так, показалось?
Спросить у кого или засмеют?

(фото взял на время здесь: http://rusk.ru/st.php?idar=59393)