***
Где она, моя Поэзия?
Там, где кончена игра,
где пришла пора железная,
беспощадная пора.
В добром здравии и трезвая,
только чуть бледней лицо,
отнесла в ломбард Поэзия
обручальное кольцо.
Не торгуясь и не жалуясь,
там средь хлама и добра
из угла вериги ржавые,
улыбнувшись, забрала.
Забрала свои железные,
беспощадные права
настоящая Поэзия,
покаяния пора.
ДАЛ ГОСПОДЬ…
Дал Господь мне голос
да кадык на вые,
чтобы в непогоду
песни ветровые
музыкой и словом
ясные, живые
отложились словно
кольца годовые.
В них сияют росы,
и шумит в них крона,
и, ворча на осень,
чутко дремлют корни.
И порой им тоже
снится поле битвы,
где ковыль тревожный
шепчет мне молитвы.
Дал Господь мне голос
да кадык на вые,
вьюгу-непогоду,
годы роковые!..
СРЕТЕНЬЕ
В мемориальном серебре
деревья онемевшие,
мороз сильней, чем в январе,
лютует по-нездешнему.
Февраль отчаянный дебют
припас как раз на Сретенье.
поэта в этот день убьют,
Спаситель с храмом встретится.
Душа живёт, пока болит,
она в час сострадательный
словами песен и молитв
летит к своим ваятелям.
И чтобы ей хватило сил,
и было всё не попусту,
у тех, кто мир земной кроил,
проси ума по возрасту.
Ни льду эпох, ни лебеде,
ни пуле и ни лезвию
крещёную в святой воде
не одолеть поэзию.
Её тернистый чистый путь
ведёт ко дню весеннему…
Сегодня ледяная лють,
А завтра – Воскресение!
***
Где оно, моё слово?
Там оно, где оковы.
Там, где тени одна за другой
на стене обретают покой.
Ни ночей не жалею, ни дней,
превращаю я тени в людей,
люди там разбивают оковы,
тихо слышится там моё слово.
***
Во дни раздора и разбоя
дай силы, Боже, чтоб сберечь
и ум, дарованный Тобою,
и человеческую речь.
Пошли приют, лишённым крова,
прости блуждающих в ночи,
в сердца отчаявшихся снова
негромким словом постучи.
СЕРЕБРЯНАЯ НИТЬ
Летит серебряная нить,
ликует детвора!..
А мой возок скрипит, скрипит,
пришла его пора.
Пришла пора, крепись, дружок,
нелёгок нынче груз,
на славу вырос артишок
и репа, и арбуз.
И смех, и солнечный песок,
и грусть, и лунный свет,
изящный женский поясок
и золотой секрет.
А был такой чертополох,
то ливень был, то град,
пожары на переполох
помножены стократ.
Но пот упал на перегной,
туман – на чернозём,
что было сеяно весной,
не поросло быльём!..
Мне эта истина ясней
и ближе стала, брат:
успеть посеять на весне,
по осени – убрать.
Летит серебряная нить,
как радость, как печаль,
а мой возок скрипит, скрипит,
и пишется скрижаль.
НАЧНЁМ СНАЧАЛА
Начнем сначала,
с чистого листа,
когда,
как на деревьях почки,
душа еще младенчески чиста,
а плоть еще по-детски непорочна,
как первые зеленые листочки
ночного дерева или куста,
но мы,
как на деревьях почки,
начнем сначала,
с чистого листа…
ПОЭТЫ ХХ ВЕКА
Не стареем – становимся старше,
резче лица, спокойней слова,
приглушённей военные марши,
осторожней восторг соловья.
Но в часы роковой непогоды,
когда тучами скрыт небосвод,
мы встаём под знамёна свободы,
Муза нам «Марсельезу» поёт.
Возводили не зря баррикады,
не напрасно жгли ночью костры,
нет достойней и выше награды
сопричастным быть жизни страны.
Быть влюблённым в весенние дали,
в беспредельность нечаянных глаз,
что спасают от смертной печали,
ограждают от пошлости нас.
Век двадцатый – столетье коварства,
век двадцатый – столетье любви…
Не смолкают военные марши,
не стихают в саду соловьи.
В САД ВОЙДУ
В сад войду ночной тишиной
и по звёздам в бег босиком,
месяц юный рядом со мной
серебрится седым виском.
За спиной столько лет ночей,
но завьюжит жемчужный след,
словно свет незримых очей,
обмирающих яблонь цвет.
Во вселенной и на земле
удаётся не всем урок:
пробежать в колыбельной мгле,
уложиться в законный срок.
Снов пустых разомкнётся круг,
шум пространств, сводящий с ума,
в тишину обратится вдруг,
и от света ослепнет тьма.
И услышав горний глагол,
об одном прошепчу: «Сподобь
раба грешного Твоего
Твоё Слово сберечь, Господь…»
ПОСЛЕДНЕЕ ЯБЛОКО
Одинокое яблоко,
наливное, румяное,
поздней осени азбука,
седины озимь ранняя.
Ни тоски, ни оскомины
и ни приторной сладости,
на шершавой соломинке
плод печали и радости.
Дочерна зёрна вызрели,
мякоть светится бежево,
помолюсь, чтоб не вымерзли
мои саженцы нежные.
Пусть растут ввысь без зависти,
чтобы в час приуроченный
цвет и новые завязи
были без червоточины.
С корешком, с жёлтым листиком
моё слово и азбука,
подаю с Божьей милостью
вам последнее яблоко.
ЭТОТ ПУТЬ
А в овраге лесном тихо шепчет родник,
да звенит на ветру там зелёный тростник.
И весёлый ручей, убегающий вдаль,
никогда не поймёт, что такое печаль.
Через поле и степь, где цветы и пески,
он спешит, чтобы спеть в камышах у реки.
А по речке-реке да на лёгком плоту
я куда-то плыву и о чём-то пою.
Там, где пристань шумит и гудит пароход,
я оставил весло и свой маленький плот.
Из тумана реки, от портовых огней
я повёл свой корабль на просторы морей.
Рыбаки, рыбаки!.. Вам – трески полный трал!
Мне – вперёд полный ход и дрожащий штурвал.
Где команда моя?.. Сам себе капитан,
ждёт меня впереди штормовой океан.
Видишь, мальчик, как прост, немудрён этот путь,
и все дело лишь в том, чтоб с него не свернуть.
Да еще не забыть про зелёный тростник
там, где шепчет в овраге кристальный родник.
СЛАВА
У заманчивой славы
золотые края,
и пресладкой отравой
полна чаша твоя.
И нельзя отвертеться
или чуть пригубить,
просит глупое сердце
до дна чашу испить.
Быстротечно веселье
колосящейся ржи,
бесконечно похмелье
под названием жизнь.
Как сияют возмездья
золотые края,
как безжалостна бездна,
злая чаша сия!
Нет у горькой отравы
ни покрышки, ни дна…
И Сальери с Вараввой
не до сна, не до сна…
ПОСОХ
Платьице из ситца шьёт портниха,
птица – в небо, в землю – корешок,
шляп и шуб ушла неразбериха,
март, прощай, давай – на посошок!
В этот день и люди, и деревья
как бы чуточку навеселе,
не прошу руки я у царевны,
дай мне посох, Тёплый Алексей.
Я пойду своей тропинкой тихой,
из цветов сплетая поясок,
из души ушла неразбериха,
стал слышнее чистый голосок.
В час лихой людского озлобленья
он, наивный, еле различим,
он – моё проклятье и моленье,
и моё спасенье от кручин.
Посох мой поставьте в изголовье,
а напротив встанет крест простой,
и однажды посох тот холодный
вдруг заплещет тёплою листвой.
Пусть она согреет в день ненастный
всех прохожих песней о весне,
был, как видно, вовсе не напрасным
твой подарок, Тёплый Алексей.
Думающий о насущном хлебе
приходи ко мне – на посошок,
ты услышишь жаворонка в небе
и пчелы медовой шепоток…
ДУША МОЯ – РОДИНА
Не бельё – больную душу
в воду ледяную,
солнышко пускай просушит
лёгкую, льняную.
В ней березки восковые
с веточками-струнами,
радуга, дожди косые,
золотые, юные.
Звёздочка моя над рощей
маминой слезою,
над февральскою порошей
санной крутизною.
Ветерок родной, полынный,
здравствуй, до свидания,
ты один на именинах
и без опоздания.
Тайна омута лесного,
запах сена свежего:
одарили меня снова
тихою надеждою.
Поводырь –
асфальт заснеженный,
снег иль яблоневый цвет,
для машины, воздух режущей,
никаких различий нет.
Ввысь взлечу
прозрачным листиком,
песней хороводною,
ты и грешная, и чистая,
душа моя – Родина.
Я ИДУ ПО УТРЕННЕЙ ПОРОШЕ
Я иду по утренней пороше,
по асфальту блёстками ковёр,
«скрип-да-скрип» –
единственною ношей
мне с самим собою разговор.
Фонарей чело в дрожащих нимбах,
тёмных окон пристальнее взгляд:
как успеет ночка-невидимка
до рассвета сшить дневной наряд?
Телогрейку или платье в розах,
слёзы или радугу машин,
или, как у мартовских берёзок,
лёгкий и прозрачный крепдешин.
Край земли зарницей оторочен,
силуэтом города расшит,
мимо скорый поезд прогрохочет,
только, жаль, мне некуда спешить.
Мне до неба долгая дорога,
и в земле сырой не тот приют,
дай мне, Бог, пожить ещё немного,
дай примерить мой последний путь!
БАРАБАН
Что ж ты смолк, барабан?
Тут все спят беспробудно.
А не спит кто, тот пьян
или глух абсолютно.
Барабанщик был смел
и талантлив чертовски,
как он ритмы умел
выбивать по-отцовски!..
По упругим бокам
для веселья и смеху
бил на зависть врагам,
а друзьям на потеху.
За победным столом
не увидели люди,
как подкралось вдруг зло
с хитрым зельем в сосуде.
Барабанщик ты мой,
ты испробовал скуки,
стал совсем ты седой,
и дрожат твои руки.
В паутине весь дом
и в бегах тараканьих,
свили мыши гнездо
в боевом барабане.
И ЖИЗНЬ ПРОЖИТЬ
И жизнь прожить, и поле перейти,
на мине только бы не подорваться,
не утонуть и в пропасть не сорваться,
а главное – не сдать на полпути.
Не заблудиться в сказочном лесу,
в пустыне миражами не прельститься,
в отчаянье вконец не обозлиться,
на встречную не съехать полосу.
И вроде бы совсем не обормот,
и думалось и правильно, и четко,
года перебираю, словно чётки,
и вижу, вышло всё наоборот.
Так почему тогда живой ещё,
какие тут представишь объясненья,
меж тьмой и светом вечен дух сомненья,
но бесконечен и Творца расчёт.
Без цели не случается пути,
без смерти не получится рожденья,
успей в полёт перевести паденье
и жизнь прожить, и поле перейти.
ПОЭТ И ХРАМ
Кто сказал, что храм не для поэта,
кто придумал этакую чушь?
Жизнь поэта – это жажда света,
это путь сквозь мрак ночной и глушь.
Этот путь страданьями оплачен,
но зато единственный и свой,
потому и выбор однозначен:
только к небу, к истине живой.
Как туман, растают злые речи,
отзвенят, как медные гроши…
Наши жизни – это те же свечи,
только с Божьим пламенем души.
Жизнь поэта – это жажда света,
это путь сквозь мрак ночной и глушь.
Кто сказал, что храм не для поэта,
кто придумал этакую чушь?
Разве так бывает, чтоб без смысла
тучи разошлись и в вышине
радуга нарядная повисла
бесподобным праздничным кашне.
Ни к чему обманные нам речи,
свечи ясным пламенем горят,
и молитвам радостным навстречу
ангелы небесные летят.
ПРЕСТИЖ
Будет долог иль краток наш век,
тишины будет больше иль грома,
где прервётся стремительный бег,
на чужбине, а лучше бы дома,
кто с тобою в последней дороге
поплетётся трудить свои ноги?..
Всё отпущено каждому свыше,
и неважно, кто громче, кто тише,
всё одно: и в Москве, и в Париже
мы наложенный тянем оброк,
платим жизнью за золото строк,
нет на свете дороже престижа.
МУЖЕСТВО
Что такое мужество?
Быть самим собой.
Если жизнь закружится,
разгорится бой.
Если обнаружится
то, что враг сильней,
пусть поможет мужество
выстоять в огне.
А когда уляжется,
раны отболят,
а когда окажется
нужен новый сад…
То в борьбе со стужею
и в пути сквозь ночь
снова только мужество
сможет нам помочь.
А когда весенние
зацветут сады ,
а когда осенние
сладкие плоды…
Будет все заслуженно
и дано судьбой,
если было мужество
быть самим собой.
ЭТЮД № 114
На баяне играю по нотам
сто четырнадцатый этюд,
как хотел я в морскую пехоту,
где бесстрашные песни поют.
Запишите в морскую пехоту,
там крутые в ходу обороты,
там бушлат и душа нараспашку,
полосатую видно тельняшку.
Не попал я в морскую пехоту,
призван был в рядовые поэты,
но скажу откровенно при этом,
что одна у нас, братцы, работа.
Я в дозоре, а вы – на «охоту»,
вы десантом, а я – на марше,
на российских родных широтах
защищаем сограждан наших.
По воде, по камням, по болоту,
в адский зной и в лютую стужу
мы свои охраняем высоты,
наших душ рубежи, нашу сушу.
Есть единственная у нас льгота:
там, где пекло, где рвётся нить,
боевая морская пехота
и поэты обязаны быть.
Вспомню хрестоматийные ноты,
и мальчишку пора помянуть…
Для морской я играю пехоты
сто четырнадцатый этюд.
ЧЕМПИОН
Вновь шумит ресторан
там, за первым углом,
где ты молод и пьян,
и сидишь за столом.
И танцуешь в кругу,
и целуешь взасос
то на белом снегу,
то в траве меж берёз.
И смеёшься в лицо
и врагу, и судьбе,
золотое кольцо
примеряешь себе.
Самолёты летят,
и гудят поезда,
громко пушки палят,
и горят города.
И хрипит граммофон,
и рыдает гобой,
марафон, марафон
в жизнь шальную длиной.
А за тысячи вёрст,
где ты не был ещё,
приготовлен погост,
и объявлен отсчёт.
Счёт открыт был, когда
ты сидел за столом,
и глазела беда
там, за первым углом.
Ты оборван и худ ,
и вонюч твой табак,
ты ласкаешь приблуд
и бездомных собак.
И хрипит граммофон,
и рыдает гобой:
чемпион, чемпион,
что случилось с тобой?
А за тысячи вёрст,
где ты не был давно,
кто-то пьёт из берёз
молодое вино.
КОНЧАЕТСЯ НАШ ВЕК
Кончается наш век,
но тайн не стало меньше.
А что такое снег,
а волосы у женщин?
А что такое блеск
слезы в глазах любимой?
Волны далёкой плеск,
порог родной, родимый…
Двадцатый век, прощай,
какое наважденье! –
Полынь-звезды праща
и душ опустошенье.
Безумие стихий,
бессмысленные битвы,
наивные стихи
и вечные молитвы.
Прощай, прощай, мой век,
современи всё меньше,
любите первый снег,
любите первых женщин.
И обожайте жён,
любимых берегите,
ведь это всё времён
связующие нити.
Ночная нежность плеч
и губ прикосновенье,
живое пламя свеч
и речь немых растений…
Не меньше будет тайн
и в двадцать первом веке,
но счастье тут и там
ищите в человеке!
СТАРЫЙ ЭПИГРАФ
Оное время – проси не проси –
гибели хлад или свет воскресенья,
небо грустит или дождь моросит,
нет, ничему не случится забвенья.
Днём мы, смирение важно влача,
делим исправно свои десятины,
жертвуем нищим, а по ночам
путы готовим и ткём паутины.
Не лицемерь, что длинны времена,
не уповай на мирское везенье,
может быть, только минута одна
выдана нам до кораблекрушенья.
Мы и сейчас обмануться не прочь,
манят соблазном весёлые смуты,
а для спасенья в ненастную ночь
ровно одной нам не хватит минуты.
Так что осушим бокалы свои,
песню затянем, друзья, напоследок,
что ж вы молчите, мои соловьи,
грустные псы позолоченных клеток.
Дождь по стеклу отстучит алфавит,
кончится скоро и насморк осенний...
Пьяные слёзы Господь нам простит,
подлости трезвой не будет прощенья.
ЛЮБЛЮ Я РАННИЙ ЧАС
Люблю я ранний час, предутренний,
когда в тончайшей тишине
светлеет небо, тают сумерки,
и бьётся сердце в полусне.
Оно ещё не потревожено
ни пеньем птиц, ни суетой,
ни толкотней пустопорожнею,
что именуется борьбой.
Деревьев трепетные линии
на фоне лёгких облаков…
Дай, Боже, мудрость без уныния,
а красоту без праздных слов.
КОВБОЙ
Подожди, ковбой,
пионер, плэйбой,
я хочу с тобой
в бой и прерии.
Там один закон –
карабин и конь,
золотой огонь
бухгалтерии.
Там красоток страсть
допьяна и всласть,
только б не упасть,
только б не пропасть.
Сквозь века идём,
караван ведём,
и в крови жабо,
и Артюр Рембо!..
ПАРНАССКАЯ ТУСОВКА
От заката до рассвета,
что мне страсти, что грехи,
я пишу свои сонеты,
гениальные стихи.
Разговариваю с Данте,
подаю Петрарке ром
и дарю Прекрасной Даме
посвящение в альбом.
Кто б ты ни был, хоть запечный,
хоть лесной какой сверчок,
дел сердечных иль заплечных
мастер или дурачок…
Хоть в калошах, хоть в кроссовках
или даже босиком,
приходи к нам на тусовку,
вместе рифмы обсосём.
Тут такие, брат мой, выдры
и отбойники из шахт,
можно запросто на выбор
даже и на брудершафт.
Тут дырявая ограда,
здесь такие сквозняки,
что Пегас – моя отрада –
простудил насквозь мозги.
А захочешь стать поэтом,
напиши о том стихи,
как пылают пышным цветом
в огороде лопухи.
О погоде, о природе
благозвучно расскажи,
не забудь и о народе,
про свободу и режим.
Вот он, Фет, за ним Некрасов,
там Бодлер, а тут, пардон,
запивают водку квасом,
заедают огурцом…
Генералы, адъютанты,
лейтенанты, плюмаже,
две путаны в аксельбантах
и монашка в неглиже.
Карнавал ночной в разгаре,
Авель, Каин, Цезарь, Брут…
Каждой твари тут по паре,
До потопа – пять минут!
СДЕЛАЙ ТАК
Когда не сможешь ты идти,
то не кричи: «Конец пути !..»
А сделай так, чтоб крест простой
стал знаком тем, кто за тобой
вперёд на шаг, всего на шаг
уйдёт от места, где твой знак.
А там за ним пойдёт другой,
поправши прах своей стопой,
и станет вновь для чьих-то ног
суть продолжением дорог.
За шагом шаг, за знаком знак,
и нет конца пути, чудак!..
В МАСТЕРСКОЙ
Стружка пахнет морем,
солнцем и грозой,
значит будут сборы,
значит будет бой.
Ветер, волны, пена,
сколько пузырей!..
Где, сынок, полено
и хороший клей?
Лодочку построим,
скрепим камышом,
по речным просторам
не пройти пешком.
Я возьму рубанок,
молоток бери,
мастерить по плану
будем корабли.
Ждут нас океаны,
синие моря…
Завтра утром рано
парус даст заря!
АЗ – БУКИ – ВЕДИ
Альциона – альфа из Плеяды,
Берегиня братства букв и звёзд,
В алфавите чувств со словом радость
Горечь рядом в блеске чистых слёз.
Доброта всегда неоспорима,
Если от души, не напоказ.
Ёлочке лесной не нужно грима,
Жалость обойдется без прикрас.
Зависти не спится, а сомненья
Изменяют жизни алгоритм,
Йод напомнит кратко о спасенье,
Колокол призывно говорит.
Людям светят звёзды, светят буквы,
Молодость и таинство поют,
Но попал электролит на брюки,
Ох, как жаль, в химчистку не берут!..
Провисает время над асфальтом,
Режут воздух «Форды», «Опеля»,
Светит луч руки над старым альтом,
Тихо серебрятся тополя.
Умолкают лучшие поэты,
Фараоны рынка правят бал,
Хорошо, что шлют ещё приветы
Цицерон, Прасолов, Ганнибал.
Чуток сон стальных изящных лезвий,
Шорох тьмы в гороховом углу,
Щёлочью изъязвлен ключ у Креза,
Ъ-твердый знак с оглоблей по селу.
Ы – крыжовник кисло сводит скулы,
Ь-мягкий знак вбивает в масло гвоздь,
Эльфы носят пухлые баулы,
Юристконсульт запрягает мула…
Я – мир букв и звуков, чувств и звёзд!
ПОЭЗИЯ
Поэзия – на свете Нечто есть,
кто в детстве не марал бумагу,
сатирик мой, яви свою отвагу
и выдай эпиграмму про «болесть».
Поставь диагноз, не жалей чернила,
всё опиши подробно и всерьёз,
предупреди, кто съест кусочек мыла,
того прохватит радужный понос.
Печальнее, когда дизентерия,
санобработка, клизмы, карантин,
певучий голос медсестры Марии:
«Постой, касатик, ты тут не один!»
Поэзия – высокая болезнь,
тут не до милой детской левизны,
хотя в последней тоже что-то есть,
но большей частью явной кривизны.
Припомни, критик мой, свои грехи,
как ты влюбился в школьницу-соседку,
как сочинял украдкою стихи
и капал нафтезин в нос из пипетки.
Любовь и насморк – схожие дела,
у пассии глаза на мокром месте,
она сперва с ума тебя свела,
а опосля вы действовали вместе.
Но вот прокол, подвёл презерватив,
и вышло всё некстати и так скучно,
видать, подпольный кооператив
сварганил их из шариков воздушных.
Медведь силён, но всё же не криви,
он может оказаться и под мухой,
и вот за эту практику любви
благодари незабываемую шлюху.
Поэзия – смертельная игра,
а поначалу обещался праздник,
но жизнь, мой друг, что чёрная дыра,
зевнет – и тут же каждый камикадзе.
Тем более, лирический поэт,
в нём, бедном, изначальна обреченность,
здесь не спасут ни удаль, ни учёность,
тем тьма сильнее, чем сильнее свет.
Поэзия – на свете Нечто есть,
то жизнь она, то чёрная дыра,
порою и высокая болезнь,
но вот всегда - смертельная игра.
ГАМБУРГСКИЙ СЧЕТ
Пришла пора, пора платить по счёту,
не по простому, а по гамбургскому счёту,
тут не помогут умные расчёты,
в зачёт идут лишь явные просчёты.
Каким же главный был просчёт по счёту,
неужто самый первый там в раю:
вкусили плод и – тотчас же в два счёта –
у пропасти небесной на краю.
Не лучше ль было на доску почёта,
в пример и назидание другим,
но ничего не вышло ровным счётом,
и счёт остался снова нулевым.
Как быть теперь нам с нечетом и чётом,
попробуй, без бутылки разберись!..
Вот почему мы посылаем к чёрту
и кроем матом эту нашу жизнь.
А в общем жаль, что так всё получилось,
ведь можно было всё решить добром,
но кто-то помешал небеспричинно,
и наш вопрос поставлен был ребром.
Ни серебро не выручит, ни злато,
чем искупить нам первородный грех,
и на душу не ставятся заплаты,
а сколько, Боже, светится прорех!..
НЕЗНАКОМКА
Конечно, можно сесть на иждивенье
у добродетели и местом дорожить,
но без страстей, побед и поражений,
скажи на милость, разве это жизнь?!.
Нет, не по мне такая перспектива,
я в ней нутром предчувствую капкан,
и потому спешу неторопливо
наполнить мой скучающий стакан.
А женщина красивая напротив
задумчиво смакует свой коктейль,
о, этот взгляд и обнажённый локоть,
куда там, братцы, чья-то акварель!..
Я к ней: «Пардон, мадам, я очарован,
позвольте вас на вальс или танго,
пусть отдохнет Наташа Гончарова,
нет, я не Пушкин, я совсем другой.
Признаюсь вам, я не Буаноротти,
и не Петрарка, даже не Скворцов,
но и во мне, верней, в моей работе
имеются и почерк и лицо».
Она в ответ: «Месье, вы извините,–
и повела очами тихо вбок,–
сегодня он в моём большом зените,
да, угадали, Александр Блок».
А я сказал: «Простите, Незнакомка,
обидно, что не в ракурсе я был,
не в курсе, то есть, связи вашей тонкой,
но помните, я вас любил, любил…»
«Я вас любил…» – и далее по тексту,
а я вернусь к забытому столу,
как все же много есть несоответствий,
неточностей на жизненном балу.
«Я встретил вас…» – и далее по нотам,
а ресторан наяривает джаз…
Я не грущу, ну, что ты, друг, ну, что ты,
я оторвать не в силах просто глаз.
И вот она, колдуя над пирожным,
и пригубив французское вино,
взглянула так, что стало невозможно
разбить стакан и выпрыгнуть в окно.
Казалось мне, проиграно сраженье,
какие тут быть могут виражи,
но без страстей, побед и поражений
скажи на милость, разве это жизнь?!.
Итак, продолжим, снова я в фаворе,
в своем уме, при шпаге, на коне,
со мной, как в теореме Пифагора,
квадрат гипотенузы наравне.
ЭСКИЗ
Белы деревья в декабре,
белым-белы деревья в мае,
давным-давно не понимаю,
какое время на дворе.
В рулоны свернуты холсты,
засохли кисточки с гуашью.
прости меня, жена, прости
за жизнь обыденную нашу.
Пусть во дворе метет метла,
плужок ползёт по огороду,
смешно подкрашивать природу,
какой погода б ни была.
Просты мои дела, просты,
вожусь с водонапорной башней.
Прости меня, жена, прости
за это облако над пашней.
Цвет облетает, тает снег,
легко танцует дождик летний,
и снова в жизни, как во сне,
такая радуга нам светит!..
ОДИНОЧЕСТВО
Не поётся и не хочется,
пусть шумит, гудит весна,
в моем доме одиночество,
в моем доме тишина.
И на книгах пыль ленивая,
паутина по углам,
и пускай толпа счастливая
митингует где-то там.
Пусть охрипшие ораторы,
выразители страстей,
проклинают узурпатора,
что-то просят у властей.
Это всё мной было видано,
перевидано не раз,
собачонку жаль побитую,
со слезой из умных глаз.
Не поётся, не пророчится,
и зашторено окно,
ну, к чему мне одиночество,
это скверное Оно...
Отзвенит высокой нотою
в моем доме тишина,
вновь живу простой заботою,
здравствуй, верная жена!
Пыль сотрём мы влажной тряпкою,
приготовим антрекот,
за окном поют пернатые,
приглашая на фокстрот.