После грозы
Ливень тысячью маленьких лиц
отсверкал, вдохновеньем пронизан.
На асфальте под мокрым карнизом -
скорлупа голубиных яиц.
Значит, выпрямят вскоре крыло
те птенцы, что проклюнулись к грозам.
Треугольным каштановым розам
после ливня - до дрожи светло.
Погляди же на высверк росин
в бело-розовых свечках каштана!
От озона, зори, от нирваны -
твоё зоркое имя Зоряна...
Так покинем приют-магазин,
отворяя стеклянную дверь,
ибо гром с водопадом отходчив!
Поспешим из укрытья "Молочной",
в тот июнь, где так ярко теперь,
где твои после ливня уста
озаряются юной улыбкой,
откликаясь на солнечно-зыбкий
переплеск грозового листа...
* * *
Густой электризованною влагой
лилово тяжелеют небеса.
Воздушной дрожью,
чувственною тягой
бежит по саду близкая гроза.
И ты спешишь,
пугливых роз вязанку
поспешно вносишь в захмелевший дом.
Малины лист,
серебряный с изнанки,
трепещет на ветру предгрозовом...
Шмель
Не мешайте летать шмелю.
Я чреватость его люблю.
Он летает не по закону —
по наитию и во хмелю.
Под порогом, меж кирпичей,
в халабуде садовой ничьей
(ибо я там раз в год бываю)
он живет без всяких ключей.
Не мешайте любить шмелю.
Что за дело жучью-жулью,
с Баттерфляй ли толстяк флиртует,
с китаянкой ли Шао Лю?
Бочковатость его легка.
Шкура тигра — его бока.
Хоботок достает до донца,
до нежнейших глубин цветка.
Не мешайте гудеть шмелю.
Брат альтисту и скрипалю,
на медовой блюзовой ноте
чертит плавную он петлю.
И не я ему пел мадригал.
Лишь в апреле, когда он взлетал,
говорил я: «Сенсей, за зиму
ученик твой взрослее стал...»