Отрывок из очерка "Дождь в дорогу - хорошая примета"
Стоило только отъехать от Петрозаводска, как снова хлынул дождь. Настоящий летний ливень с пузырями на лужах и бурными потоками на стеклах нашего автобуса. Такой поворот погоды ставил под сомнение многие надежды, связанные с поездкой в Кондопогу. Мне хотелось сделать несколько зарисовок старинной деревянной церкви Успения. Ее там поставили в 1774 году, классический образец местной прионежской школы и последняя лебединая песня русского шатрового зодчества. Считалось, что такие церкви не соответствовали новым православным канонам. Ничего подобного больше нигде не было.
Дорога здесь хорошая, федерального значения, ехали быстро. Тут всего-то около 60 километров. Справа от нас Мурманская железная дорога, а где-то слева Сямозеро. Билеты на этом маршруте продавали только на вокзале, и очень скоро автобус пошел почти пустым. Попутных пассажиров на остановках не брали.
- Что же мне, помирать теперь здесь? – горько пожаловалась старушка нагруженная сумками. – Будто, на том свете живу в своей деревне…
- Прости, бабушка, не могу. Не положено мне попутных пассажиров брать, и билетов у меня нет. Мы теперь так с коррупцией боремся…
- Так и не узнает никто…
- Что ты, я так с тобой без работы останусь. Где ее потом найдешь?
На подъезде к городу корпуса каких-то заброшенных промышленных предприятий. Вокруг них тихо и пустынно. Трубы не дымились, только темные глазницы окон с выломанными рамами. На пятнистых от сырости стенах рекламные щиты о сдачи в аренду офисных помещений. Знакомая картина…
Водитель оказался из местных и поделился, что с работой теперь в городе непросто. Из действующих предприятий оставался только целлюлозно-бумажный комбинат, да и тот сильно сократил число рабочих.
Вскоре мы увидели его корпуса у самого берега. От производственных цехов потянуло неприятным запахом. Водитель автобуса привычно повел носом и уточнил:
- Это запах денег.
Пожалуй, самое точное определение, лучше не скажешь.
Сам город ничем особенным не запомнился. Впечатлил своим видом и размерами местный Ледовый дворец. Такое прекрасное сооружение могло украсить любой столичный город.
С водителем мы тепло попрощались на автовокзале. Он помог мне найти машину, чтобы доехать до нужного места и пожелал хорошей погоды.
Отсюда нужно было проехать еще километров десять. Без знания местности здесь легко заблудиться. Церковь находилась в старинном селе Кондопога, давшем название самому городу. Единственный верный ориентир – береговая линия, а еще – огромный ЦБК, который виден почти из любой точки небольшого города. Сразу видно, кто в доме хозяин...
Водитель подъехавшей автомашины дружелюбно махнул мне рукой. Узнав, что я буду рисовать местную знаменитую церковь, только глазами сверкнул и был готов отвезти туда даром. Он даже оставил мне номер своего телефона, чтобы потом заехать и вернуть на автовокзал. Мы сошлись на очень небольшой сумме вознаграждения. Ему было около тридцати лет, и он еще никуда не ездил дальше Петрозаводска. Пока чаще перебивался случайными заработками. Он с интересом выслушал мой рассказ о Кижах и признался, что никогда там не был.
Церковь увидел издалека и попросил водителя остановить машину. Сердце затрепетало, дальше пошел пешком. Признаюсь, что такого раньше не видел. Издали она напоминала деревянную сторожевую башню. Церковь стояла на мысе, вдающемся в Чупа-губу. Стройное, легкое и сильное строение, словно рубленное одним росчерком плотницкого топора. Дерзко и гордо взмывало оно над гладью Онежского озера, настоящая башня-маяк. В ней чувствовалась какая-то необычайная сила, только не тяжелая и гнетущая, а приветливая и добрая…
Калитка и забор, маленькая сторожка у входа на территорию храма-музея. Смотрительница открыла дверь в церковь, даже за экскурсовода со мной поработала. Сюда все больше по одному или небольшими группами приходили. Так весь день каждого и водила.
Тихо и пустынно в церкви…
Ни звука, ни души…
Странные возникали у меня тогда ощущения: вроде, уже перед Богом стоял и ответствовал. Слышался только мерный плеск озерной воды за стеной. Озеро здесь, как на живой картине, оправленное в строгую деревянную оконную раму. Бери и учись писать его у живой матушки природы. Дышалось в храме легко, будто и не было вокруг меня этих стен.
Над головой потолок-небо, расписанный Божественной литургией с образом Христа Великого Архиерея в самом центре. Вокруг него разные херувимы с серафимами и ангелы в дьяконском облачении.
Лики святых на темных иконах показались суровыми и строгими. Что-то не нравилось им в нашем нынешнем времени. Может, не так мы жили? На одной из стен висела большая икона, повествовавшая собой сцены Страшного Суда во время второго пришествия Иисуса Христа. Каждый человек на ней представал перед судьей и получал по своим делам и заслугам. Кто же сейчас об этом думал, будут ли нынешние люди так же страдать и надеяться на милость Божью?
Икона была настолько велика, что ее и писали прямо здесь, в церкви. Так же теперь и реставрировали. Говорили, что сюда приходила молодая женщина и работала. Теперь эта икона с наклеенной тканью, поволокой и положенной на нее грунтовкой. Прежний рисунок под ними все еще неплохо читался. По нему икону сверху записывали, это реставраторы называли “поновлением”…
Заросла душистыми травами вся поляна перед старой деревянной церковью. Солнце поднялось высоко в небо и махало мне длинными крыльями, словно золотая мельница Сампо. Просыпалось светлым зерном на землю, искрилось на озерной воде. Все плохое в этом мире со временем пройдет и перемелется, мукою станет. Ждать и терпеть на Руси всегда умели.
Меняя позиции, принялся набрасывать эскизы. Церковь нравилась мне все больше, мысленно разговаривал с ней. Теперь разместился у самых стен. Опять пошел дождь, с озера задул холодный порывистый ветер.
Бревна старого сруба могучие и тяжелые, плотно сшитые. Каменным стенам не уступали. Тронутые временем, они жили и дышали. Здесь плел свою сеть, неутомимый ткач паучок, считал отпущенные ему теплые летние дни. Я набрасывал контуры уходящего вверх сложения совсем близко, обдуваемый со всех сторон ветром. Когда совсем застывал, просто прикасался к бревнам сруба. Они были шершавые и теплые. Что-то перетекающее в меня постепенно согревало. Появлялось особое чувство, известное любому художнику. С ним работалось и получалось легко.
Кажется, у церкви теперь появился очередной новый посетитель. Смотрительница, усиленно помогая себе руками, что-то рассказывала ему. Теперь он подошел ко мне и осторожно заглянул в альбом. Высокий, темноволосый и смуглый молодой человек в черной куртке с металлическими заклепками. В руках у него мотоциклетный шлем. Теперь заметил, что у него открытая добрая улыбка и он, скорее всего рыжий, с большим количеством веснушек, покрывавших его лицо и руки. Мы познакомились. Он из Южной Германии и прилично говорил по-русски. По крайней мере, в нашем общении решил сразу отказаться от своего немецкого.
- Штефан, - коротко представился он.
- А как по батюшке?
- Что есть “по батюшке”?
- Мы так про отца своего говорим…
- В Германии так не принято.
- А у нас это напоминание о своих корнях, Отечестве…
- Да, понимаю. Я много путешествую в России на мотоцикле. Как-то сказал, что приехал из Германии и тогда в ответ мне закричали: “Heil Hitler!” Правда, потом потянулись обниматься и предложили выпить: “Мы с вами хорошо повоевали”…
- Наверное, твой собеседник искал общую тему и хотел быть понятым. У тебя хороший русский.
- Да, я учил его с детства, всегда мечтал объездить вашу страну.
- Нравится здесь?
- Очень…
- Сейчас попробую свой плохой школьный немецкий:
Ich weis nicht, was soll es bedeuten,
Dass ich so traurig bin;
Ein Merchen aus uralten Zeiten,
Das kommt mir nicht aus dem Sinn.
В переводе Левика это звучало бы примерно так:
Не знаю, что стало со мною,
Печалью душа смущена.
Мне не дает покою
Старинная сказка одна.
- О, Генрих Гейне? Это очень приятно. У тебя не “страшный” немецкий. Просто нет нормальной разговорной практики…
- Видишь, Штефан, на Рейне и Онеге можно помнить не только черные страницы нашей истории. Меня никогда не учили ненависти, даже в военном училище.
Мы попрощались и пожелали друг другу новых встреч. Штефан сказал, что дальше поедет на Соловки. В ответ я рассмеялся и предположил, что мы обязательно снова увидимся. Так потом и случилось. Мы самым непостижимым образом в одно время оказались на мысе Лабиринтов…
Теперь окончательно распогодилось. Продолжил делать свои зарисовки. Мне хотелось найти новые интересные ракурсы полюбившейся церкви.
Кто-то из местных жителей предупредил, чтобы я не ходил берегом “напрямки”, там болото. Этим удивить было трудно, болот в Ленинградской области мне встречалось сколько угодно. Иногда приходилось ходить за клюквой по осени. Попадались и самые настоящие, погибельные места, где ухало и булькало на поверхности. Про такие раньше говорили: “Лешак там живет”…
Все-таки, провалился тогда, вымок и вывалялся в грязи. Настроения все равно не испортило, залюбовался увиденной с берега вечерней картиной. Косые лучи солнца и розовеющие облака над онежской водой, горьковатый запах хвои и мокрых прогретых валунов. Воздух был таким плотным и упругим, что хоть черпай и пей или ешь его, набирайся силушки для добрых и славных дел.
Храм – застывший деревянный богатырь на узком скалистом мысу. Его шатровый купол теперь стал ратным шлемом, надвинутым до самых бровей. Он так вписывался в окружающий мир, что показался мне выточенным из местного карельского гранита. Резаный край его кровли точно повторял контур леса по линии горизонта. Ничего не укрывалось от всевидящего ока богатыря: ни полет птицы, ни лодка случайного рыбака. Ежели рать вражью заметил, то непременно ударил бы в набат своим колоколом: “Вставайте, люди русские”…
Неожиданно мне пришла мысль, что этот деревянный храм не творение рук человеческих, а нечто, созданное самой природой. Казалось, что рядом больше не было древнего села и комбината с его трубами и корпусами.
Так и застыл, очарованный этим чудесным зрелищем. Следил, как медленно слабел вечерний луч за низкими грозовыми тучами, и храм постепенно сливался с темным небом. Он блеснул над озером в последний раз и тогда храм показался мне дрожащим пламенем свечи…
Вода, камни, леса – куда ни глянь. Только чайки с криком неслись над застывшей светлой водой. Столько пространства и воздуха над онежской водой, казалось: взмахни руками и лети белым лебедем или серым гусем. Все равно куда, лишь бы подняться в эту необыкновенную бесконечную высь…
На фото - рисунок автора