***

Мне кажется необходимым здесь, среди моих переводов из Стуса дать небольшое эссе о нём и о его старшем товарище, единомышленнике и друге Евгене Сверстюке, не претендуя на честь биографа обоих.
К сожалению, я не был знаком с Василём Стусом. Но мне почему-то кажется знаковым для меня то, что по возрасту, он был ровесником моего старшего брата, оба родились в 1938 году…
Вот и ещё одно, может быть даже большее, знаковое для меня обстоятельство.
В начале 70-х годов Василь жил в Киеве в том самом Святошине (зап. окраина города), который он не раз вспоминает в своих стихах. Некоторое время и я тогда жил там же, на соседней улице среди «святошинских сосен», садов и старинных домишек, тех, что он видел, о которых писал. Да и остальные тамошние местные приметы, разбросанные по его текстам – не чужие для меня. Но это всё отчётливо вспомнилось мне значительно позже, когда я уже переехал из того района (впрочем, не слишком далеко). Тогда, когда я, через много лет (Василя уже не было в живых), начав переводить его стихи, неожиданно осознал, что целый год жил на соседней с ним улице и, возможно, – встречал его, даже не зная, кто он. Сейчас, когда я бываю в тех местах, я часто ловлю себя на мысли, что пытаюсь смотреть на окружающую обстановку как бы его глазами. Всплывают строки стихов, и я вижу...
Здесь был дом, в котором он жил и которого уже нет, снесли при реконструкции дороги (готовились к Олимпиаде-80») – теперь тут памятный обелиск и сквер его имени, вот Брест-Литовский проспект, теперь – Проспект Победы, упоминаемый не раз в его стихах, недалеко – улица его имени и школа, вот плотина на речушке Нивка, к которой он наверняка прогуливался, вот редкие сосны урочища Пятая Просека с рестораном-гостиницей «Верховина». За речкой – загородный кемпинг «Пролисок», вон, за цепочкой прудов, – тот самый дальний лес, в котором он, наверняка бывал, и куда я, уж точно, каждый год по осени хожу за грибами. Вот и многоэтажка на улице со зловещим теперь названием "Чернобыльская», в которой его жена Валентина Попелюх получила квартиру (после сноса её дома), и где Василь успел пожить до второго ареста всего несколько месяцев в 1980 году, был арестован, и куда живым больше не вернулся…
Экзистенциальность поэтического мышления Стуса не даёт возможности лёгкого перевода его стихов, даже и со словарём, как, возможно – многих других поэтов. Требуется большее стремление и умение войти в его, Стуса, внутренний мир, уловить, его тонкие ассоциации, понять до конца (если это вообще возможно) его тропы.
Существующие т.н. словари Стуса, к сожалению, во многом формальны, иногда и с прямыми ошибками, что вызвано неумением составителя как бы смоделировать для себя стусово восприятие языка.
Переводить стихи поэта, тем более такого «внутреннего», невозможно без углубления в историю его жизни, без знания его биографии, его окружения.
И вот постепенно я постарался войти в круг тех людей, с которыми он общался, дружил, познакомился с родственниками, товарищами, сокамерниками-диссидентами советских лет. Многое узнал из их публикаций, многое – из личного общения с ними.
Мне очень повезло, думаю, в том, что я довольно близко, хотя, к сожалению и не долго, был знаком с человеком из этого круга, Евгеном Сверстюком – близким другом Василя Стуса (которого называл Базилеос!), человеком большой души и знаний, настоящим украинским патриотом, диссидентом, проведшим в ГУЛАГЕ (в пермском крае) семь лет плюс пять лет ссылки (в Бурятии), украинским писателем, философом, эссеистом, литературоведом, общественным деятелем, основателем и главным редактором христианской газеты «Наша вера», президентом Украинского пен-клуба. Много лет он проводил ежегодные вручения литературной премии имени Василя Стуса, фактически им и основанной. С этим человеком бесконечной доброты и обаяния я познакомился в 2010 году на поминальной панихиде по Стусу на Байковом кладбище Киева. Тогда же я был приглашён протоиереем церкви Рождества Богородицы (УАПЦ), о. Валерием, филологом, поэтом, большим почитателем творчества Стуса, проводившим поминальную службу, присоединиться к их общине. С тех пор я стал посещать эту церковь. Там я чаще всего и встречался с паном Евгеном, там много раз фотографировал его с друзьями и женой. Одну из фотографий, сделанную по моей просьбе Василием Овсиенко, также товарищем Стуса, ту, где мы со Сверстюком сидим на пороге нашей оставшейся недостроенной, теперь уже – «подвальной» церкви, он мне подписал на память. В сооружённой над ней несколько позже маленькой деревянной церкви (на уже начавшую строиться каменную собрать достаточно средств не удалось из-за начатой Москвой войны), церкви восставшей на месте сожженной в 60-е годы 20 века и построенной исключительно на средства прихожан, а колокол «Андрей» для которой заказал и подарил общине пан Сверстюк, мы его и отпели в ночь на 4 декабря 2014 года.
И добавлю, что только такой стойкий, истинно верующий и мудрый человек, умирая от тяжелой болезни и понимая это, мог поддержать своих друзей и родных, которых оставлял, такими умиротворёнными и вместе – пронзительными словами:
«Медицина тут у меня закончилась. И это хорошо. Медицина должна заканчиваться, чтоб после неё могла начаться вечность. А вечность – это Слава Богу! Вечность это Радость!
Самое главное сейчас – это всем нам радоваться».