Письма не выгорают

Ксения Сентябрёва
Письма не выгорают, стирай свои переписки, болит горло от водки, ликёра, виски, и когда судьба делает свои сноски, то казалось, что счастье - близко, и казалось, что будет хуже, если бросить огонь и в омут, только нам вот совсем не дюже, мысли стонут, ох как же стонут,
только б слышали их снаружи, и назойливы ведь, как овод, и не скажешь ведь так вот вчуже, что стоим мы, а были согнуты. И не скажешь, конечно, зная, что такие как мы - хорошие, только жизнь почему-то злая, что мы чувствуем кожей, своею кожей, и не скажешь, скрываясь в вайях, что с тобою мы не безбожники, не торопится мировая, мы в оврагах сидим - в заложниках, только нет и на нас диктаторов, нет царей, президентов, бога, пресекали чужие экваторы, не имели в запасе грога, и сподобились литераторам, и читали с вершины стога, все стихи свои агитаторам, и любили, когда нас не трогали, и любили, когда одни были, оставляли сердца в острогах, не хватало на нас аршина, с нами строго, а нужно ль строго? Мы лепили слова восковые, не имели с такого прока, мы бросались под грозовые тучи, мысля в общем- то не жестоко, может даже мы были добрыми, но спасали животных только, на людей не хватало образов, мы встречали несчастных - горько, нас кормили тосками сдобными, и, скажите, ну сколько, сколько - упиваться себе подобными, можно сгинуть не труся - стойко. Мы писали еще на пергаменте, и кровавый лепили сургуч, только в памяти, нашей памяти, только нам виден светлый луч, и не нам приходилось кланяться, для свободы поклон тягуч, мы же видели, видели разницу, кнут неволи всё так же жгуч, не связать ту собаку грезящую, о свободных лесах и реках, не оставишь ты душу бредящую, если будет она в прорехах. И перечили, и перечили, и засыпаны метром снега, только знали бы, что не лечат нас, ни одна не сойдет аптека, только б знали, что нас стирают те, кому мы мозолим глаз, мы дышали кострами, ветрами, веря в жизнь, что дают без прикрас, и любовь отмеряли метрами, что тогда, что потом, что сейчас, всё искали друг друга - ну где же ты, и готовы бежать подчас.

Не горят наши письма, хочешь - кидай в вулкан, что стоял и стоит на краю земли, хочешь - смейся в лицо ангелкам, и туши о себя фитили,
только помни, про общий план, что крепки мы, как агалит, наше место и дом - бурьян, сорняками что знаменит. Не стоять никогда - наша жизнь, и пускай всё огнем горит, не участвуя в сотне грызнь, и у нас с тобой не болит, что болело и мучило вблизь, все слова твои - динамит, а мои слова - береглись, и вставали они в молчании, словно мученики на крест, молодые не шли на венчания, мы шагали за сотни верст, и не ведал никто печали, убивали в один присест - забывали, и бесновались, и не ведали, сколько ж лет им стоять, словно дерево оголённое, без эмоций, души и чувств, не стекала слеза солёная, не срывались страданья с уст, сколько б не было бы больно им, сколько б мир не являлся пуст, мы уходим к мирам другим, а они остаются, будто завядший куст. Нет нам дома, что так зовётся, нет и места под небом мрачным, по утрам мы встречаем солнце, на траве - а не может вот быть иначе, и за пазухой нет червонца, ни одна не потащит кляча, мы зверюшки судьбы - питомцы, только это для нас не значит - ничего ровным счётом, исчезли в но'чи, лишь следы заметает зима-позёмка, только молча, шагаем молча, след наш тусклый и очень тонкий, и попасться совсем не хочется, заслонись ты своей иконкой, только помни, что было б мочи, не прикроет нас старушонка, что народ справедливостью кличет, восхваляет, срывая голос, убегаем, услышав крики, только полосы остаются - полосы, и по ним же родимым ищут - нас, срывая с голов по волосу, им за это клянутся - пищу, ну а мы убегаем босы, не поймает судьба-злодейка, не затянет в гнилые сети, паутина ее хоть клейка, только сдались нам сети эти, только прячемся мы давненько, только скрыты мы в амулете, не осталось для нас аллейки, видят нас только мелки дети,

Не горят наши письма, в воде не тонут, только это и есть наш след, нас гоняли и дальше гонят, лучше дали бы теплый плед. Кто не согнут - а мы не согнуты, и неважно, по сколько лет, мы шагаем вслед Фаэтону, и не будем мы ведать бед.