Из цикла "Масенькие истории большой жизни"
В жизни каждого человека бывают моменты, которые врезаются в память и будоражат сознание своим вызывающим несоответствием окружающей действительности, и тогда на их фоне бледнеют собственные житейские неурядицы.
Был обычный июньский день. Правда, начался он для меня весьма рано. В этот день мне предстояло участвовать в судебном заседании. Заседание в столице было назначено на утро, а я «безлошадный» от столицы отстоял на добрых полторы сотни километров. Чтобы успеть на редкую подходящую электричку, пришлось выйти со двора в четыре утра. Было еще сумрачно, небо затянули низкие тяжелые тучи, но не дождило. Но, как только я вышел за калитку, погода, похоже, сдерживающая себя до поры до времени, видимо решила, что это время наступило, и опрокинула на меня содержимое низких свинцовых туч. В совокупности с сильным ветром дождевые струи попросту игнорировали все усилия моего зонта и до платформы электрички я добрался основательно вымокшим.
Я стоически перенес этот природный катаклизм и благополучно добрался до столицы. Правда, благополучие это раза четыре нарушалось бригадой контролеров, которые каждый раз будили меня, требуя показать уже неоднократно отмеченный ими билет. Время было раннее, электричка бежала почти пустая и контролеры, быстро пройдя ее с проверкой, оборачивались и начинали свои изыскания безбилетников заново.
Вымокший и не выспавшийся, но не сломленный духом, я выгрузился из электрички на Рижском вокзале и продолжил свой путь на судейскую голгофу, удобно устроившись на сиденье у большого окошка автобуса-экспресса. И вот тут моей расслабившейся натуре был нанесен чувствительный удар, потрясший основательно хоть и пожилую, но весьма чувствительную психику.
На второй остановке мы подкатили к новому выходу-переходу станции метро «ВДНХ». Мое окошко пришлось как раз на место, где под козырьком крыши у широкой каменной скамейки была приткнута высокая тележка на колесиках из числа тех, в которые в универсамах набирают продукты. И за короткий промежуток времени, пока автобус набирал пассажиров, мне удалось охватить взглядом и оценить ее содержимое. Она была с верхом набита таким разношерстным набором предметов, что я грешным делом упрекнул мусорщиков, приткнувших плоды своих трудов прямо на автобусной остановке. Однако тут же отмел свои предположения именно из-за уж очень большого разнообразия и некоторой упорядоченности поклажи.
Здесь было все, что составляет продукты жизнедеятельности человека: закупоренные (что тоже смутило) банки, баночки и бутылки; пакетики, заполненные содержимым; сложенные (не скомканные) газеты и что-то четырехугольное в пакете формата большой книги, или коробки. На дне тележки стояла явно пользованная кастрюлька с крышкой, а к рукоятке тележки был привязан большой и по виду мягкий пакет с чем-то тряпичным. Из всего этого разнообразия выглядывала резная лакированная рукоятка ручной трости.
Очередь у автобуса сдвинулась и за тележкой на скамейке открылись возлежащие голые до колен ноги в стоптанных полуботинках. Верхняя часть туловища была скрыта тележкой и чем-то типа плаща. Вот такой спальный закуток, наводящий на горестные мысли о неприкаянности личности в стране победившего капитализма. Вот такая, вроде бы незначительная зарисовка, а на душе стало так горестно и неуютно.
Суд первой инстанции я проиграл и это, представьте, расстроило меня меньше, чем утренняя встреча с бомжом. Однако я и знать не мог, что эта встреча будет не последней.
Как-то незаметно пролетели еще две недели. И опять я с дачи направлялся в суд, но уже не был ограничен во времени, а потому и выехал со второй электричкой – на три часа позже. В отличие от прошлого ненастья, и за городом и в столице безудержно царила жара. Занятый опять своими судейскими думами, я грешным делом совсем забыл о прошлом бомже. Однако когда экспресс избыточно резко тормознул, я невольно поглядел в окошко. Ба, и места знакомые, и предметы, и лица. Хотя, вру – в прошлый раз лица я не видел. Но теперь на той же остановке, на том же месте, при той же перегруженной тележке и на той же каменной скамейке уже не лежал, а сидел представительный, но уже порядком потасканный годами и жизнью старик в коротких шортах. На голых ногах те же сбитые полуботинки. На волосатой груди нараспашку рубашка с короткими рукавами. На голове настоящая грива кудрявых бело-рыжеватых волос, и абсолютно белая кудрявая борода. Обветренное загорелое лицо, будто вырубленное топором из мореного дуба, было к тому же сплошь изрезано крупными морщинами. Старик, по всей видимости, только недавно встал и теперь совершал утренний туалет, пытаясь огрызком расчески привести в порядок свои гриву и бороду.
Неподалеку от него на той же каменной скамейке примостилась сухонькая старушка, бедно и опрятно одетая и при такой же тележке, но загруженной только наполовину. Я было дернулся заснять эту колоритную парочку на телефон, но был уже самый разгар рабочего дня, на остановке практически не было пассажиров и автобус, потратив время только на открывание и закрывание дверей, двинулся в путь практически одновременно с нажатием кнопки спуска фотокамеры телефона. На кадре получилось что-то пестро-размазанное и неудобоваримое. А я еще раз подивился возможности нашего зрения ясно фиксировать в памяти даже мельчайшие временные события.
Оба события уложились в две недели и продемонстрировали, что первая встреча не была случайностью, вторая почти приравнялась к закономерности, следующую я уже ждал с нетерпением и даже озадачился фотоаппаратом, но …. Все было как и ранее – и время, и место, и средство передвижения, но не было нашего знакомого. Было пустое, наводящее жалость, спальное ложе, в изголовье которого стояли два уже знакомых нам стоптанных полуботинка без шнурков.
Ну, и что тут еще сказать?