Стих просится свозь, вопреки непонятной любви,
к городу детства и первого удара в область печени или правой щеки.
Умоляет меня: напиши, печетли меня с зарисовками синяков, то-ли на лбу, то-ли где-то в области паха, где реально больней.
Хочет родится еще один текст, без рифмы, без смысла высокого, без особого предназначенья о том, что появится вдруг человек.
Ему на вид, лет так двенадцать, ему на рост все семнадцать, а по уму он тянет на все исто-ри-ческие двадцать.
Нет, не года, а века.
И так он вопит, говорит, кричит и пальцем мне тычет на вышку в углу с автоматом, прожектором и овчаркой с цепи.
Я ему говорю: не хнычь, запишу твои слезы на теле своем вместо тату с крестом, с гербом и с лицом сатаны.
Сегодня устрою коллективный расстрел, уничтожу все признаки детства и начну убивать всех тех, кто носит футболки из кожи.
Стих просится сквозь историю детства, он хочет продолжить страдание свое, он умножает мечтанье мое.
Стих словно зараза, он словно чума - гуляет по по жизни моей безисходной, он просит прощенья у всех, он верит, что все же родится единственный тот, кто спасет мой город святой, мое детство и мысли о вечном.
Мой стих вечно путает ноты, он пишет с акцентом, мой стих растерял свои силы в борьбе за чуднОе начало.
Мой стих словно я, все бьется о стены, мечтает о славе, мой стих ослабел, он верит, что будет как было, что он киевлянин.
Киев, 7 июля, 2016 год