Июль стал переломным для него:
её семья покинула их город,
оставив в чуть качающихся шторах,
те чувства, о которых говорят,
лишь шепотом, в присутствии богов
или любимым в свете фонаря.
Безумство. Хоть они не попрощались,
но он, писал ей письма молоком
о счастье.
А те, косноязычный почтальон,
(с ней некогда гостивший по соседству),
забрасывал к пяти, по воскресеньям
в почтовый ящик брошенной квартиры.
А он, томясь отсутствием её,
писал ей: о туманных перспективах,
о чём-то несерьёзном, об искусстве,
о ком-то из знакомых ей ребят,
и ставя точку, думал про себя:
они вернутся.
Десятая зима с тех самых пор,
когда его порядок был упущен,
была заснеженнее многих предыдущих.
Он, вышел к перекрестку двух великих.
Трамваи, уходящие в депо,
распространяли призрачные блики.
Тащась сугробами в январскую метель,
он разговаривал, казалось бы не к месту,
один, укутавшись, в глубокой темноте
с её подъездом.
Она вернулась в марте. В понедельник.
И вся в слезах, упала на кровать.
Он в феврале случайно под трамвай...
Но ей сказали, что на той неделе.
Держа над свечкой первое из кипы
(узоры неразборчивых петелек
у пламени, выхватывая с боем)
она прочла: "... и где бы я там ни был,
с любовью..."