– Тогда же были какие-то марки
для расчётов с населением?
– Оккупационки? Да кто ж их брал?!
(Из разговора с бабушкой).
1
Было
горе.
Не было
хлеба.
Виселицы на горе
тянутся в небо.
На ветру качаются
восемь мертвецов.
«Снимать воспрещается!»
братьев и отцов...
Немецкие машины –
в порубленных садах.
Шинели мышиные,
кованый шаг.
В автоматах тупорылых –
наготове! –
смерть.
Рвы рыли –
заставляла плеть! –
пленные –
синие,
с босыми ногами!..
Покрывались инеем
виски мамины...
А под горою
к глубоким рвам
душегубки,
воя,
шли по ночам.
Стреляли звери
в детей худых,
в себя не веря,
страшась их.
– Мамочка-а! Ма-ма!
Спасите, люди!
Да надежды мало –
кто спасать будет?
Дикта вместо стёкол,
а за нею – бабы:
– Где ж вы, наши соколы,
спасите слабых!
2
Макуха съедена,
съедена мучка.
Голодом изъедено
здоровье внучка.
Мальчонке б яичко,
масла б мальчонке...
Восковое личико,
прозрачные ручонки...
Сменяли одеяло
и костюм бежевый –
добра мало
у беженцев.
Обноски рваные
нужны кому?
Даже тараканы
сдохли в дому...
Внучек остаток –
лепёшку ест.
А в доме –
тридцатка
да бабкин крест
серебра старинного
из самой Лавры –
подарок от милого
мужа Павла.
С крестом вековала
вдова-горюха,
жалобы шептала
Богу глухо.
Легче –
не легче,
а,
может,
поможет?..
Согнутые плечи,
высохшая кожа...
3
Смотрели повешенные,
смотрели автоматы –
старая поспешно
шла куда-то.
Шла,
не замечала,
что впереди.
Руки держала
на впалой груди...
«Внучек, ешь яичко».
Внучек ест!
Розовеет личико...
А где же
крест?
Старая, опомнись!
Как же без креста?
Как попросишь помощи
у Христа?
Почему не деньги?
Крест почему?..
Ночь и день уже
крики во рву...
Бабушка украдкой
ходит в сени.
Смотрит на тридцатку.
А на тридцатке –
Ленин.