Пианист: Дальше?
Первая скрипка: Еще раз! Прелюдия должна быть более певучей. Третий такт, вторая цифра! Давайте ritenuto дальше будем делать, а то у нас оно безразмерное.
Альт: Сверить?
Первая скрипка: По агогике и артикуляции, да.
Звучит первая часть фортепианного квинтета Дмитрия Шостаковича. Полифоническое голосоведение от фортепиано переходит к альтовой партии и плавно становится темой первой скрипки. Нежнейшую лирическую кантилену у струнных в перекличках-раздумьях настигают отрывистые, но с мужской мягкостью – благородные, подчеркнутые аккорды фортепиано.
Первая скрипка: У нас не получилась двенадцатая цифра – не tenuto, а какое-то andante.
Вторая скрипка: Как мне видится, здесь должно быть волнение, экспрессивность, чтобы это piu mosso было мечтательным...
Первая скрипка: Темп piu mosso прекрасен, но нужно проинтонировать внутри.
Скрипка, виолончель и фортепиано. Максимальная концентрация в предслышании, попытка предугадать мысль собеседника в недосказанной фразе, философская беседа, раскрывающаяся во внутритематической вариантности повествования.
Первая скрипка: Очень хорошо.
Вторая скрипка: Вот его кстати лучше с движением, но попрохладнее.
Первая скрипка: Есть такое понятие «интимнее» (поет).
Этот эпизод звучит третий раз. И каждый раз – иначе. Звук, словно кристалл, которому придают обрамление, шлифуют и подплавляют, пока он не проявит свои новые грани. Богатство звуковой палитры меняет гамму образов – они становятся совершенно другими – от сосредоточенно-вдумчивых до напевно-чувственных, самобытных. Кажется, консонанс найден. Почти оркестровый драматизм с чистокровной настойчивостью у партии фортепиано доводит мотивную кульминация до мурашек по коже слушателя.
Первая скрипка: Не надо форсировать звук! Аккуратно и вместе! Штрихи! Может все вчетвером сыграем? Мне кажется, не успевает наша фактура в зал уйти...
Вторая скрипка: Внутри не хватает экспрессии, внятности.
Виолончель: Монотонно?
Первая скрипка: Вот здесь хотелось бы чуть-чуть подлиннее вторые шестнадцатые. Двенадцатое можно? Раз!
Играют без сопровождения фортепиано. Потом пробуют заново все вместе.
Первая скрипка: И желательно вот эту мощь аккордовую найти и держаться за нее. В lento первые две четверти нужно сыграть чуть медленнее, а потом пойти вперед, еще чуть пошире!
Какая подробная детализированная проработка, тщательно выверенная нюансировка у каждого голоса и интонирование. Ощущение, что этот квинтет в крови у первой скрипки или же они родились в один день, насколько каждое движение отточено, насколько он близок, и звук от знания его достигает абсолюта. Одна первая скрипка... философствующий путник, и его канонизированное эхо – вторая скрипка, постепенно переходящие в... монолог. Вступает виолончель, ее подхватывает альт. Искусно переплетенные и рефлексирующие внутри себя голоса разных инструментов будто в одной тесситуре. Томительные, но еще тяжелые шаги в фортепианных басах – словно тема рока, предсказывающая всем известный исход. Фортепиано в собственном единении остается для главного высказывания, уже предвосхищающего волнение струнных. Похоже, разговор об извечных темах жизни заходит слишком далеко: инструменты – это и есть человеческие голоса, но звучащие на каком-то вселенском, космическом уровне. И одно дело – услышать их, и совсем другое дело – попытаться понять, разгадать шифр, что заложен композиторской скорописью в нотном стане.
Вторая скрипка: На двадцать девятом давайте пойдем немного вперед!
Пианист: Но, видишь ли, тут лучше... не резвиться.
Первая скрипка: Да, опять теряется внутреннее напряжение. Возьмем с двадцать восьмого?
Вторая скрипка: Может за счет внутренней динамики? Тут статика, а мы бы могли создать динамические волны.
Первая скрипка: Ладно. Еще раз с двадцать восьмого, здесь нужно всем пойти вперед! Очень хорошее состояние. С затакта!
Подумать только, еще лишь тридцать первый такт! Но все эмоциональное напряжение уходит в пальцы, а уж они никогда не подведут. Эфемерность достигает той степени, когда тебе страшно колыхнуться, вдохнуть чуть громче – в этот момент целостного со-единения. Все может исчезнуть, испариться, упорхнуть мгновенно.
Пианист: Альт, а у тебя отличная идея сейчас прозвучала в такте тридцать восемь, на pianissimo!
Первая скрипка (к пианисту): Ты так красиво играешь... но там моя тема.
Пианист: Как? Тема у меня!
Первая скрипка подходит к роялю, сверяясь с нотами.
Первая скрипка: Да, тридцать восьмой такт – у тебя... но сама тема – у меня!
Вторая скрипка: Тут всегда есть у кого «поглавней»!
Виолончель: Все темы всегда только у первой скрипки. Остальное все га... га... га... гармония!
Первая скрипка: Вот, молодец!
Драматическая напряженность усиливается, и в одном из ключевых моментов этого квинтетного высказывания, ловишь себя на мысли: ведь сейчас на твоих глазах зарождается самое настоящее чудо, совершенно новое звучание, ранее никогда с тобой не знакомое, ты его услышишь один единственный раз – здесь и сейчас, в этом зале, и возможно больше никогда вы с ним уже не встретитесь. И никакие аудио- или видеозаписи не передадут этого состояния внутреннего волнения и трепета, состояния постоянного ожидания. Уходящие на пианиссимо струнные – словно шепот, шелест, шорох – кажется, звуки, которые доносятся со сцены до тебя в зал, невозможно идентифицировать посредством слова, они лишь воспоминание о нем, отголосок. Когда ты впервые оказываешься там, где все говорят на другом языке, ты ищешь в них те созвучия, которые напоминают тебе твой родной язык и интуитивно пытаешься зацепиться за интонацию, всматриваясь в лицо говорящего, обращая внимание на его жестикуляцию. Но здесь все гораздо сложнее. Дабы общаться на этом языке звука – мало изучить одну теорию – будь то гармония, ладовая принадлежность или ритмический рисунок – ее нужно почувствовать и не побояться ей открыться. А это самое сложное. Но единственно верное.
Виолончель: У меня соображение, как раз по этой части: не терять песенности, чтобы она не была мертвой! Напишу здесь себе: «Non-vibrato...»
Вторая скрипка: Да у тебя там письмена! Вчера это писал, сегодня пишешь...
Виолончель: Люблю я писать!
Первая скрипка: Ты только не забывай отмечать – сегодня одно vibrato, завтра – другое, чтобы их не перепутать.
Виолончель: Дальше?
Первая скрипка: Да.
И абсолютно другой характер. Танцевально-саркастический лендлер, устремленный, бравурно-четкий, на форте! Скерцо.
Виолончель: Не медленно?
Пианист: На мой вкус – самое то!
Вторая скрипка: Только больше деталей и этих акцентов! (озвучивает на инструменте)
Первая скрипка: Вот, этот штрих прекрасный, он должен быть кондовым!
Играют. Первая скрипка спускается по ступеням со сцены в зал, останавливается в центре его и внимательно вслушивается. Возвращается обратно.
Первая скрипка: Звучит очень!
Почти дьявольский, огненный перепляс в блестящей теме остающейся у первой скрипки и сменяющийся экспрессивными и красочными форшлагами под маркато у фортепиано.
Четвертая часть, интермеццо. Мелодия, разливающаяся в непрерывающемся потоке звуков, словно переход от мольбы ко внутреннему, рвущемуся наружу крику с надрывом. Когда вступают все, она принимает обличье не одного человека, а всего человечества. Будто немой крик о помощи, закованный в звуки. Вторая скрипка, альт и виолончель – время, что неминуемо отсчитывает шаги и уходит вперед; первая скрипка – душа, требующая страданий; рояль – вседержитель – тот, кто решает исход этой истории. И, действительно, долгожданная модуляция и светлый, теплый мажорный лад.
Пианист: Все удобно? Не медленно семьдесят два?
Альт: Нет!
Вторая скрипка: Это та часть, где нужно плакать.
Пианист: Так мы и плачем!
Первая скрипка: Ну тогда все.
Небольшой перерыв, после которого – квинтет Метнера. К слову, на репетиции этой программы отведено всего лишь два вечера. Но каких! Сыгранность квартета и пианиста (если можно столь банально назвать этот трудоемкий процесс уходящий в годы) просто феноменальная. Ошеломляющая. Человек, ранее не знакомый с творчеством – будь то Шостаковича или же Метнера, пришедший на совместную репетицию квартета и пианиста сегодня – никогда бы не поверил, что буквально меньше чем два дня назад, пианист только сошел с трапа самолета в Новосибирске, а квартет в этот же вечер уже играл концерт – программу совершенно отличную от этой, на другой сцене, с другим исполнителем, более того – исполнителем художественного слова.
Играют. Здесь уже нет той драмы, которая прослеживается у Шостаковича, это иной склад мышления, другая камерная область – область пылкого и порывистого пианизма. Сам Метнер был талантливейшим пианистом двадцатого столетия, что, конечно же, отразилось и на его композиторской практике. Только по вступлению, веющего балладностью, в которой прослеживается и канонический пафос, и темы Dies irae, и элегичная мечтательность. И даже по фактуре квинтет напоминает концерт – для фортепиано и струнного квартета. В этом молниеносном движении, о, ужас, кажется невозможно что-либо отождествить и понять, сколько здесь всего... очень сложный гармонический язык с «непредвиденными» аккордовыми последовательностями, но в то же время – мелодичный, стремительный. Партия фортепиано у него наиболее цельная, отчетливо выписанная, можно сказать «выжженная огнем» или же выведенная крупным штрихом, плотными мазками густой масляной краски. Почти вулканическая рояльная масса, вызванная волнением струнных волн с 12-ти балльной магнитудой.
Пианист: Ой, ребята, это безумно!
Первая скрипка: Знаешь, осторожненько с буквы «Е». Может быть «проколоколим»?
Виолончель: Тут гимна еще нет!
Примеряют другое звучание.
Виолончель (многозначительно и с выражением, закинув ногу на ногу): Тут – море!..
Вторая скрипка: Море было у Дебюсси!
Виолончель: Ну... пусть будет тема ихтиандра! (смеется)
Первая скрипка (строго): Здесь основа – не море, а – колокольность. Море – это в другом месте.
Играют заново.
Первая скрипка: Да! (к пианисту) Ты можешь нас здесь заглушить?
Пианист: Ты серьезно?
Первая скрипка: Конечно.
Пианист: У меня тут diminuendo...
Первая скрипка: А ты так, что называется, «посоревноваться». И что ты здесь так тихо играешь? Ну, сыграй, пло-хо слыш-но!
Пианист: Я вчера один рояль уже сломал, а на этом завтра концерт еще играть!
Первая скрипка: И давайте, чтобы слово «marcato» завтра присутствовало обязательно!
Мощь, захватывающая дух, и уверенность в каждом взятом звуке, в каждой мысли-доказательстве к слушателю. Этот квинтет я слышу впервые. И, чтобы сыграть его, одной смелости недостаточно, здесь нужно достичь определенного мастерства.
Находясь в пустом зале, ты не чувствуешь себя слушателем, но ощущение присутствия на концерте тебя не покидает до последнего момента.
Первая скрипка: А вот здесь сыграем по мне!
Вторая скрипка: А от кого это зависит?
Первая скрипка: От меня! Я понял, да? Да, я понял. Все. Поехали дальше!
Полная самоотдача и самоотверженность. Последняя репетиция перед концертом. Это достойно больше, чем просто восхищения, уважения и восторга. Это достойно преданной любви.
Ты закрываешь глаза, и глубже опускаешься в кресло, погружаясь в эти звуки и растворяясь в них. Перед тобой проносятся безграничные долины, перерезанные реками взгорья и леса. Это похоже на путешествие аэроплана, который никогда не приземлится на землю, и поэтому ты можешь только любоваться всей этой красотой и вдыхать, дышать, жить этими звуками.
Виолончель: Ясно, вы здесь все гимнически решили играть... гим-ни-чески... хорошо, запишу себе и это тоже. Ах, хорошо!
И вправду – ах, как хорошо! И если на сцене хорошо музыкантом, то слушателям – удовольствия вдвойне.
Первая скрипка: Ну вот, завтра можно будет сыграть и на концерте!
По-моему, неплохо!
М. Мендель.
Фото автора