Человек, которого я любила, пахуч и остр.
Режет мрамор, пьёт кофе, ворочает баржи взглядом.
А я, моя дорогая, словно тот мост:
из одной точки его в другую уже никому не надо.
Город, где я жила всю юность – здоров и свеж.
Он бетоном умеет прикинуться, тенистым парком.
В то время как мы прогуливались вдоль него и не замечали в нужную сторону съезд,
Как не замечает барин свою кухарку.
Размышления – то, что казалось смыслом, - простая чушь.
Экзерсисы интеллектуальные, сны пустые
Мне, бесценная, мила и любима любая глушь,
Где родные руки ждут, как в них чашка с горячим стынет.
Есть четвёртое слово заветное в словаре после «человека», «города», «размышлений» -
я любила тебя так сильно, как девочка в букваре любит Мурзилку (в том, что с обложкой синей).
Это слово клубится, вьётся и путается в волосах, задевает серёжки, впивается крестиком в грудь,
Умоляю. Услышь его в никогда не существовавших голосах, в невыраженных глазах, иначе мне не уснуть.
Это слово топорщится, бьётся в конвульсиях, отображается в зеркалах, заставляет желудок сжиматься, сужает виски в тиски.
Это тихое: Господи, помоги ему… Будда, Иешуа и Аллах.
Это зыбкое: Господи, помоги.
Я любила тебя так сильно, как в январе любят снег и лепят, борясь с простудой,
Любила, как бабочка в янтаре ради жизни сливается с вечностью, став декорацией дома, почти посудой.
Так любила, как можно только сосуды сжать, сбить давление, сердце замедлить насколько это возможно.
Потому что иначе смысла не было говорить начинать.
Потому что иначе весь мир оказывается брачной клятвой - которая на поверку оказывается ложной
Продолжаю - любила, как мам младенцы, как солнца свет,
Как роман, который мне никогда
Как песок, на котором остался прозрачный след
Как вода - испарившая, но всё же святая вода