Тоска в русской литературе – не состояние подавленности (или – не просто подавленное состояние). Она почти всегда «везёт» за собой, тянет переживание пространств русских, её погод, её истории. Не категория пустоты, а категория едва ли не философская (а почему бы и не так?). Не бутылкой и бездельем «облагорожена» она, а чем-то неизмеримо большим. И в этом переживании тоски, в самом русском именно значении слова есть неповторимость (попробую сказать себе, что ничего подобного мы не встретим в стихотворениях зарубежных поэтов).
У Блока в первом стихотворении цикла «Поле Куликово» читаем – «…наш путь в тоске безбрежной». Есть ли, скажем, нечто подобное у Рембо, Бодлера, Рильке, Неруды… Не помню. Блок и дальше продолжает расширять духовное пространство слова «тоска». Четвёртое стихотворение цикла начинается со стиха «Опять с вековою тоскою пригнулись к земле ковыли»… И в первом и во втором случае – пространство, овеянное щемящим ароматом истории. Путь. Судьба России, горькая и счастливая.
Блок снова возвращается к этому же стиху в третьей строфе четвертой новеллы, но теперь он сам « с вековою тоскою, как волк под ущербной луной». Так связано личное, географическое, природное.
А в пятой строфе лирический герой – «объятый тоскою могучей… рыщет на белом коне» – включает слово «тоска» в некий космический предел, где «тёмный огонь», «вольные тучи», «мглистая ночная тишина» соседствуют с таким же космосом личного: светлые мысли, растерзанное сердце…
Такой же «безбрежный», непостижимый масштаб слову «тоска» придан ему и в одном из любимых моих шедевров Блока – «Есть игра: осторожно войти…»
О, тоска! Через тысячу лет
Мы не сможем измерить души:
Мы услышим полёт всех планет,
Громовые раскаты в тиши…
Кажется, что бы восклицать о тоске-то… Ан, нет. Снова масштабище: не сможем измерить души», и он, размах этот, снова вправлен в космос. Никак иначе.
Юрий Кузнецов напрямую связывает тоску с русской мыслью. Рождение великого у него безусловно состыковано с состоянием тоски.
Скажи мне, о русская даль,
Откуда в тебе начинается
Такая родная печаль?..
На дереве ветка качается.
День минул. Проходит два дня.
Без ветра на дереве мечется.
И взяло сомненье меня:
Мерещится иль не мерещится.
Поют, опадая листки.
С чего оно, право, качается?
Пошёл и заплакал с тоски…
Так русская мысль начинается.
Говоря его же словами: «Но русскому сердцу везде одиноко…/ И поле широко, и небо высоко».
Опять пространство. «О Руськая земле! Уже за шеломянем еси!»
В другом сборнике Кузнецова не «заплакал», а «напился». В издании «Детская литература» детей пожалели.
И у Рубцова в «Отплытии»:
И вдруг такой повеяло с полей
Тоской любви, тоской свиданий кратких!
Я уплывал всё дальше, без оглядки,
На мглистый берег юности своей.
«Тоска» в русской поэзии наполнена её гениями глубочайшими, порой непостижимыми смыслами. Её и испытывать можно, читая их непостижимо, сердцем, как именно «русскую тоску».
А герой "Очарованного странника", герой чеховской "Степи"?..