Столица Эдема

 
 
               
 Пролетит метеор, фыркнут в полночь дельфины у пирса,
 в парк магнолий пойду, ароматом июльским дыша;
 с детских лет я приметами Южнобережья упился
 и по ним ностальгирует в каждой разлуке душа.

 А когда возвращаюсь – (понятен восторг космонавтов!),
 и до лампочки мне – это в августе иль в феврале,
 так зачем удивляться, что я этих опусов автор,
 из которых  выходит, что Крым – это рай на земле.

 А столица Эдема, и спорить не надобно, – Ялта,
 всех она перевесит на самых сверхточных весах.
 Как люблю я, когда волн глубинное стихнет контральто
 и мальчишеским  дискантом чайки кричат в небесах.

А ещё я люблю эти горы под небом лазурным,
что от северных стуж прикрывают мои города,
как ты здесь ни тянись, на  какие ни встань ты котурны,
выше этих небес ты не будешь, пойми, никогда.

 Я поэтом  стал здесь по веленью души, зову сердца,
 я всегда поперёк встану глотки любому рвачу,
 и я против любых, не подписанных мною, конвенций,
 потому что делить свою душу ни с кем не хочу

 Что такое делить? – это рвать на кусочки, на части;
 всё пред  взором  встаёт  маргинальная участь страны;
 о, с развалом её мы лишились народного счастья –
 чтобы грабить народ соцправа  бандюкам не нужны.

Этот стих я ещё не окончил, а рушиться строй стал,
и к держаной кормушке за татем повадился тать:
Бог в трёх лицах – един, ну, а та беловежская тройка
развалила страну, чтоб на тронах  своих  восседать.

Чтобы грабить народ, надо муть взбаламутить погуще,
 надо в душах изжить, иль уменьшить хотя бы их свет;
 нам стряпню ту хлебать, в Беловежской сварганенной Пуще,
 и навряд ли её расхлебать нам  удастся без бед…

 А над Ялтой плывут облака к горизонту и дальше,
 в кронах мощных платанов пичуг пересвист и возня,
 я поэтом здесь стал потому, что не праздную фальши,
 потому, что люблю этот берег до смертного дня.
 .