В ГОД 200-ЛЕТИЯ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ ИВАНА КОНСТАНТИНОВИЧА АЙВАЗОВСКОГО -
всемирно известного русского художника-мариниста, баталиста, коллекционера,
мецената. Живописца Главного Морского штаба, академика и почетного члена
Императорской Академии художеств, почетного члена Академий художеств в
Амстердаме, Риме, Париже, Флоренции и Штутгарте.
17 [30] июля 1817 г. (в день памяти св. вмч. Марины) — 19 апреля [2 мая] 1900 г.
"Родился смертным, оставил по себе безсмертную память" —
надпись на надгробной плите И.К. Айвазовского.
«Не смотря на всеобщее признание в Европе, на родной земле в России с начала 1870-х годов картины Айвазовского стали подвергать критике. Происходило это отчасти от того, что художник предпочитал работать в одиночку и выставлял
картины свои только на персональных выставках (Кстати говоря, Айвазовский - первый русский художник, кто стал этим заниматься) . Таким образом отстраняясь
от общества художников и писателей. Еще, как считали многие, он не вписывался в современную живопись и творчество. Оно приобретало национальный характер, а Айвазовский продолжал писать море. После критики был некоторый период, когда о художнике не было ничего слышно, нигде о нем не писали. Хотя, благодаря Айвазовскому, который прославился в Европе и приобрел там всенародную известность, он так же и прославил русскую живопись. Будучи на своей армянской родной земле, он писал не только пейзажи, но так же и портреты и сюжеты на библейскую тему.
Почти каждый год Айвазовский устраивал выставки своих произведений в Петербурге, Москве и во многих других городах России и за ее пределами – в Европе и Америке. И почти всегда эти выставки имели благотворительную цель – в пользу бедных художников или студентов, нуждающихся семейств погибших воинов, армянских семей, небогатых актеров. В течение жизни им было устроено более 120 благотворительных выставок». http://aivazovski.ru/audiobiography/
В своем письме к П.Третьякову, критик Крамской писал, что вероятно Айвазовский обладает какими-то секретными красками, поскольку таких чистых и ярких тонов
он не встречал даже в москательных лавках.
_______________________________________
Должно быть, страшно кораблю?.. –
Хоть и на выходе, хоть после –
В открытом море, что и косит,
И пожинает на брегу
С надеждой Ждущих еще слезы….
…а не о том ли размышлял
И Ованес, и сам Иван
Уж Константинович…..
Да, слёзы….
И сколь же слёз-то тех на дне:
Души его широкой, - в море;
И Глубины той, чьи просторы
Напоминают бездной всей
И унесенных жизней ею,
Неудержимостью своей и,
О том последнем Страшном дне.
Должно быть, страшно всем судам
Йти по волнам, всегда качаясь,
Под крики в песнь крылатых чаек:
«Безумству храбрых!»
Спой, вода! –
Да всеми водами, что старше
И человека, про всех «птах»,
На всех летящих парусах
Тя обагрить....
А людям страшно?..
***
Так странно – Черное шумит….
Море Киммерии вздыхает
Всем грозовым, в апреле, маем! –
Его последним в жизни…. И
Певец стихии – им любимой,
Те слышит вздохи за окном.
Крым… Феодосии тепло….
И «воздух» чист невыносимо,
А он так небо называл,
Что тоже – море, но без мелей…
То ль – мастерская, то ли келья,
Где вместо воска: всё масла,
Огнем горящие в полотнах,
Иль дотлевающей свечой, -
Нужна где бледность в час ночной –
Луной, плывущий даже в лотах.
И – подошел к мольберту он….
И – начал с неба, как обычно,
Что и Творцом было первично
Сотворено Самим!... Причем
Он за один всегда сеанс
Ту часть заканчивал картины,
Чтоб невесомость была зрима –
Воздушность неба. Всякий раз
Мазки ложились словно сами,
Лишь из-под кисти выходя,
И их художник никогда
Не поправлял рукой.
Писал он
В то утро гибель корабля….
А «Птах» тот флагманский турецкий
Геройски взорван был – в отместку,
Повстанцем греком:
Чуть заря
Весны пробрызнула, а остров
Уж опустел совсем почти:
И дети, жены, старики
Все были вырезаны острым
В крови по локоть ятаганом
Кара-Али-Паши мужей,
Что и с брадами от ушей –
В коротконогих шароварах…
И – поменяло море цвет,
Ревя волной Эгейской теплой,
На зорь пожар пред ночью темной….
Не остров Хиос плакал, нет:
В войне с Империей Османской
Народ всей Греции рыдал,
И – час возмездия настал,
В лице Канариса: безстрашно
Два малых брига подошли
Во тьме ко флагману их флота,
А его пушкам несть и счета….
Не испугался Константин!
Убийцы праздновали: пост был –
Шел Рамадан. И – под шумок
Канарис бриги-то поджег
Свои, а сам с людьми на лодках
Отплыл….
И вот уж на холсте
Произведен взрыв верным сыном
Страны измученной, но сильной
Всё ж духом. Где-то там в огне
Горят уж, мечутся ль матросы
И офицеры, и Паша –
Сам адмирал…. А где душа
Была тогда их?... А Бог спросит…
Объят и пламенем корабль
Под чернотой нависшей дыма! –
После горючих слёз и взрыва….
А он-то бедный пострадал
За что, живой всё древесиной….
Сколь древ загубленных на дне?..
Обломки мачт летящих, рей,
Не долетят что, взмыв и, к выси –
Такой же синей: как вода
В спокойно дышащем проливе;
Гористый остров, весь залитый,
Верней хоть «залитый» сказать,
Уж с гор подножия той кровью;
Как город Хиос на брегу,
Молчащий всеми сразу вдруг
Своими окнами под кровлей,
Дом защищающей в грозу
От дождевой воды, без грома ль –
С небес идущих!
Пусто Дома…
Видна и лодка вон: внизу,
Но – на переднем плане.
Лодка…
То ль кисть с неровною походкой
Не сотворила ни одну
На – хмуром, серую хоть, тучу?..
То ли дыханию его
Уж не хватало неба, что
Душой, талантом и могучий
Художник русский называл
С любовью воздухом, писал и
Что на одном всегда дыханьи,
…даже тогда, когда узнал,
В далекой Ницце пребывая,
О жуткой той резне армян
Геворга сын, сам – Айвазян…
О том, как в Турции «бросают
Армян живыми в море», он
Запечатлел на трех полотнах,
И отослал в них боль безплотну
В Санкт-Петербург. И зверство то,
Европа вся, и вся Россия
Не лишь увидела тогда! –
Боль, кистью, высказалась так,
Что и немой заголосил бы….
А сам художник все награды
Швырнул, вернувшись, в море. – Все! –
Не в море Мраморное, где
Утопла в водах….. – нет, не Правда,
Что и не тонет, и в огне
Лишь купиной горит Заветной:
Утопла плоть невинных деток,
Чьи еще губы в молоке;
Их матерей, вскормивших грудью
Своей для рыб зубастых корм,
Что ни юнцом, ни стариком
Во тьме не брезгуют…
«Мммм… Пусть же, -
Сказал он консулу султана, -
Коль пожелает, и мои
Картины выбросит. Мне их
Не жаль»…. Султан же, и не странно:
Не поднялась рука на холст! –
Он не последовал «совету»;
И по сей день у президента,
Прям в резиденции его,
Висит «Корабль во время щторма»,
И тоже – «тонущий»; музей
Военный держит при себе
Его – «Корабль на Черном море»».
Еще есть в Турции один
Творца шедевр:
«Корабль и лодка».
А он бывал в Стамбуле столько,
Он там бывать любил…. Любил:
Константинополя, сколь видов! –
С луной и без….
Вздохнул…
А мать –
А Рипсиме уже звала
Свого в летах малого сына….
Нет, он не думал умирать,
Ведь не закончена картина
С его любимою мариной,
Но – в сине-пепельных тонах.
Он просто вспомнил себя рядом
С феодосийскою волной,
Такой, по-детски, озорной
Каким и сам он был когда-то:
И изумрудной, кружевной,
С лиловой пеной на закате;
И шум прибоя на откате
С сирени запахом весной.
И ожил голос в мыслях ясных,
С семейной былью…. В сказке той:
«Остался, чудом прям, его
Отец младенец, не в коляске,
Но – на руках секретаря
Паши турецкого, что ранен
Уж был смертельно кем-то бравым
Из русской армии, взяла
Что уж тогда Бендеры – крепость,
С таким трудом. …Погибло столь:
И здесь всё та же, та же боль!
Сопротивленье их, свирепость…
И за товарищей убитых
Уж не щадили никого.
И – русский штык уж занесен
Был над турчонком… Но, как видно,
Не смерть ему: вдруг армянин
Один случайный, удержал
Тогда – карающую… «Вай,
Остановитесь! Христьянин –
Ребенок этот! Это сын мой!» –
Солгал во благо добрый муж.
Усыновил он сироту,
И, окрестив его, дал имя!
И – Гайвазовским Константином,
Спасенный мальчик стал. Прожив
Со благодетелем своим
Уж сколь в Галиции, решил он
Жить в Феодосии, шумит
Где море Черно спозаранку
И в ночь, - с глазами той южанки,
Армянки тоже, Константин
На коей вскоре и женился.
И здесь родился Ованес,
Что полюбил навеки здесь
И Крым, и море…»
Мягко лился
Свет из окна: луна – одна,
С которой всем Иван делился.
И – незаметно так забылся:.
Работал он в теченьи дня….
Но уходил он, не качаясь,
В земли вплывая глубину –
Без той, не тянет что ко дну,
Под черноморских крики чаек.
«У Бога день, как тыща лет,
И тыща лет, как день один».
Шесть тыщ оставил он картин,
А на седьмой – купил билет
И отбыл он в края иные.
А в Феодосии и ныне
Жив и подрамник, и мольберт;
И – тот Фонтан*, что ночь и день
Уж не поит, теряя силы:
И утоляя жажды пыл;
И не взимая за то плату,
Бо дать напиться – это свято,
И пред водою все равны.
Зато хранит он Память всей
Плитой своей, несущей имя
Таланта; и – Царя России,
Что Высочайше повелел
Фонтану имя дать Ивана:
Не в Императора, мол, честь…
И – Александр Третий здесь,
И Айвазовский сам!
Он с нами…
Как память и, вон, в мастерской:
Всё на мольберте та картина
«Взрыв корабля»….
Его марина
Всё не дописана…. Но он,
Уж и не век , всё на плаву,
И облетев – в злату листву;
И всё плывет, всё дальше-дальше –
На парусах! Ему – не страшно.
Прощались с телом Крым, июль…
Дорога к церкви вся цветами
Была усыпана. …Отдал и
Последни почести ему
Сам гарнизон военный града
Его родного.
Чуть пред тем:
«Да, улыбнулось счастье мне».
А счастье с ним и было рядом:
Море Киммерии…. Он пел
Его в любую непогоду –
Стихию водную природы!
И иногда лишь, кое-где,
Он Бога высшее творенье
Впускал в холсты рукой своей
И то – средь овц иль кораблей….
Но, в них вошли без стука: Гений
С пером, влюбленный в слова звук;
И – само Слово! – в том «Хожденьи…».
И – Айвазовский жив в твореньях:
Не осень, -
листья её жгут.
_______________________________________
*Хиосская резня — расправа турок 11 апреля 1822 года над жителями острова Хиос за то, что островитяне поддержали борцов за независимость Греции.
Из 120 000 жителей острова около 115 тыс. были православными греками, остальные католики, турки и евреи. По приказу турецкого паши убивали детей до 3 лет, мальчиков и мужчин старше 12 лет и женщин старше 40 лет. До 25 000 были убиты, около 45 тыс. проданы в рабство и около 23 тыс. бежали с острова, образовав хиосскую диаспору.
*Фонтан Айвазовского - своеобразная визитная карточка Феодосии. Город издавна испытывал трудности с водоснабжением, пресной воды катастрофически не хватало. В июле1888 года, гостивший в Феодосии писатель А. П. Чехов писал: "Деревьев и травы в Феодосии нет". Проблема была решена в 1887 году, когда для улучшения водоснабжения города, И. К. Айвазовский подарил городу 50 тысяч ведер воды ежесуточно из имения Су-Баш (ныне с. Айвазовское Кировского района).
Строительство водопровода велось весной - летом 1888 года, на его сооружение городом было потрачено 231 689 рублей, весьма большая по тем временам сумма. В город вода поступила уже в сентябре, а 1 октября (18 сентября по старому стилю) 1888 года, в день официального открытия водопровода, произошел пуск фонтана на Ново-базарной площади.
По своей форме фонтан представляет прямоугольное сооружение восточного стиля с большими навесами от крыши, выстроен из местного камня-ракушечника, частично сохранилась каменная облицовка. Фонтан был выстроен на средства и по проекту
И. К. Айвазовского. Закладка его состоялась 12 сентября 1887 года после богослужения в Феодосийском Александро-Невском соборе.
Городская дума собиралась назвать фонтан именем Александра III, были подготовлены и отправлены по инстанциям соответствующие документы. Не дожидаясь принятия решения городские власти приготовили закладную плиту на которой были выбиты слова "Императора Александра". Однако, учитывая заслуги И. К. Айвазовского, Высочайшим Указом, последовавшем в сентябре 1888 года, было велено дать фонтану имя великого художника. В связи с этим на закладной плите фонтана вместо слов "Императора Александра" выбили "И. К. Айвазовского", денег на новую плиту, по видимому, уже не было, поэтому было принято решение вырезать ее центр с надписью и вставить блок с новым текстом. Если присмотреться к закладной плите, то перед первой буквой в имени И. К. Айвазовского четко видны детали буквы "И" большего размера, от слова "Императора", а после окончания имени детали буквы "А" от слова "Александра".
За пользование феодосийско-субашским водопроводом взималась плата, но воду из фонтана пили бесплатно. По центру фонтана, над краном находилась серебряная кружка с надписью: "Выпейте за здоровье Ивана Константиновича и его семьи". Спустя некоторое время возле фонтана возник павильон восточного стиля (здание не сохранилось): слева находилась чебуречная, справа готовили шашлыки, кафе так и называлось "Фонтанчик". В теплое время года столики устанавливали за легкой оградой прямо под открытым небом. На рубеже 19 и 20-го веков этот уголок города пользовался у горожан большой популярностью.
*Киммерия — в античной историографии название северных областей известной тогда Ойкумены, в частности, территории Северного Причерноморья и Приазовья (современные Крымский полуостров, южные области Украины, Ростовская область и Краснодарский край России.
Киммерия — художественный образ Крыма легендарной эпохи
25.07.16г.
The armenian Duduk