1
Там, где Волга поворачивает резво на бегу,
где стоит-сияет церковь на высоком берегу,
где сидят в палатах каменных на золотом крыльце
первый нянькин сын, да мамкин с ним, не помнят об отце.
Там на стенке изразцовой, на оконце слюдяном
тень мелькнет царицы вдовой, и опять застынет дом,
только сердце материнское запрыгает в груди,
только маленький царевич на крыльце не усидит.
Лишь бы не набедокурил, Боже правый упаси,
сероглазый, белокурый, лишь бы выжил, на Руси
был бы царь, а нынче – отрок, неразумное дитя,
то ли ядом, то ли сглазом погубить его хотят.
То не ветер возвевался возле княжеских палат,
не тяжелым ожерельем шею детскую теснят,
то великое злодейство возводилось среди дня,
полыхнуло, полоснуло горло росчерком огня,
и рубины с ожерелья по кафтану растеклись.
Виноватый и невинный на крови его клялись,
первый нянькин сын, да мамкин с ним, попрятали ножи,
а царевич убиенный у крыльца в траве лежит.
2
Зачинщика нашли на колокольне
и по ступеням вниз поволокли.
Телега прогибалась до земли,
когда ее везли на площадь кони.
Все знали, в чем несчастный виноват –
в тот день, когда царевича убили,
в ответ как будто призывая к силе,
он собирал народ и бил в набат.
Теперь он под ударами стонал,
казалось, все его большое тело
от боли и бесчестия гудело.
Пожизненная ссылка – вот финал.
А чтобы он к смирению привык
и не будил ни в ком мятежность духа,
его казнили отсеченьем уха
и вырвали бунтовщику язык.
И сотни виноватых и безвинных,
в горячке бунта смятых, словно воск,
тащили год из Углича в Тобольск
увечный ссыльный колокол на спинах.
3
Такая тишь в обители её,
такой в углах клубится сумрак блёклый,
что прежнее, непостное житьё
не залетает даже птицей в окна.
По платью от подола рыщет тлен
и до колен, свои узоры множа,
могильный запах монастырских стен
въедается в пергаментную кожу.
Едва слышна, внизу шуршит Шексна -
перемывает камни, словно кости.
Шестая, нелюбимая жена
не чувствует ни горести, ни злости,
в монашеских молитвах и трудах
она не помышляет о расплате,
и прежняя вражда, и прежний страх -
всё тленом так же съедено, как платье.
Лишь иногда времен истлевших дым
развеет ветер или вздох под утро -
ей видится, что, цел и невредим,
играет в келье мальчик светлокудрый.