a writer, you say? then write as straight as it gets:
this stinking time we live in has no regrets,
no king, no Messiah; nor anything sacred –
it has only merchants and bureaucrats.
if a writer, then listen and hear them speak:
it’s a decent track but the video’s sort of weak.
music floods the city all over, that city
where they hardly know what they do or seek.
yea you’re blue blood and I’m a cabbie on call,
I’m a merry old guy; you’re single and no fun at all.
you’re stuffed full by the letters out of your phone,
while my rides are idle and jovial.
single does seem chill, but do remember one thing:
with kids gone, old years are a cage left to swing
in the dark like the uninhabited lifeless Pluto,
and they go – no way, that’s not living, that’s moldering.
but then your child visits you from afar:
and there – after thirty years, Pluto shines like a star,
and you, after all not so scary, bring out, panting,
the teacups and the apple jam in a jar.
write a book, you know, such that gets fear banned:
because I’m just talking sand, and you’re just talking sand,
but we are speeding along the sunny old boulevard,
feeling we have the world in our hand.
‘cause one day I’ll be gone, and you will also be gone:
until then there will be August, and rain, and sun –
and the mushroom season, and ripened peaches –
so sweet as to melt the knife, and soft as a honey bun.
***
ты, говоришь, писатель? так напиши:
у дрянного этого времени нет души,
ни царя, ни сказителя, ни святого -
только бюрократы и торгаши
раз писатель, то слушай, что говорят:
трек хороший, но слабый видеоряд:
музыка с головой заливает город,
жители которого вряд ли ведают, что творят
ты-то белая кость, а я вот таксист простой.
я веселый и старый, ты мрачный и холостой.
ты набит до отказа буквой из телефона,
а я езжу праздничный и пустой.
одному вроде как и легче, но помни впредь:
до детей наша старость, как подвесная клеть,
все качается в темноте нежилым плутоном,
и все думают - ну уж нет, там не жить, а тлеть
а потом приходит к тебе дитя:
и вдруг там, на плутоне, сад тридцать лет спустя,
да и ты, не такой уж страшный, выносишь кружки
и варенье яблочное, пыхтя
напиши, знаешь, книгу, чтоб отменила страх:
потому что я говорящий прах, да и ты говорящий прах,
но мы едем с тобой через солнечную покровку,
как владельцы мира, на всех парах
потому что ведь я уйду, да и ты уйдешь:
а до этого будет август, и будет дождь -
и пойдет волнушка, и будет персик -
прямо тот, что исходит мёдом и плавит нож.