***
Здесь нечего делать, милый, таким как мы –
У нас с тобой свитера на локтях потерты,
И наше дело с тобой –сочинять аккорды
И петь – нас услышат те, кто глухонемы… 1)
***
- Входи, - Эрих повернул ключ в черной, обитой дерматином двери с криво нарисованной восьмиконечной звездой и золотой цифрой «1».
- Знаешь, на что у меня руки чешутся? – спросил Крис.
- На что?
- Принести краски и перерисовать вот это убожище, - он махнул рукой в сторону звезды, - она же кривая как моя автобиография.
- Ну, звиняй, художник я исключительно от слова «худо». Если хочешь, перерисуй, я только благодарен буду.
- Давай после концерта на выходных. Ну и ну, у вас хоть топор вешай! – он выразительно поморщился.
- Наверное, Витька опять в комнате накурил.
- Я не о том … ладно, вечером скажу.
- Добрый вечер, - в коридор заглянул лохматый похожий на программиста блондин Виктор, одетый в футболку с портретом какой-то западной рок-группы.
- И тебе того же, - ответил Эрих (Крис едва кивнул), - опять в комнате куришь? Лиза тебе голову снимет за такое.
- Не, я только в кухне «дымлю», в окно. Может, с улицы натянуло. Кстати, мне Лиза разрешает курить, где угодно.
- Мы репетировать собираемся, а у Криса от дымарни в горле царапает. Так что, попрошу временно ограничить себя в табачной зависимости. Пойдем в кухню, Крис. Хочешь чаю?
- Лучше кофе.
- Окей, сейчас сварю. Ну ты и кофеман! Я, правда, тоже люблю это дело, но на ночь не могу, иначе вообще не засну.
- Так наш народ испокон веков кофе пьет!
- Ага, а потом мы у вас научились и всю Европу научили.
Крис появился на свет на залитой солнцем крымской земле у отца – крымского татарина и матери-русской. По-настоящему его звали Керим, что означает «великодушный» или «благородный», а Крисом он назвался уже в Москве, чуть меньше трех лет назад, когда начал работать мастером в тату-салоне: восточное имя могло отпугнуть клиентов, особенно клиенток (в Москве выходцев из восточных стран и ненавидели, и боялись); кроме того, среди художников бытовала мода на псевдонимы. Правда, коллеги чаще называли его «колючкой» из-за чересчур острого языка и манеры говорить в лицо все, что он считает нужным, не заботясь о политкорректности. Крис был волком-одиночкой, не доверял людям и полагал, что от подавляющего большинства добра ждать не приходится. Множество девушек, соблазнившись его сказочно-прекрасным лицом, унаследованным от отца, едва не падали в обморок от страсти – юноша, хоть и проявлял должную галантность, сразу давал им понять: «захомутать» его не получится, знает он эти женские штучки.
С женщинами Крису не везло катастрофически. Начиная с матери, превратившей его в «разменную монету» еще до рождения.
Хорошенькая Евдокия Павловна, дочь заведующего Ялтинской продбазы, с детства привыкла ни в чем себе не отказывать: ни в лакомствах, ни в игрушках, ни в нарядных платьицах. Все, что хотела - получала. Поэтому, когда шестнадцатилетняя Докия встретила черноглазого красавца Мустафу, она сразу поставила себе цель: женить его на себе любой ценой. Действуя с упорством, которому мог бы позавидовать сам черт, девушка таки соблазнила объект своей страсти, затащила его в постель (разумеется, пришлось соврать, что ей уже есть восемнадцать), а через пару месяцев призналась, что беременна, и что если Мустафа немедленно не женится на ней, то сядет в тюрьму, поскольку на самом деле ей не восемнадцать, а шестнадцать лет. Перепуганный горе-любовник побежал просить совета у отца, чей вердикт был однозначный: «любишь гулять – люби и жениться».
Сыграли пышную свадьбу, а в назначенный срок родился маленький Керим.
Невероятно красивый черноволосый и синеглазый мальчишка сходу завладел сердцем отца, радости которого не было предела: Аллах послал ему сына! Первенца! Мустафа даже простил Докию за ее обман и в благодарность за сына осыпал ее подарками и ласками. А вот у эгоистичной Евдокии ребенок, родившийся слабеньким и требующий постоянного внимания, не вызывал никаких положительных эмоций. Еще больше ее раздражала любовь мужа к сыну: ведь эту любовь он должен быть отдать ей и только ей! Вот и невзлюбила она Керима, который, как назло, еще и не унаследовал от ее породы ничего, кроме глаз.
Пока Мустафа был жив, Докия не проявляла к ребенку особой ненависти (хоть и была с ним неласковой), ибо побаивалась мужа. Но, когда Кериму исполнилось десять лет, случилась трагедия – отца сбил грузовик.
И начался настоящий ад.
Молодая вдова, словно пытаясь компенсировать себе «недогулянные» годы, ударилась в разврат, зимой развлекаясь с местными «кавалерами», а летом – с туристами, которым сдавала комнаты в доме. От какого-то «залетного» курортника родила дочку Свету (ее дремлющий материнский инстинкт, наконец, проснулся, так что, дочь, по сравнению с братом, росла вполне счастливой). Сыном интересовалась только в качестве «мальчика для битья», когда надо было на ком-то сорвать злость. Даже по имени его не звала, только всяческими ругательствами, среди которых «татарское отродье» было самым мягким. Жаловаться мальчишке было некому (правда, была еще добрая бабушка Айгуль; знала бы она, как живет ее любимый внук – забрала бы его к себе, но мать строго-настрого запретила Кериму даже подходить к бабушкиному дому, и он, опасаясь ругани и побоев, не осмеливался нарушить этот запрет). Друзей у него не было. Точнее, был один-единственный друг: море. Керим мог часами сидеть на берегу, наблюдая, как оно перекатывает бирюзовые волны. Казалось, будто под толщей воды живет целый волшебный мир, населенный диковинными существами. Иногда мальчик брал с собой альбом и ручку или карандаш – и тогда на бумаге возникали русалки с чешуйчатыми хвостами, крылатые феи, могучие драконы и прочие неведомые человеку волшебные создания. Рисунки приходилось тщательно прятать от матери, как драгоценное сокровище от злой ведьмы. Это был его собственный мир, вход в который был строго воспрещен любому другому жителю земли. Можете себе представить чувства Керима, когда однажды он, придя из школы, увидел, что трехлетняя Светка вытащила один из его рисунков и что-то старательно выводит фломастером поверх него.
- Отдай, дура! – рявкнул он и от души шлепнул сестричку по попе.
- А-а-а-а-а! – заревела Светка. На крик примчалась мать:
- Ах ты мразь, ты зачем ребенка обидел? Из-за вот этих своих каракулей?! Тю, не выйдет из тебя Рембрандта, так и знай! – и она порвала и без того изнасилованный рисунок.
В тот вечер Керим долго сидел на пирсе, уткнувшись головой в колени, и сквозь сжатые зубы шептал: «Ненавижу, ненавижу, ненавижу!»
Как только Кериму исполнилось восемнадцать, он сбежал из дома, чтобы больше не возвращаться.
Вначале в Симферополь, где поступил в инженерно-педагогический университет на компьютерную графику (там предоставляли общежитие). По вечерам и на каникулах подрабатывал в ларьке, торгуя пирожками и шаурмой. Там он встретил Фею. Фея (стройная красавица-златовласка, в самом деле похожая на сказочную фею) была хиппи. Дочь богатого московского бизнесмена, она ненавидела циничный «деловой» мир ее родителей, где все покупалось и продавалось, зато любила море, цветы, музыку и путешествия. Вместе с ней Керим объездил автостопом всю Украину и изрядную часть России. А когда наступили осенние холода, они осели в Москве. Именно Фея, увидев его рисунки, сказала, что у него «офигенный талант», и «было бы классно делать татуировки по твоим эскизам», и «у меня есть клёвый знакомый мастер, он тебя научит». Так Керим став тату-мастером – и Крисом.
Казалось бы – вон оно, счастье. Но любовь Феи оказалась недолговечной, как крылья бабочки. Когда началась длинная, скучная и холодная московская зима, Фея, ни капельки не стесняясь, поставила Криса перед фактом, что он был ее «летней» любовью, а теперь лето закончилось, и у нее «зимняя» любовь (в роли «зимней» любви выступал огромный рыжий бородач по прозвищу Большой Бобер. Так что, «прощай, детка, жаль, что это так, в моей клетке не быть тебе никак». 2)
Крис остался один в чужом, огромном, не слишком приветливом городе.
Поначалу жил на работе, потом снял комнату у какой-то старушки в Бибирево. Чтоб забыть о постигшей его любовной неудаче, с головой нырнул в творчестве, только теперь вместо русалок, фей и драконов его рука порождала разнообразных киборгов. А еще он полюбил гулять по центру Москвы, особенно в Китайгородских переулках. Сколько удивительных тайн скрывали украшенные лепниной толстые стены старинных домов! А еще – там можно было заблудиться во времени. Во всяком случае, Крис был уверен, что это приключение ему не приснилось. Тогда он около девяти вечера вышел из арки дома на Маросейке, где был его тату-салон, и пошел к метро, прикидывая, не купить ли ему чего-нибудь съестного, ибо до дома далековато. Денег было негусто, но голод пересилил, так что парень решил заглянуть по пути в небольшой гастрономчик.
- Дайте, пожалуйста, сэндвич с тунцом, - протянул он продавщице сторублевку.
- Что-что? – переспросила свиноподобная продавщица в белой кружевной «наколке».
- Сэндвич. С тунцом. Если нет, можно с бужениной.
- Молодой человек, это что вы мне даете?! – продавщица волком зыркнула на купюру.
- А что не так? Нормальная купюра, мне в супермаркете ею сдачу выдали.
- А-а-а-а-а! – вдруг завизжала продавщица, как ужаленная, - Разбойник! Валютчик! Иностранный шпион!
«Чокнутая баба», - подумал Крис, давая «задний ход», - «и как ее только взашей с работы не погнали?»
Краешком глаза парень успел заметить, что в знакомом магазине изменился и интерьер, и ассортимент, причем в худшую сторону: на убогих полках тосковали несколько буханок серого и черного хлеба, а также пакеты с сухарями, сушками и раскрошившимся печеньем. Может, было и еще что-то, но этого он не успел увидеть, спасаясь бегством от сумасшедшей тетки.
«Ничего себе ребрендинг. Прямо «здравствуй, Совок». У хозяина магазина что, ностальгия взыграла по тому времени, когда у него в штанах стояло? Ладно, хрен с ним, куплю пирожок у метро. Черт, ну и темнотища кругом!».
Улица действительно была непривычно темной. Яркая неоновая реклама куда-то запропастилась, горело только несколько фонарей – не считая окон в домах. По дороге ездили машины как из ретро-музея – горбатые, квадратные, лупоглазые… то есть, наверное, следовало сказать «лупофарые». Стадо бедно и старомодно одетых людей активно месило грязный снег, штурмуя красно-желтый троллейбус, подобный тем, что еще ездили в Ялте во времена Крисова детства, но давно исчезли из Москвы.
«Площадь Ногина», - прочитал Крис над входом в метро, где еще утром было написано «Китай-город».
От страшной догадки сердце у парня ухнуло куда-то в пятки: он попал в прошлое! То ли чай, которым его угостил напарник, чернокожий Фрэнк из Бенина, обладал галлюциногенным эффектом, то ли еще что стряслось… Но почему другим глючится шикарный имперский девятнадцатый век или утонченный Серебряный, время куртизанок и поэтов, а ему достался «облезлый вонючий Советский Совок»?!
- О, Наташ, смотри-ка, стиляга! – ткнула пальцем в его сторону полная женщина в темно-зеленом драповом пальто и круглой меховой шапке.
- Они сейчас не стиляги, а хиппи, - ответила ее товарка, похожая на нее как две капли воды, только пальто было темно-серым.
- Да мне плевать! Все они тунеядцы! Представляешь, мой Петенька чуть не спутался с такими. Их там целое гнездо, и ведь серьезный вроде бы институт. Куда только комсорги смотрят? Эй, ты! – крикнула она Крису, - Тебе, тебе говорю. Ты где учишься?
От неожиданности Крис онемел, будто язык проглотил. Ноги словно вросли в асфальт.
- Ты мне в глаза смотри, когда с тобой старшие говорят! Где. Ты. Учишься?
- Нигде, - выдавил из себя Крис.
- Вот! – подняла указательный палец тетка в пальто, - Нигде не учатся, шляются где попало, творят всякие безобразия, порядок нарушают. Позор рабочего класса! Вот сдам тебя в милицию, охламон малолетний, там тебя научат уму-разуму!
- Что тут у вас, гражданочка? – как из-под земли выросли два милиционера в шинелях старого образца.
«Беги!» - надрывался внутренний голос Криса. И он опрометью кинулся бежать.
Позади кто-то кричал, ругался, честил на все лады «эту молодежь» – а парень бежал, не видя ничего перед собой, не слыша, как сигналят машины на перекрестках. Мир превратился для него в сплошной серый коридор. Когда он понял, что дальше бежать не может, и остановился перевести дух – увидел освещенный павильон Таганской-Кольцевой. Оглянулся – вокруг стояли ларьки со всякой всячиной, по площади сновали по-современному одетые люди. Дабы удостовериться, что происходящее – не сон, глянул на часы – те показывали 21:21, 21 января 2013 года.
Крис еще даже не догадывался, что это не глюки и не случайность, а особый Дар – путешествовать во времени.
Однажды Крису сделали «предложение, от которого невозможно отказаться». Началось с того, что очередная юная клиентка заказала у него тату – цветок лилии на спине. В процессе работы Крис что-то тихонько напевал себе под нос, и вдруг девушка, в перерывах между всхлипываниями и вскриками, сказала:
- У вас такой прелестный голос! Приходите к нам петь!
- К вам – это куда?
- А у нас ансамбль, поем старые песни, ну из кинофильмов и прочее. Правда, выступаем бесплатно, за идею.
- Спасибо, но я никогда не учился музыке.
- Ну и что?... ой-ой-ойййй!... У нас никто не учился, кроме одного. Вы на прослушивание приходите, адрес я дам. Репетиция в воскресенье.
Крис пообещал прийти – чем черт не шутит.
К его огромному удивлению, репетиция происходила не в зале, а в небольшой частной квартире на западе Москвы. В группе насчитывалось около десятка ребят и девчат самого разного возраста (от едва совершеннолетних и до тех, кому было явно за тридцать). Лилия (та самая девушка, которой Крис набивал татуировку) была права: голоса у большинства участников были, мягко говоря, неотесанные, и недостаток обучения вокалу компенсировался искренним задором. Исключение составлял только один: на вид лет двадцать пять, одетый в ярко-красную рубашку (остальные явно предпочитали серый, темно-зеленый, коричневый и прочие неприметные тона), с медно-рыжими волосами до плеч, он говорил с едва уловимым акцентом, играл на синтезаторе, гитаре и скрипке, пел мощным красивым почти оперным баритоном и постоянно спорил с руководителем группы – сурового вида дамой по имени Антонина, которую все называли «Тося» или «Командир».
- Кто это? – шепотом спросил Крис у Лилии.
- А, это Эрих, наш солист. Самовлюбленный павлин!
Криса быстро «ввели в курс дела», объяснив, что группа называется «Поющая эскадрилья» (как в знаменитом фильме) 3), и что у них особая миссия – поддерживать Память, умирающую из-за того, что новое поколение ничего не желает знать о подвигах их дедушек и бабушек, ценой исключительных страданий остановивших ужасы фашизма. Если Память умрет, фашизм снова поднимет голову и поглотит землю – поэтому следует постоянно напоминать «поколению Пепси» о тех, кто спас их от неминуемой погибели.
- В твоем народе тоже был великий пилот, герой Советского Союза, Амет-Хан Султан, - сказала Тося, - так что, ты в каком-то смысле его наследник, продолжишь его великое дело.
Крис пообещал подумать.
Когда репетиция закончилась, и люди начали расходиться, толпясь в тесной прихожей, Эрих (тот самый «павлин») подошел к Крису и по-дружески хлопнул его по плечу:
- Слушай, ты мне позарез нужен. Я как раз искал такого как ты. Можешь сейчас задержаться?
- Вроде бы никуда не спешу …
- Хорошо. Давай сбегаем за вином и посидим, поговорим.
- У тебя изумительный голос и очень яркий талант, - сказал Эрих, когда они сидели за бокалом красного вина, - никогда не мечтал о сцене?
- Было дело, - подтвердил Крис, - но не сложилось.
- Ну так считай, что я – «волшебник в голубом вертолете», который исполнит твою мечту. Ты достоин большего, чем эти «летуны».
- Летуны?
- Я про эту «Поющую эскадрилью». Они ж у нас считают себя духовными потомками кого-то из советских пилотов. Например, Саня, который сидел возле Тоси и ни одной ноты чисто не взял – типа Покрышкин, сама Тося – Марина Раскова. Тебе вон тоже Амет-Хана «присвоили».
- А ты кто?
- Я? Никто. «Хохлонемец». Попробуй я признаться, кто мне на самом деле нравится – меня бы выгнали за идеологическое несоответствие. Так вот: я давно хотел создать собственную группу, нормальную, а не двинутую на «совдепии». Петь то, что хочется, без оглядки на всяких безголосых фанатичек, разбирающихся в музыке как свинья в апельсинах. И наконец, Господь послал мне тебя – единственного, кто достоин выйти на сцену вместе со мной. Наши голоса не должны пропасть в этом стаде. Мы будем творить Музыку – а не проповедовать, каким «великим и могучим» якобы был Советский Союз.
- Твоя правда, - согласился Крис, - мне тоже не по душе маниакальная привязанность к определенному куску истории. Надо в будущее смотреть, а не за прошлое цепляться. А как ты вообще попал к ним, с твоими-то взглядами?
- На сцену хотел, - мрачно признался Эрих, - а другого шанса не было. Я тогда только переехал, мало кого здесь знал, и всяких забот хватало – надо ж было жизнь обустраивать. А Тося – знакомая Лизы, сестрицы моей. Вот меня и «сосватали». Знал бы ты, как мне это все осточертело! – он грохнул кулаком по столу так, что бокалы подскочили на месте, - Петь дифирамбы коммунистическим выродкам, прославляя их как спасителей мира! Нацисты были не ангелами, но на их совести меньше трупов, чем у «мясника» Жукова. А о «Черной пехоте» слыхал? Мирное население, виновное лишь в том, что посмело пережить оккупацию, тысячами гнали на немцев по льду Днепра – без зимнего обмундирования, с пресловутой одной винтовкой на троих. Брат моего прадеда по матери там навсегда остался. А вот это: «народам Европы свободу принес жаркий солнечний май»?! Знаешь, что это была за «свобода»? Больше миллиона женщин изнасиловали – от совсем девочек до древних старух. Как можно теперь петь о какой-то «свободе»?! Хотя песня красивая. Но лживая насквозь. А мне надоело врать.
- Понимаю. Я бы так долго не выдержал. Но теперь это все в прошлом.
- Так ты со мной?
- С тобой.
- За это надо выпить. Наливай! За нас – самых лучших в мире! Дзынь-кампай!
Так родилась на свет группа “Rosenkranz” 4), а Крис обрел прекрасного верного друга.
Когда Крис проинформировал «летунов», что их группа совсем не «его кусок счастья» – они отреагировали спокойно (чай не доллар, чтобы всем нравиться). Когда чуть позднее Эрих сообщил, что не сможет участвовать в концерте «по сверхважным причинам, о которых он распространяться не имеет права», так что, пускай ищут другого солиста и клавишника – поворчали, но что было делать? Против обстоятельств не попрешь. Но когда за пару недель до девятого мая Тосин верный дружок Саня случайно увидел на одном из московских конвентов афишу группы “Rosenkranz”, на которой были изображены хорошо известные ему лица, а тем паче – узнал, что новоявленная группа собирается выступать в тех же числах, что и «летуны» - разразился скандал.
- Ты гад, подлец, предатель! – разорялся Саня, поймав Эриха в закутке возле уборной.
- Ну, так вызови меня на дуэль, если я предатель, - невозмутимо парировал Эрих.
- Я тебе сейчас по-нашему, по-пролетарски морду набью, безо всяких дуэлей!
- Попробуй. Охрана вышвырнет тебя к чертовой матери, да и дело с концом.
- Мы тебя, значит, в коллектив приняли, к священному делу приобщили, невзирая на твое крайне сомнительное происхождение, а ты… ты соврал нам! Выдумал какие-то проблемы, а сам, значит, контрреволюционную деятельность разводишь? Еще и товарища на кривую дорожку сманил.
- Что ты мелешь? Какая к черту контрреволюционная деятельность? Мы не в Советском Союзе. Ты заигрался … все вы заигрались! В революционеров, в красноармейцев. Я был не против петь с вами. Но когда увидел, что идея для вас важнее песен – понял, что нам не по пути. Пардон, но воспевать красную чуму, которая уничтожала мой народ – все мои народы – я не подписывался.
- Ну и прекрасно, уходи на все четыре стороны. А нам палки в колеса вставлять было зачем? Пели бы свою классику, романсы и прочую любовную ерунду, как сегодня. Но ставить свой концерт на военную тему накануне нашего – это уже, звиняй, конкретная провокация.
- У вас что, монополия? Между прочим, это была и наша война. И мы имеем право донести до людей свою правду.
- Фашист! – Саня исчерпал рациональные аргументы и перешел на эмоциональные.
- Ну отчего сразу фашист? Если я ненавижу Сталина и коммуняк, это еще не значит, что Гитлер мой кумир. К слову, фашисты – в Италии, а в Германии был национал-социализм.
- Я в сортах дерьма не разбираюсь.
- Зря. Историю надо знать. Если ты не разбираешься в собственной истории, забивая себе мозги советскими выдумками и пропагандонскими помоями – ты конченный невежа. Слыхал, например, что 28 героев-панфиловцев – это миф, а на самом деле…
- Не смей марать нашу священную Победу своими бандеровскими лапами!
- Кстати о Бандере …
- И слышать ничего не хочу! Были б мы на войне, я бы тебя собственноручно расстрелял за предательство.
- Да не ори ты. Война давно закончилась. Ау, очнись: 2013 год на дворе.
- Война с фашизмом будет продолжаться, пока мы не раздавим коричневую гадину окончательно!
- Откуда в тебе такая агрессия? - поморщился Эрих, - Слушай, если тебе так охота воевать, давай устроим музыкальный поединок. «Летуны» против “Rosenkranz”. Как Тикки Шельен с Канцлером Ги делали своих «Католиков против катаров». А в роли жюри пусть будут зрители. Кто лучше споет, тот и победил. Как тебе идея? Я Тосе напишу, готовьтесь, и мы будем готовиться, а где-то через годик устроим.
- Не знаю, что тебе скажет Командир, а я говорю: иди к дьяволу.
- И тебя туда же, - Эрих круто развернулся, едва не впечатав Саню в стенку, и пошел восвояси.
Разумеется, это был не конец, а только начало. На тот самый концерт восьмого мая «летуны» приперлись полным составом, «забыв» о том, что день перед собственным концертом следует тратить на репетицию, а не на выяснение отношений с конкурентами. Уселись возле входа и, как назойливые уличные проповедники, цеплялись к зрителям, вешая им на уши лапшу вроде «нормальным людям, для которых Родина – не пустой звук, не место на этом сборище фашистов» - пока охранник не «попросил» их. Подобные выходки больше не повторились, но скандал не угас, а переместился на просторы интернета, где на головы ребят был вылит не один ушат отборных помоев. Поначалу Эрих еще пытался просвещать оппонентов, но быстро осознал, что с тем же успехом он мог бы разговаривать со стенкой. Как говорил Крис, горбатого исправит только могила.
“Rosenkranz”, в отличие от «летунов», не ставили целью пропаганду какой-либо точки зрения, заявляя, что служат только Красоте, которая, как известно, спасет мир. Пели разное: классику, обработки народных песен, песни собственного сочинения (Эрих в основном писал музыку, а Крис - слова). Только раз в году, в начале мая, ребята вспоминали о своей гражданской позиции и устраивали концерт на военную тематику. А гражданская позиция у них была проста: война – это не пафосные марши, не «смело мы в бой пойдем» и не «можем повторить», а боль, смерть, убитая любовь и разрушенные человеческим судьбы, и это ни в коем случае не должно повториться.
Именно к такому концерту они готовились сейчас.
- Крис, у меня идея! Давай ты вот здесь – «Край сосновый, солнце встает» - пойдешь на октаву выше.
- А почему я? Почему не ты? Понимаю, ты спишь и видишь, как бы из меня сопрано сделать? Так вот, довожу к твоему сведению, что, хоть ты у нас и штатный Призрак Оперы, но я – не Кристина!
- Да я как-то Криса от Кристины пока отличить могу (оба засмеялись, ибо вышла знатная игра слов). Кстати, не так уж там высоко. Ну будь другом, иначе совсем скукотища получается, слушатели на люстре удавятся от тоски.
- Там люстра крепкая, выдержит.
- Так, и кто из нас Призрак? Кажется, вешать на люстрах – это моя обязанность … ой, то есть, бросаться люстрами, а вешать на колосниках. Ну, перепутал слегка. Так что, давай попробуем?
- Куда ж я от тебя денусь.
- Окей, тогда давай с третьего куплета. Даю вступление два такта, - Эрих взял перебором ля-минорный аккорд.
В крохотной прихожей скрипнула дверь.
- А чего это меня никто не встречает? – раздался капризный голосок.
- Мы заняты, - откликнулся Крис. Но Эрих, вздохнув, отложил гитару в сторону и пошел навстречу:
- Добрый вечер, Лиза, - поприветствовал он, одной рукой обнимая миловидную рыжеволосую девушку, а другой – забирая у нее сумочку и ставя на полку, - как дела?
- Устала. Клиентов было море … О, Адмирал! – Лиза подхватила на руки огромного кота исключительной пушистости и «сиамского» окраса, - Мирчик мой любимый! Пирожное мое шоколадное! Как я по тебе соскучилась, мой сладкий котик!
Кошак вначале попытался вырваться, но быстро успокоился и довольно замурлыкал.
- Короче, Крис сегодня ночует у нас. Завтра концерт, мы вместе поедем.
- А, концерт, - рассеянно ответила Лиза, наглаживая кота и глядя куда-то в пол, - так он у вас завтра? Я и забыла …
- Я ж тебе сто раз говорил! Придешь послушать? Ради моральной поддержки?
- Не знаю… А где концерт и во сколько?
- К востоку от солнца, к западу от луны. То есть, микрорайон Восточный, улица Западная. Начинаем в шесть без задержек.
- Будет видно. Может, и приду. Есть что-нибудь съедобное?
- Суп оставался… можешь доесть, я нам с Крисом пельмени сварю.
***
- Все, - Эрих потянулся как кот на солнышке, - на сегодня хватит. Пойдем, пельмени сварим, а то я уже готов бегемота съесть.
- Да и я уже не помню, когда последний раз ел. Кажется, это было в обед. Но сперва давай пройдемся, я тебе хочу кое-что важное сказать.
- Ой, мне так лень куда-то выходить … говори здесь, нас никто не услышит.
- Ни в коем случае не здесь. У стен тоже есть уши.
- Ладно. Заодно пива возьмем. И сигарет про запас, чтоб завтра не бегать.
- Смотри только, чтобы Лизка за нами не увязалась.
Но как только ребята вышли в прихожую, Лиза уже была тут как тут:
- Куда это вы на ночь глядя? Гулять? Я с вами!
- Мы в магазин.
- О, мне тоже надо в магазин. Заодно прогуляемся вместе.
- Ты же устала. Давай я куплю тебе, чего ты там хотела.
- Прогоняешь меня, что ли? - надула губки Лиза, - Вспомни, как мы раньше гуляли…
- Блин, Лизка, мы можем поговорить про пиво, сиськи и футбол без бабского присутствия? – рявкнул Крис.
- Фи, как грубо! - девушка сдвинула бровки домиком – Крис, ты же интеллигентный человек, художник, а позволяешь себе такие подзаборные выражения. Я была о тебе лучшего мнения.
- Свое мнение можешь засунуть себе в …! Если мы сейчас опоздаем, и нам не продадут пива, виновата будешь только ты.
- Давайте, валите за своим пивом. Мне тоже бутылочку черного «Козла» прихватите!
- Это действительно было чересчур грубо, - сказал Эрих, закрывая дверь.
- Зато эффективно. Иначе она бы за нами хвостиком ходила.
***
- Ух, классно! – Крис оседлал спинку скамейки, откупоривая свою бутылку, - Хоть дышать можно. Как ты там вообще живешь, в той атмосфере?
- Можно подумать, у меня есть выбор, - вздохнул Эрих, - Понятно, что не хоромы: первый этаж, из подвала тянет сыростью, двое курящих, причем один (и это не я!) регулярно дымит прямо в помещении. Но хорошо хоть такая хата есть: другие вообще по съемным углам до конца жизни скитаются.
- Я не о том! Выключи дурака, ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю.
- Понимаю. По правде, я давно уже не чувствую себя здесь хорошо. Вначале нормально было, а сейчас… не квартирка, а черная дыра! Вечно что-то ломается, работать настроения нет, не говорю уже о том, чтобы сочинять что-нибудь. Ну а куда мне деваться?
- Как куда? Тебя что, цепями приковали? Всегда можно изменить жизнь, было бы желание. Ты же не побоялся уйти от «летунов» и создать свою группу, несмотря на то, что тебе угрожали и вылили тонну дерьма. А сейчас почему плывешь по течению?
- И что я могу изменить?
- Все, что угодно. Начиная с места жительства. Хочешь, будем вместе хату снимать.
- А Лиза? Как я ее оставлю?
- Твоя Лиза – не младенец и не инвалид. Да и Виктор у нее есть. Кстати, ты не думаешь, что у них может родиться ребенок, и тогда тебя попросят из квартиры?
- М-да… к таким радикальным переменам я не готов.
- Смотри сам. Мое дело посоветовать, а решать тебе. Как бы только поздно не было.
- Надо подумать… Кстати насчет смены обстановки: я как раз на следующей неделе собираюсь в Киев на недельку, ибо регистрация заканчивается. Не составишь компанию? Раньше Лиза со мной ездила, а сейчас у нее такая работа, год без отпуска пашет.
- Неплохая идея. Никогда не был в Киеве.
- Гарантирую, тебе понравится. Удивительной красоты город.
- Окей. Отыграем концерт и съездим. У меня как раз выходные, и там еще на пару деньков отпрошусь.
- Вот и здорово. Пойдем уже домой, а то на ужин у нас не будет ни коммуняки лысого.
ПРИМЕЧАНИЯ
1) Зоя Ященко и «Белая Гвардия», «Малыш»
2) Цитата из песни Ольги Арефьевой «Голубочек». Песня очень популярна в среде хиппи.
3) Имеется в виду фильм «В бой идут одни старики».
4) Rosenkranz (нем.) – «Венок из роз», также так называют католические четки и молитву на них. Эрих – католик и любит католический символизм.