Останусь я уже неповторимым
под этим небольшим пейзажем зимним,
повешенным над письменным столом.
Здесь сам себе тираном и рабом,
измученный, на грани эпилога
по рифмам я мостил себе дорогу -
куда? - Узнаешь, коль в один из дней
отважишься быть спутницей моей...
И нам за дымкой ультрафиолета
забрезжит город созданный поэтом -
число всех зданий и жилых домов
количеству равно моих стихов.
Струится вечность в виде многоточий
сияньем золотым в часах песочных,
заполнившая этот новый мир
столетиями для любовных игр.
И мы, чтобы отвлечься в перерыве
заварим кофеёк, окно открыв, и
узреем стол, но в рамке - летний вид -
другой чудак над рифмами корпит.
По сгорбленной спине заметно сразу -
он изнывает без моих подсказок,
но понимает их наоборот.
Поэтому так зло бумагу рвёт.
Ему уже осталось так немного
пройти свой путь в страдательном залоге
до нашей разделяющей межи -
за нею БЫТЬ - равно понятью ЖИТЬ.
Пусть ждёт. А мы пройдёмся, как бывало,
туда, где в самой гуще карнавала
простёрся в небо из орущих толп
весь в отблесках петард железный столп.
На площади внутри вот этой башни
из высоты космической и страшной
в качании вздыхает глубоко
над белой гладью маятник Фуко...
Мы с краю примостимся незаметно,
чтоб наблюдать вращение планеты,
с которою без слёз и на "ура"
мы распростились только лишь вчера.