***
1
Вы бессонницей своей удивлены.
И сознание качается, как цапля,
над трясиною столичной тишины,
где окошки полуночников. И каплет
недовыжатое грузное белье.
И звенит беззвучно темное пространство.
За окошками кто чай, кто водку пьет.
От бессонницы у всех свое лекарство.
Много вас, и много их, и много нас.
А бессонница одна – ей не угнаться
за прозрачным бредом полусонных фраз
и за нервными движениями пальцев.
Цаплей лунною над городом ночным
наше общее качается сознанье.
То ли тучки, то ли дрёма, то ли дым,
то ли просто переливчатые ткани.
А в трясине пробегают огоньки…
Вот забулькал телевизор у кого-то.
И стоим – и мы, и вы, как дураки.
Спать охота, спать охота, спать охота.
2
Только ляжешь ты и снова кутерьма –
разговор с самим собою, как быстрее
через воды полутрезвого ума
переправиться на призрачной идее.
Поднимаешься – четвёртый час идёт.
Ты вращаешь ручку радио ночного.
Из буфета достаёшь прозрачный мёд
и любуешься прозрачностью медовой.
Пьёшь с водою и выходишь на балкон.
Смотришь вдаль и видишь всполохи неона.
Где-то прячется невыловленный сон
в звёздных водах тёмно-синего затона.
И галактики вокруг тебя лежат.
Всё смещается – планеты и заботы.
А бессонница цветёт, как пышный сад.
Спать охота, спать охота, спать охота.
***
Мне приснился зелёный ливень –
солнце в гранях текучей вазы...
Небо, джунгли, деревни, зримо
он вместил, без прелюдий, сразу...
Наблюдал я в окно вагона
пальмы, струи в зелёном свете
и чужую судьбу, влюбленно,
как свою на другой планете...
Я сошёл, я искал кого-то...
Ливень стих, а с деревьев птицы
окрыляли свои полёты...
Я не думал, что это снится...
Мне казалось: увижу джонку
и отправлюсь я в край счастливый,
и найду в том краю ребёнка,
что разбужен зелёным ливнем...
Так украдкой, неторопливо
пробирается в сердце небыль...
Так грустят о зелёном ливне
и стране, где ни разу не был...
Так по бликам на стенах комнат,
по тетрадям, где свой же почерк
я себя открываю в ком-то,
незнакомом, но близком очень...
***
1
каждый день по пути на работу
понимаешь, как страшно устал...
на углу побирается кто-то,
воробьи ещё спят по кустам.
с крыши дома не капает – льётся,
на стоянке дежурит такси.
даже солнце, весеннее солнце
освещает отсутствие сил...
ну, а вечером ясным и тёплым,
пробуждаешься, как ото сна,
и зовёт, отражённая в стёклах
заходящего солнца блесна.
в те мгновения неудержимо
так охота побыть не собой,
и почуять руками чужими
ветер медленный и низовой...
2
я иду, не спеша, по аллее
я не помню четверг ли, среда.
вдоль стены объявления клеят
и казалось бы, всё как всегда...
а вокруг заходящее солнце,
и какая-то в сердце тоска,
вон стаканчик бумажный несётся
за машинами в вихре песка.
может где-то над жёлтой мимозой,
молча, смотрит в оконный проём
и мечтает, объявленный в розыск,
чтобы все позабыли о нём.
затеряться б ему, раствориться,
как умеют герои кино
и следить проходящие лица
из окна захолустной пивной...
***
грусть моя, как сумрак меж стволов,
дождь белёсых листьев на поляне.
кажется, я чувствую любовь
к поздней тишине и зыбким граням.
странный ветер ходит по листве
точно в «Blowup» Антониони.
не пытаюсь я найти ответ,
наблюдая тьму на небосклоне.
грусть моя, любовь моя, печаль,
чёрная вода... водовороты…
никогда я так не ощущал
дикую поэзию природы
никогда не знал я, как велик,
тот, хранящий речек переписку,
грозовой, лихой, сквозной язык,
тот язык, что слышал Баратынский.
нет, не буйство и не робость чувств –
это блеск змеи и клёкот птицы,
токи потаённые искусств,
то, что заставляет строчку длиться.
в листьях, чья изнанка – серебро,
в проблесках ночных метеоритов,
в трепетных пространствах у Коро –
грусть моя, любовь моя разлита.