Любимая раздета вновь, мой сердца стук живой
Приручит украшеньями звенящими своими,
В них подлинный триумф её, что все века другой,
Что делал вдруг счастливою и сильною рабыню.
Как танец оживлённый, и насмешка, сотни бед,
Сияющий мир вольного металла и камней, и —
Ввела меня в экстаз, где звону вторит свет
Сплетеньем ирреальным, или яростью своею.
Любить себя позволив, и оставить поцелуй,
Блаженно улыбается, в надзвёздный омут вхожа
Любви моей огромной, что, как море, о скалу
Упрямое, колотится, обняв её подножье.
Своё очарование имея, колдовской
И странной волей похоть в ней с невинностью мирится,
И так обворожительно, и с мягкостью людской,
Сверлит меня глазами укрощённая тигрица.
Но лебединый стан её, вперяющийся взгляд,
Рука её, нога, живот, блестящие, как масло,
Вонзились, как её грудей зелёный виноград
В мои зрачки огромные, и в них звезда погасла.
Нежней, чем злые ангелы, и ласковей, чем блуд,
Смутить меня пытаясь, в прах повергнуть, и разрушить
Враз всю до основания хрустальную скалу,
Где вечно одинокой сохранил свою я душу.
Узор бедра блестящего и девственной красы
С глазами Антиопы я увидел сочетанье,
На хищной, загорелой коже грим прекрасно рыж,
Какие должен адские нести тебе страданья!
И лампа, покоряясь, угасала, в полутьме
Другой неясный свет дрожал тогда в её покое,
И вздох её пылающий, под кожей в янтаре
Бурлил огонь играющий, залитый юной кровью.