Село Остров
Моя душа спешит за горизонт,
Её манит неведомое благо,
От умиления я начинаю плакать,
Раскрыв шатёр добра, как ветхий зонт*.
Распев добра подобен алтарю,
Ему внимает хор протяжный.
В шатровой лествице многоэтажной
Я перед Богом в сумраке стою.
Повсюду остров и моё жилище.
В край полусферы, в тонкий горизонт
Плывёт ковчег мой, парус – неба зонт,
А вёсла – липы, воткнутые в днище.
*село Остров венчает древняя (16-ый век)
шатровая Преображенская церковь.
Вокруг доживает век старый липовый парк.
И церковь, и парк расположены на взгорье,
оттого кажется, что под тобой святая гора Фавор!
Вещий лес
Вот кто-то прорубил в дремучий лес тропу,
Прошёл насквозь, сжимая топорище.
А вещий лес зализывал версту
И хоронил немое пепелище.
Он уцелел, да что ему тропа.
Но вот другой, а вслед за ним другие
С гармошкою и на грузовиках
Ворвались
и рубили,
и рубили!..
Примером умножения на ноль.
Ложился дуб на раненный подлесок,
И к вечеру охрипшая юдоль
Уже не представляла интереса.
На месте том задумали кабак.
И потекло мужицкое снадобье.
Чуть занялась зелёная трава,
Но стоптанная, комканая с кровью,
Иссохла, а червлёная земля
Дол подоткнула и по-бабьи взвыла.
И хрустнул крест дубовый, как стожар,
Над бугорком отеческой могилы.
Но вещий лес оставил вещий след.
Так поднялась на зло иная сила.
Кабацкий злобный скрежет табурет
Сложила ниц и временем накрыла.
И кто теперь попомнит тот разор?
Иные дни, иное поколенье.
Лежит в музее стоптанный топор,
Лежит и... ждёт неверное мгновенье,
Чтобы сорвать музейную печать
И улизнуть, сжимая топорище.
Проснись, вахтёр, не выдай стрекоча
Из вещего
музейного
хранилища!
У зелёного окошка
Какая странная назойливая муха
Пересчитала все мои предметы,
И как противен в тёплый вечер лета
Кровавый жупел комара над ухом!
Как хорошо по вечерам у речки
Сидеть с подружкой в запахах сирени,
Ломать пустяшный стебелёк растений,
и слушать стук девичьего сердечка!
Какая муха странная, однако,
Пересчитала всё, кроме липучки.
Висят в окне сиреневые тучки,
Готовые вот-вот меня оплакать.
Ага, попалась, муха дорогая!
Теперь жужжи, иль не жужжи - едино.
Хотя, конечно, всякая скотина
Имеет право жить, не умирая...
Над пропастью во ржи
Скользит по полю ветерок, в нём всё обыкновенно.
Ржи шелковистой череда лоснится на яру.
И хочется, чтоб было так всегда, но непременно,
Как только мы забудем зло – жди новую беду.
Роняет спелое зерно в сырую землю колос.
Жнецы спешат, и множатся невольники-стога.
И рассечённый падает ржи шелковистый волос,
И льётся белое вино в победные рога...
Наутро женщина вошла в мертвеющее поле.
Смахнула пьяные следы, сыскала бугорок
И поманила из земли сквозь сомкнутые доли
Несобранного семени зелёный стебелёк.
Он потянулся на призыв противу долгих правил,
В нём наливался колос, глотая жизни строй,
А я глядел на женщину, перед которой таяли
Боль рассечений на яру и пропасть подо мной.
Зарисовка
БагОр оплавил горизонт
В вечерний пунш зари.
Хмелея, колокольный звон,
Уснул в оврагах и
Рассыпал гулкий звукоряд,
Как тёртую муку,
На гармоническое "ля",
На крик совиный "У-у...",
На шорохи ночных зверей,
На шелесты в садах,
На ржанье вольное коней
В подтопленных лугах...
багор - (устар.) пурпурный цвет.
Лето в Мещёре
Большая грозная собака
Сомкнулась в коврик меховой
У ног моих.
Житейский атом
Я расщепляю на покой
И небо над пшеничным полем
С чередованием лекал
Изысканных!
Как будто в море
Плывут дельфины-облака...
Айда к реке!
За мной вприпрыжку
Огромный пёс, как под хмельком,
Пшеницы спелой золотишко
Шершавым лижет языком.
Ах, лето-лето,
Лето - это
Пора, когда нас благодать
Вослед Галеевой комете
Несёт сквозь солнечную гать!
О Мещёре с любовью!
Пленительна полдневная Мещёра!
Сух и прозрачен заповедный лес.
В колодцах корабельных коридоров
Спит голубая барыня небес.
Вот змейка, намотала лучик солнца
На ленность линии, изобразив спираль.
В мир незнакомый, как в открытый космос,
Вхожу с опаской городскою... Встарь
Здесь царь Петруша вёсельные струги
Рубил, и гул Петровых топоров,
Как звон к обедне, бередил округу.
А ныне - тишина. Под вздохи сов
Вращаются неторопливо звёзды.
С рассветом лишь лесничий, да рыбак
Уйдут протокой, погружая вёсла
В раствор целебно-золотистый... Так
Я брёл по заповедной alma mater,
Ломая паутинку сушняка.
Кирзовый полустёртый супинатор
Не различал ни дна, ни маяка.
Лес вывел на змеиное болото.
Собака, чуя, бросилась в траву
И... спрянула! Огромный белый лотос
Вспорхнул, расправив крылья, в синеву.
Незваный гость на пиршестве природы,
Я плакал. Журавлей "не меньше ста"
Поднялись вслед, выбеливая своды
Урании... Как в юные лета,
Я горячился сердцем: кто тот киллер,
Которому судьбой разрешено
Дырявить небо и румянить крылья
В мангале под весёлое вино?..
Однако, барыня проснулась. Гром и ветер,
И толковище туч "не меньше ста"
Замкнули в небесах электросети,
Грозя промыть меня до белого листа!
*Урания — в древнегреческой мифологии муза астрономии.
Грибная гроза
Какая ночью была гроза!
Ревела, падая, Божья слеза,
Смывала всё на с воём пути,
Словно кричала: "Бога пусти!"
Била по кровлям богатых бонз,
По шалашам из соломы и солнц,
Ночь прожигая, как чёрный квадрат,
Зарницами в тысячи мегаватт.
Пряталось всё, что могло дышать,
Ползать, любить, верещать, страдать.
Ветхая жизнь погружалась на дно,
В память о прошлом, в "плохое кино"!
Мой однокомнатный гугл-батискаф,
Как чёрная кошка, испытывал кайф
И зависал среди чёрных схем,
Вдали от всех поисковых систем...
* * *
Когда наутро сошла вода,
Я обнаружил в расщелинах дна
Тысячи зонтиков, рыжий рой.
Божья слеза оказалась... грибной!
Русское счастьице
Теперь увлекаются стрижкой травы.
Стригут насекомых в любую погоду.
Приятно быть смерчем, срезая ковыль
Шнуром, как булатом степного народа.
К ногам шелковистая стелется стать.
Услужливый ветер играет кудрями.
И пятится боль, рассечённая вспять,
Какой-нибудь нежно-поруганной твари.
Внезапно иссяк электрический ток.
Шнурок, повисая, коснулся запястья.
И выпил не сломанной жизни глоток
Кузнечик за русское малое счастье!