К перрону уже приближался поезд с моим папой, а я с нетерпением ждала и его, и приключений. Они всегда появлялись вместе с ним.
В прошлый приезд, к примеру, папа приехал с тремя огромными солёными арбузами. Он еле выволок их из вагона и сказал: "Ты их любишь - ты их и тащи". И только убедившись в том, что я еле-еле смогла приподнять этот вкусный груз и вполне оценила его усилия по доставке арбузов в Питер, он перегрузил их в три больших пакета. Мне достался один, а он понёс два. Еле добрались до дома…
А сейчас он вышел из вагона в окружении нескольких женщин и сразу заявил:
– Доча, они будут жить у нас!
Я согласно кивнула, но всё же спросила:
– А где? Разве что, если мы уйдём из нашей "крохотульки"?
Женщины дружно засмеялись и, расцеловав папку в обе щеки и сообщив мне, что он очень хороший, быстро пошли к вокзалу. Иногда они оглядывались и махали нам руками. Папа немного нахмурился, но горевал недолго и сразу поинтересовался:
– Как в городе с пивом?
– А я откуда знаю. Я по пивнушкам не шастаю.
– А зря! – сказал папа. – Пиво – очень полезная вещь для организма.
Дома он сразу разыскал старый молочный бидон на два литра и пошёл «на разведку». Вернулся он через два часа. Вполне удовлетворённый жизнью и качеством пива тоже. В бидоне плескалось пивко.
– Пап, а почему там только половина?
– Потому. По дороге немного отхлебнул.
И он поудобнее уселся за стол с селёдкой и пивом.
Утром папа потребовал свой военный бинокль. Он не сомневался в том, что он здесь – раз его не было у него дома. И он был прав. Настал момент разоблачения, и бинокль был вытащен из укромного угла.
– Пап, а зачем он тебе, интересно? Обозревать военные объекты что ли?
– Так точно! Обозревать!
И он вышел на лестничную площадку, подошёл к окну и стал что-то разглядывать в бинокль.
– Ну и что там такого невероятного?
– Да вот смотрю: функционирует или не функционирует…
– Что именно?
– Да пивная точка. Высоту я выбрал правильно – отсюда отлично видно. Да-а-а... Не функционирует. А жаль.
И тут из лифта появился сосед Женя-весельчак и сразу заинтересовался и папой, и биноклем. Он сказал со знанием дела:
– Рано ещё, через час откроют.
Завязался оживленный разговор на животрепещущую тему, и они тут же подружились.
Через полчаса они уже сидели у нас на кухне, пили водку и закусывали солёными огурцами, которые привёз отец. И под лозунгом "раз пошла такая пьянка – режь последний огурец", отец подробнейшим образом рассказывал новому другу о том, как надо солить огурцы. А заодно и помидоры. Женя слушал его зачаровано: как Шехеразаду. Бутылка кончилась, и сосед, как я поняла, пошёл не к себе домой, а за второй.
– Пап, ну ты чего сюда приехал – водку пить что ли? Стоило ли ехать? У тебя там таких приятелей в изобилии. Ты бы по городу походил, посмотрел. Как в прошлом году. Здесь же есть на что глаз положить. А Женька – наш домовой алкоголик.
– Доча, ты неправа. Он очень симпатичный парень. Ты ничего в мужиках не понимаешь, – и он налил две тарелки супа и нарезал хлеба.
Женя уже почти по-хозяйски без звонка открыл незапертую дверь и радостно прошёл к столу:
– О, да тут супчик появился! Спасибо, хозяйка.
Мгновенно была открыта вторая бутылка, налито две стопки, но Женя сказал:
– А хозяйке?
И я заколебалась. Можно, конечно, и выпить, чтоб им поменьше досталось, но это для них будет как отмашка красной тряпкой быку для продолжения боя. Я сурово отказалась и ушла в свою комнату.
На кухне запели. Зазвучала культовая песня «Чёрный ворон». Затем должен был последовать ритуал с громкими дружескими объятиями и признаниями в уважении. И он последовал.
В это время раздался звонок в дверь. Пришла жена соседа:
– Я по «Чёрному ворону» догадалась, что он здесь… Женька! А ну, пошли домой, мерзавец, а то щас получишь!
Возникла пауза. Женя, встав из за стола, тихим и мирным голосом сказал:
– Ну и чего орать-то?.. Ты посмотри с каким человеком я познакомился. Это же инесскин отец. Смотри какой красавец!
При этих словах папа с достоинством статного, седого симпатяги выступил из-за стола, крепко при этом за него держась. Женщина посмотрела и сказала:
– Водка никого не щадит. Ни таких придурков, как ты, ни таких красавцев, как Вы. Пошли, сказала!
И Женя, как нашкодивший мальчишка, тихо и скромно проследовал за женой в квартиру напротив.
Ну, в общем, началось... Как говорится: подобное тянется к подобному. Мужики спелись и спились. И когда я приходила с работы – было уже поздно проводить с ними профилактическую работу о вреде пьянства. Я стоически терпела несколько дней. Но однажды вечером, когда семья стала собираться дома после трудового дня, отец был обнаружен на полу кухни спящим в очень неудобной позе. А его дружбан Женя также сладко спал на полу, но в коридоре. Видимо, объятия Морфея застали его по дороге домой, не дав уйти с места преступления. Женя был разбужен в довольно грубой форме и вынесен на площадку к своим дверям.
На звонок вышла его жена и спросила:
– Скоро, что ли ваш Максимыч уедет? Это же может очень печально кончиться! Они просто, как с цепи сорвались. Особенно после того, как выяснилось, что оба – защитники Родины.
– Как это? – выразила я удивление.
– Да так... Мой ведь тоже воевал?
– Где? Когда?
– Где… Ваш – в Великую, а мой в Афгане. Они побратались навсегда. Женька собирается уехать вместе с Максимычем в Саратов!
– Ой, не надо! Мама двоих не выдержит!
– Вот я и говорю. Надо держать руку на пульсе! А то эти дружбаны могут нас сильно огорчить. Да вы мне не помогайте – я сама его перекантую. Не впервой.
Дома мы бережно перенесли папку на диван, раздели и прикрыли мягким одеялом. Он не проснулся, только тихо посапывал.
Утром отец, как ни в чём не бывало, плотно позавтракал, взял свой любимый бидончик и пошёл одеваться. И тут я встала на его пути, твёрдо решив поставить ребром вопрос о главном и высказать всё, что на душе накипело. Пока ещё он пребывал в трезвости.
– Папа! Как тебе не стыдно?
– Перед кем?
– Ну хотя бы перед нами! Или тебе на нас совершенно наплевать?!
– Ну доча, ну зачем же так грубо…
- Грубо?! А то, что ты вчера на полу пьяным валялся – это как: грубо или нежно?
– Да ты что, прям уж так и валялся? Может я просто отдыхал?
– От какой такой усталости ты отдыхал?
– Как от какой? От пьянки! Ты думаешь, это лёгкое дело?! Ты знаешь как мы с Женькой устали?
– Ах, так вы устали? Может пора уже завязать с этим «нелёгким» делом?
– А что же – можно и передохнуть… немного. Но завязать насовсем мы не можем!
Потом отец немного задумался и спросил:
– А как же я проснулся на диване, если валялся на полу, как ты говоришь?
– Да это мы тебя еле-еле дотащили до дивана.
Папа сильно огорчился и даже расстроился: вот это да… Он как-то осел и помрачнел.
Тут я взяла быка за рога:
– Папа, выкладывай сюда на стол все деньги, которые ты не успел ещё пропить!
– Да, доча, так меня, так! Ты права, – и он полез в карман. – Вот. Всё, что осталось, – сказал папа, выкладывая деньги.
Осталось, прямо сказать, очень немного.
– Это всё?
– Всё до копеечки, доча. Зуб даю!
– Нужен мне твой зуб. Одевайся! Пойдём на прогулку по городу.
– И ты пойдёшь?
– Конечно пойду – куда же мне деваться.
– Та-а-ак... Значит прогулка под конвоем? Я не согласный, - отец ненадолго задумался. - Я пойду в музей артиллерии! Сам! Без сопровождения. Рисуй мне карту, как туда дойти!
Папин способ мышления всегда изумлял меня. Его умение выправить все происходящие события в нужном ему направлении вызывало восхищение. Вот и сейчас он остался как бы победителем в сложившейся ситуации. Командир орудия – одно слово! Красавец - когда трезвый. А ели ещё возьмёт баян и выразительно споёт хрипловатым голосом парочку душераздирающих песен… Всё! В плен его обаяния попадали все, и особенно женщины. И он знал о своей неотразимости.
Отец рассказывал, как он в освобождённой Праге шёл по улице так, что «подошвы скрипели» – при полном параде и офицерской выправке, и как ни одна (при этом слове он поднимал вверх указательный палец), ни одна женщина не проходила мимо, не оглянувшись на него. Тут я тоже пускала в ход приёмы тяжёлой артиллерии и сообщала присутствующим, что мама была такой красавицей, что, наряду с другими, к ней сватался даже Герой Советского Союза. И тоже выдающейся наружности!
– Эт Колька, что ли? Да я его обскакал!
– Как это?
– Да так: взял у друга белого коня и поехал делать предложение своей Ниночке! Ни хухры-мухры жених! На груди - ордена и медали. И в сапогах блестящих лучше начищенного самовара. Кто откажет? Да никто!
Ну что тут скажешь – победитель есть победитель. Тем более, что бабушка всё подтверждала: так и было! "Это было недавно – это было давно," – говорил папа и грустно улыбался…
А сейчас он надел своё нелюбимое, но тёплое пальто и даже шарф с перчатками, по моей просьбе. Я проводила его до лифта и незаметно перекрестила. Он этого не любил.
– Доча, я в войну столько людей поубивал, что никакой Бог меня не простит…
– Папа, но это же были враги!
– А что враги – не люди что ли?!
Вот и попробуй – докажи ему, что Господь защитников Отечества убийцами не считает.
За окном смеркалось. Прошло уже более трёх часов после ухода отца, и я начала волноваться. Явился Женя. Но, узнав, что Максимыч пошёл… в музей! – просто обалдел и, медленно ретировавшись, вернулся домой. Пошёл снег крупными хлопьями, и мороз к ночи крепчал. Стало совсем темно, и я запаниковала. Все музеи давно уже были закрыты. Видимо с отцом что-то случилось, и его надо идти искать.
Я уже начала одеваться, когда услышала на лестничной клетке какую-то возню, шарканье ног возле нашей двери и мужские голоса. В дверь позвонили. Я открыла и увидела возбуждённые молодые лица юношей в курсантской форме. Они все что-то говорили одновременно. И посреди этой суматошной толпы красовался в дупель пьяный папа, аккуратно поддерживаемый со всех сторон ребятами.
– Ой, какой у вас замечательный отец! Мы таких людей никогда не встречали! – говорили курсанты и потихоньку пропихивали папку в довольно узкую дверь. Они сами раздели его и положили на диван. Отец тут же захрапел. А я, конечно, захотела узнать, где они его нашли.
– Это он нас нашёл! В музее артиллерии! У нас сегодня культпоход в наш музей – мы же артиллеристы! Экскурсоводша стала нам рассказывать про орудия, а ваш отец подошёл и тоже стал слушать. А потом громко сказал: "Это не совсем так, гражданочка!", взял у неё указку и стал объяснять, как оно было на самом деле. Да так здорово, что все просто обалдели! Он же войну прошёл – всё знает! Показал нам свою любимую «пушечку». Рассказал про своего друга, убитого подо Львовом бандеровцами. Дал пощупать осколок под коленкой. Стал с нами разучивать марш артиллеристов! - и они громко заорали. – "Артиллеристы, Сталин дал приказ"!
Фальшивили так, что у меня в ушах засвербило. Пришлось прервать их вдохновенное пение суровым вопросом:
– А где это вы все так назюзюкались, особенно отец?
Мгновенно воцарилась, тишина.
– Это мы виноваты… Мы сами предложили Петру Максимовичу отметить наше знакомство. И он охотно согласился.
Ну, ещё бы он не согласился.
– И что дальше?
– А дальше мы пошли в одно такое кафе, где можно… потихоньку, - они начали переглядываться и смотреть на часы. – Ой, нам надо бежать!
Они попрощались и пустились вниз по лестнице.
Поутру у папы было, как всегда в таких ситуациях, бодрое и хорошее настроение. Он сидел на кухне и пил крепкий чай. И как только увидел меня – сразу приступил к атаке. Дело в том, что его защита всегда превращалась в атаку. Военный стратег – это навсегда.
– Доча! Я не виноват. Честно-начестно! Я тебе сейчас всё расскажу. Садись. Я тебе чайку налью, – и он быстренько организовал мне чашечку чая и отломил большой кусок плюшки.
– Папа, ты мне чайком рот не затыкай. Ты нарушил условие нашего договора.
– Нет, я ничего не нарушал! Я тихо и скромно пришёл в музей, хотел просто найти свою пушку-подружку, подержаться за неё и всё – идти домой. А тут эта мымра с указкой… Такую чушь несла – я не выдержал, конечно. Взял у неё указку и начал говорить то, что надо! Ну, ты же знаешь – я могу.
Да, я знала, что он может. Закончив до войны с отличием школу, отец поступил в артиллерийское училище, получил военный диплом – тоже с отличием, и его пригласили преподавать. Отец согласился. Началась война. Он проработал в родном училище до гибели на фронте своего отца Максима. Как только в дом пришла похоронка – папа пошёл в военкомат. И хотя в то время он очень был нужен училищу, сын пошёл на фронт мстить за отца. Поэтому, конечно, всю жизнь он был предан артиллерии и знал о ней всё. «Артиллерия – бог войны! Это понимать надо… Если б не мы – Победы нам не видать очень долго…»
Я понимала, что война переехала его жизнь навсегда, и что он постоянно носит её внутри. Я посмотрела на седую и старую папкину голову, и острая жалость пронзила моё сердце. Я кинулась обнимать его и целовать. Брызнули нежданные слёзы…
– Пап! Мы же все тебя так любим!
– А я? Я тоже! – дрогнувшим голосом сказал отец, и в его глазах тоже заблестели слёзы.
– Ну мы же хотим, чтобы ты долго жил и не болел. Как мы все переживали, когда у тебя случился сердечный приступ. Ну, нельзя тебе пить! Совсем нельзя! Ты понимаешь?
Отец как-то сгорбился, помолчал, а потом сказал:
– Давай, доча, отправляй-ка меня домой через денёк, другой.
Я не удивилась:
– Пап, а как ты относишься к тому, что Женя хочет поехать с тобой?
Я как бы хотела пошутить и разрядить обстановку. Но папа многозначительно замолчал и потупил взор. И я поняла, что всё серьёзно. Надо было что-то придумывать, дабы избежать катастрофы.
Вечером после работы я поехала на вокзал и купила билет с хорошим местом и отъездом через день. Теперь надо было сохранить это в тайне. Жаль, что не было дневного поезда, на который можно было бы посадить отца, пока сосед был на работе. Надо было лавировать, чтобы мама моя осталась жива. Когда я пришла домой, совершенно трезвый папа посмотрел на меня весьма подозрительно:
- А чего это ты сегодня так припозднилась?
Я не дрогнула:
– В магазине было полно народу. Принесла много всяких вкусняшек.
Папа оживился – вкусно покушать он любил. Он пошёл на кухню, сел за стол и стал ждать:
– Побыстрее и побольше, – сказал папа.
А я вспомнила, как однажды пригласила его в приличный ресторан, чтобы поесть чего-нибудь «эндакого». И когда нам принесли очень оригинальное блюдо, он сказал:
– Ну и порцайка! Я есть не буду!
– Почему?
– Потому!
– Но всё же?
– Потому что мало! Я даже распробовать не смогу…
Пришлось ему заказывать бифштекс с двойным гарниром.
А сейчас я быстро приготовила ужин, и все дружно поели. Папа пошёл смотреть телевизор, а я, воспользовавшись моментом, побежала к соседке Томе для согласования наших действий по поводу отъезда. Шушукались мы недолго и решили, что Тома пойдёт с мужем в гости к своим знакомым, мол – давно собирались. «А что – очень убедительно получается,» – решили мы и пошли караулить своих взрослых Чука и Гека.
Утром отец к своему законному бидончику прибавил большую пластиковую бутылку, взял у меня деньги и пошёл «за пивком». Как потом выяснилось, бутылку с пивом он приберёг для встречи с другом, который явно должен был появиться к вечеру. Папа даже после обеда прилёг «соснуть», чтоб время побыстрее пробежало. А когда он проснулся, то долго сидел и молчал. А потом задумчиво сказал:
– Если б ты знала, как он похож на Борьку…
Это он про своего друга сослуживца фронтового говорил, погибшего после Победы.
– Да совершенно не похож! Я очень хорошо помню фотографию – абсолютно другое лицо!
Папа поморщился:
– Да не лицом он похож, а душой! Такой же неприкаянный… Тебе этого не понять!
Вот в чём дело, оказывается. Меня это признание просто пронзило.
Война, война, война треклятая сидела в нём навсегда. Отец почти никогда о ней не говорил. А уж если говорил, то вот так. А иногда, когда слишком приставали с просьбой что-нибудь рассказать о войне поподробнее, он отвечал: "А что рассказывать? Война – это самое страшное и омерзительное на земле, что только может быть. О чём тут можно рассказывать…" - папа досадливо махал рукой и удалялся.
Вечером, конечно же, пришёл Женя, и я решила к нему присмотреться. Ничего особенного и выразительного. Смазливая такая физиономия с чистым взором полубённых глазок. Алкоголик как алкоголик. Но папа разглядел в нём нечто.
Я потребовала доказать отсутствие бутылки, а потом пропустила к отцу. Они обнялись как родные. Я их оставила и пошла делать свои дела. Слышно было как на кухне сначала пили пиво, а потом негромко и душевно пели, в основном военные песни. Через некоторое время раздался звонок в дверь. Я открыла и увидела знакомого курсанта, который принёс отцовские перчатки. Он их тогда в своём кармане схоронил, чтоб не потерялись. Вот теперь принёс и хотел поздороваться с отцом и спросить у него, согласится ли он прийти к ним в училище на вечер встречи с ветеранами. И тут меня осенило. Я схватила курсанта и потащила вниз по лестнице, чтоб никто ничего не услышал. Я сказала ему, что папа уезжает завтра домой и попросила, чтобы ребята проводили его. И дело не в том, что у него большой багаж, а в том, чтобы с ним вместе не поехал сосед Женя. В моём воображении постоянно возникала картина маслом: отец и Женя, идущие по перрону с чемоданами и оживленно беседующие. И, как следствие, само собой возникало лицо потрясённой мамы, увидевшей на пороге дома эту «сладкую парочку». Я договорилась, что ребята приедут прямо на вокзал перед отходом поезда и, если что – так сразу… Никакой Женя никуда не пройдёт, а тем более не проедет! «Всё услышал и понял,» – сказал парень и убежал.
Назавтра, уходя на работу, я сказала, что в перерыв постараюсь смотаться на вокзал и купить билет. Папа что-то буркнул в ответ неразборчиво. Я шла и думала о том, что всё, вроде, получается. Женя пойдёт с супругой вечером в гости, и можно будет проводить отца без приключений. Попозже к вечеру я позвонила папе с работы и сообщила, что билетов не было, еле удалось купить на сегодня, и чтобы он собирался в дорогу. Прибежав домой, я быстренько приготовила ужин, всех накормила и собрала еду в поезд. Мы посидели немного «перед дорожкой» и отправились на вокзал. Папа был спокоен и даже несколько заторможен.
Возле вагона уже топтались наши курсантики и, увидев отца, бросились его приветствовать и обниматься. Папа был тронут и удивлён:
– А как это вы узнали, ребята?
– Разведка работает, Пётр Максимович! Вы приезжайте, пожалуйста, ещё. Мы всем про вас рассказали и хотели пригласить вас на вечер встречи с нашими ветеранами войны.
– А у вас проходят такие? А с каких они фронтов? Я бы пошёл. Может кого-нибудь из однополчан бы…
Он вдруг замолчал, устремил свой взгляд в сторону вокзала и засиял радостной улыбкой.
Я повернула голову и разглядела в толпе бегущего нам навстречу Женю. Сердце у меня так и упало. Но, приглядевшись, я не увидела у него в руках ни чемодана, ни сумки. Зато увидела бегущую за мужем Тому. Папа аж подпрыгнул навстречу другу, и они крепко обнялись, как будто сто лет не виделись. Так это было неподдельно и жизнерадостно, что мы с Томой, не сговариваясь, подскочили к мужикам и обхватили их со всей силы как могли. В это время наши молодые друзья, увидев нашу «кучу-малу», заорали:
– А мы?! – и обняли нас могучим и ликующим внешним кругом.
Люди шли и широко улыбались, глядя на нашу общую обниманку.
Объявили пятиминутную готовность. Мы рванулись усаживать папочку в вагон. Я на ходу спросила у Жени, как же ему стало известно об отъезде отца, и перевела взгляд на Тому. Она замахала руками:
– Это не я, не я…
Тут папа приостановился, поднял вверх указательный палец и крикнул мне торжествующе:
– Разведка работает, доча!
Так и осталось это для меня тайной. Хотя, этот военный разведчик мог просто сунуть нос в мою сумку, где совершенно не законспирировано лежал его билет.
Поезд потихоньку набирал ход, и мы все махали отцу, стоящему в вагонном окне, желая счастливого пути. Я перекрестила папу и, сложив руки рупором, закричала вверх:
– Господи! Благодарю тебя за это счастье жизни!